Император с внучкой уже покинули кабинет, канцлер может держаться несколько свободнее вне рамок протокола.

Я вздрогнул, когда Горчаков распахнул дверь и бухнулся на сиденье рядом.

— Вадбольский, ты совсем, да?..

Я покосился на него с неудовольствием, там канцлер указывает Сюзанне в какое кресло сесть, сам тоже садится ближе, то ли глуховат и подслеповат, то ли чтоб удобнее заглядывать в декольте.

— А чё не так?

Он выпалил:

— Ты вывалил целый ворох каких-то странных проблем, но сейчас страна воюет!

— Наконец-то дошло, — пробормотал я.

— Сейчас нужно всё для обороноспособности!

— История учит, — сообщил я, — лучше всего занимаются подъёмом обороноспособности после жестоких поражений.

— Но ты говоришь…

— Говорю, — подтвердил я чуточку рассеянно. — Весьма так зело…

Вот же старый хрыч, любезно поинтересовался здоровьем её родителей, лишь потом приступил к расспросам. Я точно не смог бы отвечать так быстро и правильно, в какую цену обходится каждая деталь винтовки, у кого покупаем металл, какие у нас станки, кто делает патроны и за какой срок можно такой тонкой работе научить вчерашних жестянщиков и кузнецов, но Сюзанна отвечает быстро и чётко.

Рядом со мной Горчаков сказал раздраженно:

— Ты что, заснул?

— Мысля пришла, — ответил я, — не спугни…

А в кабинете в какой-то момент Сюзанна, отвечая на вопрос, сказала простодушно:

— Да и Вадбольский помогает…

Канцлер даже привстал, потом, опомнившись, опустился в глубоком кресле.

— Этот юноша? Да что он может понимать в таких сложнейших вопросах, где даже я останавливаюсь, чтобы свериться со справочником!

Она сказала восторженно:

— Он взаправду знает!.. Если где застряну, сразу подсказывает!.. Только странно это как-то…

Горчаков сразу насторожился, впился в неё острым взглядом.

— Вот и мне странно.

— Да нет, другое, — возразила она. — Он пояснит, как будто сам этим занимался, но если спрошу то же самое через пару дней, он уже ничего не помнит и снова морщит лоб, словно столкнулся с таким впервые.

Горчаков насторожился, спросил уточняюще:

— Сюзанна, мы с вами аристократы из старинных родов, можем говорить откровенно, не во всё посвящая даже дворян… более низкого ранга. Вы доверяете Вадбольскому? Мне видится в нём что-то тёмное.

— Тёмное, — уточнила она, — в смысле, неясное? Ещё бы! Я сколько с ним общаюсь, но всё больше не понимаю. Иногда воспитание, которое ему дали, мне кажется чрезвычайно высоким, но часто я вижу его дурь и непонимание простейших вещей. Или вопиющее незнание того, чему нас учат с пеленок.

Он сказал со вздохом:

— Ну, это понятно, чем не пользуешься, забывается быстро. Но не совсем забывается, а если понапрягать память, снова вспомнится… Но он тёмная лошадка, а вот вы, Сюзанна, словно ясное солнышко освещаете это тёмное царство. Вас хоть сейчас в помощники к министру финансов!

Она засмущалась, сказала мило:

— Он мне такое говорил как-то. Мол, если бы я была парнем, он не боялся бы поручать мне самые сложные вопросы финансирования и привлечения инвестиций.

Горчаков охнул:

— Вот же старый плут!.. Хватка какая, замечает талантливую молодежь. Надо бы вас в виде исключения попробовать ввести в государственный аппарат.

Она живо запротестовала:

— Ни в коем случае! На меня все будут коситься и выказывать превосходство только потому, что мужчины, а у Вадбольского я — королева финансового мира!.. И пока что ни одной битвы не проиграла.

Он усмехнулся краешком рта.

— Как говорят наши либералы, вы наша первая ласточка. Я тоже надеюсь, что умных и образованных женщин будут привлекать к работе на общество, в том числе и на государственную службу. Но, медленно и с оглядкой, а то таких дров наломаем, мы же Россия, чем и гордимся, хотя, казалось бы, как можно гордиться дуростью и бесшабашностью? Но мы ухитряемся. Так, говорите, Вадбольский продолжает работы по укреплению нашей армии?

