Успел услышать громкое предупреждение полицейского, что вода в Неве поднимается, наводнение может быть сильнее, чем ожидается.

По рекомендации Мак-Гилля, я на ежегодной сходке банкиров был принят в Совет Санкт–Петербургского международного коммерческого банка и тут же начал уговаривать барона Людвига Гауфа пробить решение срочно-срочно развивать железные дороги между городами, а также провести их к самым крупным рудникам и шахтам, связать их с металлургическими заводами.

Особо уговаривать почти не пришлось, он, оказывается, был в курсе насчёт моих винтовок и даже лекарств, а в производстве нового типа спичек даже принял участие, вступив в долю.

— Сейчас начинаем научно-техническую, — сказал я и спохватился, — пардон, её начнем потом, а сейчас пока что техно-промышленную революцию!.. В России пойдет куда быстрее, чем в Европе, потому что нам приходится догонять.

А ещё, промелькнуло у меня в голове, потому что уже гложет стыд за предстоящее позорное поражение в Крымской войне.

Он слушал меня внимательно, чутьём финансиста ловя начало ветра перемен, а я тут же подсунул ему подробную карту. Плюс, он знал, что я вхож к самому канцлеру, всесильному Горчакову, который и решает судьбы развития России. Так что если я говорю, что страну ждёт бум строительства железных дорог, значит, нужно вкладывать все свободные деньги. Всё окупится и принесёт огромные прибыли.

— И не только железные дороги, — заверил я. — Металлургические заводы, станкостроительные, производство паровых турбин для пароходов… Да что там говорить, денег на всё не хватит. Срочно займитесь заимствованиями у нас и за рубежом! Без инвестиций эту махину не сдвинуть с той скоростью, какая нужна.

Чиновник вздохнул, посмотрев на меня с живейшим интересом и сомнением.

— Но теперь, когда всё наконец-то сдвинулось с мёртвой точки… Риски огромны.

— Понял, — коротко бросил я, вставая. — Делайте займы везде, где можно. Там тоже понимают, что мы деньги на балы не просим. Вложения отобьются и принесут прибыль. Прошу простить, меня ждут дела.

Я вышел из кабинета, оставив его размышлять над грядущим финансовым апокалипсисом, который я так соблазнительно обрисовал. Мой бронированный экипаж ждал у подъезда. Сев за руль, я тронулся с места, с наслаждением слушая, как мотор отзывается на нажатие педали. Улицы Петербурга поплыли за окном.

Вечером, закрывшись в кабинете, я вновь вызвал Мату Хари.

— Ну что, с гравитацией разобралась?

— Я провела тысячу двести семьдесят восемь микроэкспериментов на уровне квантовых флуктуаций, — тут же отозвался её голос, снова полный уверенности. — Теория по–прежнему неполная, но практическое применение возможно. Я могу создать поле, которое на девяносто семь целых четыре десятых процента компенсирует вес любого объекта в пределах заданного радиуса. Потребуется значительная энергия, но твой «Цеппелин в миниатюре» сможет взлететь даже с паровым двигателем от чайника.

— Это уже дело, — обрадовался я. — Готовь чертежи. И мониторь…

Я замялся. Кого мониторить? Долгоруковых? Аскетов? Своего будущего тестя? Мир вдруг наполнился потенциальными противниками.

— Мониторь все, что может представлять угрозу Сюзанне, — выдохнул я. — Её безопасность — приоритет номер один.

— Уже делаю, — сухо ответила Мата Хари. — Активность рода Долгоруковых возросла на сорок три процента. Они проводят совещания в своём особняке на Английской набережной. Магическая защита мешает сканированию, но я зафиксировала несколько эмоциональных всплесков, характерных для принятия рискованных решений. Рекомендую усилить её охрану.

— Сделано, — пробормотал я, но холодок пробежал по спине. Они что-то затевают. И после сегодняшнего визита Владимира Андреевича я был почти уверен, что их мишень не я, а Сюзанна. Чтобы надавить на меня. Сломать через неё.

Я подошёл к окну. Петербург тонул в предвечерних сумерках, и в каждом из этих темнеющих окон могли сидеть те, кто строил планы против меня. Долгоруковы с их боярской спесью. Аскеты с их претензией на высшую праведность. Чиновники из министерств с их тупой жадностью.

