— Что это? — прошелестел над ним нежданный голос. — Ночной дух в образе евнуха или просто евнух, читающий о любви? Во что легче поверить?

Похолодев и совершенно растерявшись, Хойре поднял глаза и увидел царя. В теплом стеганом халате, накинутом поверх рубашки, обутый в ночные туфли на меху, он стоял совсем рядом.

— Дай сюда! — царь протянул руку. — Зеленый переплет, уджская кожа с золотым тиснением, в локоть высотой. Готов спорить на что угодно, это «Ожерелье».

Хойре только и мог, что захлопнуть книгу, перед тем как предъявить ее требовательной ладони повелителя. Царь пристально посмотрел на него, прежде чем принять. Хойре знал уже, что царь любит, чтобы ему смотрели в глаза. Царь сам помнил, как много может скрываться под опущенными ресницами принуждаемых. И Хойре заставил себя выдержать взгляд повелителя, как будто и в самом деле нечего было скрывать. Царь сделал тонкое движение бровями, взял книгу из рук евнуха.

— Зачем тебе? — спросил он, подойдя к окну, к светильнику, и придирчиво перелистывая страницы, как будто они могли подсказать, уличить незваного чтеца.

Хойре облизал губы.

— Повелитель, — начал он, чтобы не молчать и молчанием не навлечь худших подозрений. — Я читал эту книгу, чтобы… — и голос его обрел уверенность, — чтобы убедиться… Там есть глава о признаках любви.

— Да, вот она, — подтвердил царь, постучав кончиками пальцев по странице. — И что тебе до признаков любви?

— А как же? Как я смогу воспрепятствовать недозволенному во дворце моего повелителя, если не сумею различить самых начальных признаков? Совсем недавно…

Царь невесело усмехнулся.

— Я вспомнил. Это ведь ты жаловался на домогательства и принуждение? Ты полагаешь, это бывает от любви?

Хойре спокойно ответил:

— Бывают иные причины, их достаточно. Но любовь в числе причин.

Царь долго смотрел на евнуха и взгляд его был непонятен. Хойре ничего хорошего для себя не ждал от этого царя, не любившего евнухов в силу известных всему Хайру обстоятельств. И вот в присутствии этого царя он рассуждал о любви и надзоре за влюбленными!

— Перечисли, — потребовал царь, — признаки любви, которые здесь упомянуты.

Проверяет, понял Хойре: не поверил.

— Первый из них, — немедленно ответил евнух, — долгий взгляд. Это когда следят глазами за возлюбленной, точно хамелеон за солнцем.

— Верно.

— Еще когда начинают разговор, который обращен не к кому иному, как к любимой, хотя говорящий стремится показать, что это не так. Его притворство ясно видно тому, кто наблюдает. Или когда посреди разговора смолкают, прислушиваясь к речам любимой.

— Замечал ты такое? — спросил царь рассеянно, доставая чернильницу, каламы и чистые свитки.

— Нет, повелитель, — честно ответил Хойре.

— Продолжай.

— Есть еще признаки, и они таковы: когда спешат к тому месту, где пребывает любимая, и стремятся сесть вблизи нее и к ней приблизиться. Любящий бросает все занятия, пренебрегает всяким важным делом, заставляющим с ней расстаться, и замедляет шаги, уходя от нее.

— И как? Встречались ли тебе такие признаки в ком-либо из моих слуг? Пренебрегает ли кто-нибудь своими обязанностями, следуя за рабыней из моих рабынь?

— Нет, я не замечал небрежности в твоих слугах, — поспешил ответить Хойре.

— Тогда продолжай и доведи перечисление до конца.

— Эта глава велика, а ночь уже перевалила за середину… Я боюсь утомить повелителя.

— Ничего, пока ты говоришь, я обдумываю свое дело. Итак?

— Еще признак: человек отдает то, в чем раньше отказывал, для того, чтобы проявить хорошие качества и вызвать к себе внимание. Эти признаки бывают в самом начале, раньше, чем любовь овладеет и схватит мертвой хваткой. К признакам любви относятся также нетерпение, овладевающее влюбленным, и его явный испуг, если он внезапно увидит любимую или вдруг услышит ее имя.

— Далеко все это от тебя! Ты что, наизусть выучил?

— Меня учили не для той службы, которую я исполняю в твоем доме, повелитель, — тихо, но без смущения пояснил Хойре.

— Для ночной половины? Старшим? Вот почему ты образован! Хорошо ли ты пишешь? Иди сюда! — позвал царь, указывая на наклонный столик для письма. — Посмотрим, на что ты годишься.

Хойре выпутался из обвернутой вокруг тела одежды, перенес к столику светильник. Развернул тонкий пергамент, заправил края под планки, перебрал каламы, проверяя пальцем заостренные кончики, взболтал чернила, и с готовностью посмотрел на царя.

— Пиши так…

Завеса на двери откинулась, и на пороге показалась девушка в обнимку с охапкой хвороста. У Хойре сердце остановилось раньше, чем глаза ее узнали. Остановилось, а потом кинулось нагонять упущенные мгновения, так что Хойре показалось, что халат вздрагивает у него на груди.

Девушка под одобрительным взглядом царя прошла к стенной нише, опустилась перед ней на колени и принялась разводить огонь.

— Пиши… — заново начал царь. — Что это с тобой?

— Со мной ничего, — ответил Хойре. — Пишу…

И Хойре под диктовку царя покрыл лист ровными красивыми строчками, и показал себя искусным в разных видах начертания знаков, и царь остался доволен. Только в одном еще испытал евнуха.

— Что ты думаешь о том, что я прежде подчинялся таким как ты, а теперь — правлю Хайром?

Хойре положил калам аккуратно, оперся руками о крышку столика, спокойно поднял глаза:

— Судьба переменчива.

— Но не все довольны переменами. И многие из таких, как ты, хотят, чтобы стало, как было прежде. Многие не хотят забыть то время, когда я подлежал их плети.

— У Судьбы для перемен любимое средство — время, а время, повелитель, многие представляют рекой, но время реке не подобно, и нельзя в нем плыть, хотя бы и с трудом, куда хочешь, и привести изменяющееся к неизменности. Но время, если это поток, то это поток камней, и в нем нет уцелевших.

— Так не уцелею и я?

— Свой час назначен и величайшему из царей, — главное, глаз не отводить, чтобы царь не подумал, будто Хойре, как прочие, ждет этого часа с нетерпением и предвкушая радость.

— Но между тем, что вчера, и тем, что завтра, лежит то, что сегодня, и оно-то имеет силу, — продолжал Хойре. — Ты мой повелитель, данный Судьбой, и твою милость я хочу заслужить, не ожидая милости того, кто придет после. И заслужить не так, как я предполагаю для тебя, а так, как тебе, господин мой и владыка, угодно.

Под утро царь отпустил его, наказав передать начальнику над писцами, чтобы взял его к себе. С тех пор служба Хойре была в передних помещениях дворца, и он занимал свое место в ряду писцов, когда царь требовал их к себе.

И Юву он видел каждый день. Она носила платья из тонкого полотна с вышивкой, браслеты на руках и на ногах и ожерелья, а маленькое покрывало, накинутое на голову, не прятало ее спокойного лица.

Теперь, когда они встречались, Хойре чуть шевелил губами, а девушка в ответ делала ему знак бровями. Так они приветствовали друг друга незаметно для посторонних. И это вошло у них в привычку и стало обычаем.