Она чуть вздрогнула, такого не говорила, но Горчаков сказал с такой уверенностью, что она только смущенно пролепетала:

— Да… он начал совершенствовать нитроглицерин, тот теперь не взрывается, хоть бросай его на пол, ещё делает громадный аэростат, можно и разведку вести, и грузы перевозить…

Горчаков сразу уловил суть, уточнил:

— И бомбы?.. Так-так… Дорогая Сюзанна, я рад что вы посетили моё ведомство. Передавайте наилучшие пожелания вашему батюшке Эвальду, мы как-то в Сенате голосовали за один и тот же проект. Скажите, он может гордиться дочерью!

В прихожей уже топчется встревоженный помощник канцлера, дважды осторожно заглянул в кабинет, этот наглый барон со своими друзьями отжирает чужое время, а там достойные люди ждут, наконец я увидел как Сюзанна вскочила, присела в книксене и поспешно вышла вслед за помощником канцлера.

Когда она в сопровождении дежурного офицера, это снова обер-шенк, вышла из дворца, Горчаков выскочил из автомобиля, в мгновение ока оказался там, подал руку и церемонно помог сойти с этих двух ступенек.

По дороге засыпал её вопросами, Сюзанна улыбается взволнованно и рассеянно, я высунулся из авто и крикнул:

— Уходим, пока нас тут не побили! По дороге расскажешь.

Вернувшись домой, я надеялся на передышку, но её не случилось. Ангелина Игнатьевна встретила меня на пороге с важным видом. Её просто разрывало от собственной значимости, могущественности.

— Великий съезд рода Вадбольских состоится в ближайшее воскресенье, — сообщила она. — Я устроила все так, чтобы не отнимать время у занятых людей, и превратить его в нечто вроде веселого и необременительного времяпрепровождения.

Я молча кивнул. Все мы знаем, что самые важные решения принимаются не во время заседания государственных советов, а вот так, на светских приёмах, случайных, вроде бы, встречах, совместных распитиях чая или заморского кофия.

До этой минуты я всё надеялся, что смогу избежать этого судилища. Но нет — была запланирована жесткая экзекуция самоуверенного юнца, который должен ходить по струнке и слушаться старших. Ангелина Игнатьевна была уверена: раз Василий Игнатьевич оказался человеком слабохарактерным, потакающим младшенькому, то она, его родная сестра, поможет установить в семье власть Рода во всей её строгости. Да и не думаю, что соберется много представителей Рода. В Петербурге сорок восемь Вадбольских, подсказал зеттафлопник. Но это считая женщин и детей, а тех и других на важные встречи не зовут, понятно. А глав родов вряд ли больше десятка. Скорее всего, три-четыре. Да и не всем вопрос, что со мной делать, интересен.

«А что, если это судилище, эту экзекуцию как-то повернуть в свою пользу?» — промелькнула у меня мысль.

Мы вернулись в имение за полночь. Понимая, что я всё равно не усну, я поспешил в кабинет чтобы вернуться к работе над дирижаблем.

Комната наполнилась уютным жёлтым светом, который ложился на стопки книг и сложенные чертежи. Воздух насыщен ароматом кофе, и слабым, но стойким запахом скипидара и графита — неизменными спутниками моих вечерних работ. Я уже углубился в расчёты, когда дверь тихо открылась.

Сюзанна вошла в мой кабинет, красивая, суровая, но и хитрая, такое замечаю, вытащила из папки лист бумаги.

— Ваше благородие, — произнесла она жеманно, — позвольте присесть?

Я отмахнулся.

— Перестань издеваться, мне и так паршиво. Что там у тебя, перечень наших долгов?

— Что вы, барон, — ответила она и красиво расположилась на диване, подобрав под себя ноги так, что и кончиков пальцев не видно из-под длинной юбки, — это только радости для вас.

— Ой, — сказал я опасливо, — а почему мне уже страшно?

— Барон, — сказала она с укором, — вы хоть о жизни, когда-то думаете, кроме своих изобретений?

— Изобретения, — возразил я, — это и есть жизнь. К тому же они не мои. Сам я ничего не изобрел, только внедряю в жизнь, изобретенное другими.