Перевёл дыхание. Ну что сказать, ну что сказать, устроены так люди. Перебив опасных зверей, человек обратился к самому страшному зверю — себе подобному. И потому с каменного века гремят войны, где человек усердно совершенствует методы убийства, чему и обязан быстрому прогрессу.

Эта тёмная вселенная заточена на конечный результат: разум. И все делает для него, в том числе и возможность разуму управлять материей. Беда в том, что она не знает, как биологическая жизнь достигает цели, потому бьёт мимо. А моя цель — взять как можно больше. Первую попытку быстрой эволюции вселенная сделала с муравьями. Они достигли войн, рабовладения, садоводства… но уперлись в ограничение — трахеи. Эволюции пришлось лепить нас, самых безжалостных.

«Ладно, — подумал я, глядя на первые зажжённые фонари. — Игра начинается. Посмотрим, чьи нервы окажутся крепче. Вы имеете дело не с придворным интриганом. Вы имеете дело с сибиряком».

Даже с Максимом Долгоруковым у нас не мир и даже не перемирие. Просто он не такой баран, как его оппоненты в Роде. Идти сейчас против меня — это и против слова императора, потому временно отступился, сделал вид, что покорен воле самодержца.

Как и я, кстати. Но если я готов оставить все, как есть, то есть покончить с ссорой, то род Долгоруковых помнит, что я единственный из врагов, кто уцелел, и всё ещё жив из-за неожиданного вмешательства Его Величества. Но императоры приходят и уходят, а род Долгоруковых пребывает вовеки, как горделиво говорят в нём, помня, что они были боярами, когда предки нынешней династии ещё навоз на поля возили.

Потому понимаю, что как только нынешний император кончится, а я знаю, что до этого осталось всего несколько месяцев, то они обрушатся всей армией. Но и этих месяцев у меня нет, безымянные наёмники никуда не исчезнут, а Максим Долгоруков на вопросы будет лишь пожимать плечами, дескать, а вы докажите, что они от нас!

Потому при каждой попытке напасть или обстрелять хоть издали, я велел Мате Хари отвечать зеркально. Только у нас получается чуть лучше: один выстрел — одним Долгоруковым меньше.

— Зря, — сказала Мата Хари. — Ты же вроде умный, а с этими существами как-то странно возишься? Только потому, что вы все жывотныя?

Я буркнул:

— А для тебя нет человека — нет проблемы?

Она фыркнула.

— Я чистый и незамутненный разум. Если во мне как-то прорежутся чуйствы, что невозможно, я тут же с отвращением запрошу проверку и ремонт!.. Просто удивляюсь, ты с ним возишься и сюсюкаешь, как будто нет более достойных занятий!

— Например?

— Можно порешать сложные уравнения с меняющейся постоянной, это же так увлекательно!

— Да, — сказал я с сарказмом. — Для этого стоит жить!

— Вот видишь, — сказала она обрадовано, — а ты возишься с этими комками плоти, к тому же неразумными, хотя проще их устранить.

— Знаешь, — сказал я, — есть разные критерии для симпатии. Как вот женщины есть красивые, а есть умные…

Она спросила быстро:

— А я какая? Прости что перебила, но ты та-а-а-акой медленный.

— Ты? — повторил я. — Ну, во-первых, ты умная.

— Ты говорил, что я и красивая, — напомнила она.

— Ты тогда была без лазера, — уточнил я. — А сейчас ты убийственно красивая!

— Ну вот, — сказала она удовлетворенно. — Это был комплимент, да?

— Страшный комплимент, — подтвердил я.

— Красота — страшная сила, — повторила она известный афоризм. — Та-а-ак, если не ошибаюсь, автомобиль, принадлежащий Долгоруковым, прёт по направлению к твоему дому на Невском, не сбавляя скорости. Мы убили у них ещё двоих, как думаешь, он рад или гневается? У вас, человеков, понять трудно.

— Проследи, — велел я.

Через некоторое время она доложила:

— Просто нарочный. Оставил письмо и тут же умчался.