— Она могла схитрить. Прикинулась космополиткой. Вагнер ей, нравится, ишь… Хотя Вообще-то Вагнер ещё та птица. Он типа русский Глинка. Только с немецким духом и германским скелетом.

Сюзанна, вернувшись из своих покоев, кружилась перед большим зеркалом в холле. На ней было новое платье — нарочито простое, почти горничное, без кринолина и сложных отделок. Но именно эта простота, облегая стан, подчёркивала каждую линию её изящной фигуры, от чего Горчаков, томно развалившийся в кресле, время от времени делал вид, что поправляет галстук, чтобы украдкой полюбоваться.

— Родители пригласили меня на тезоименитство отца! — произнесла она ликующе, завершая свой импровизированный показ. — Поеду обязательно. Жаль, далековато. Всё жду, когда Вадбольский придумает мне крылья.

Я вздохнул с наигранной виноватостью, обращаясь к Саше:

— Крылья ей нужны, у неё от метлы весь афедрон в занозах. Но вот когда разбогатеем…

Пуфик, метко брошенный её рукой, пролетел в сантиметре от моего уха.

— Эх, Вадбольский… — её настроение вдруг сменилось на задумчивое. Она подошла ближе. — Неужели я и вправду хитрая, и расчётливая?

— Тогда поезжай, — сказал я твёрдо. — И не беспокойся. Я выделю тебе охрану. На всякий случай.

— Ой, да кому я нужна-то? — она махнула рукой.

— Мне, — ответил я, глядя ей прямо в глаза.

Она замолчала, повернулась ко мне и внимательно посмотрела. Её лицо стало серьёзным и взрослым.

— Вадбольский, — произнесла она тихо. — Я это ценю.

Её взгляд упал на неказистый деревянный ящичек в моих руках, похожий на грубую музыкальную шкатулку.

— Это что ещё за чудо-юдо?

— Подаришь отцу, — пояснил я. — От своего имени. Это арифмометр. Считальная машинка.

Не как у Леонардо да Винчи, конечно, но Паскаль и Лейбниц бы одобрили. Наш, русский, Чебышёв.

Она с подозрением скосила глаза.

— А ты… ничего своего туда не приделал?

— Вот уж благодарность! — сделал я обиженное лицо. — Говоришь, я всё порчу? Этот — точная копия твоего, только компактнее. И ручку я сделал массивнее — у твоего батюшки пальцы, я уверен, не столь изящны, как твои. Чтобы ему было удобнее крутить.

— Да ну тебя, — она взяла арифмометр в руки, повертела, оценивая вес. Знаешь, а это… это и впрямь будет лучшим подарком. И объяснением. Наглядным.

— Что, другие объяснения его бы не устроили? — ухмыльнулся я.

— Точно, — твёрдо сказала она, прижимая подарок к себе. — Никакие.

Сюзанна вернулась из родительского дома поздно вечером, смахнув с плеч невидимую пыль дороги вместе с напряжением светского приёма. Она застала меня в кабинете за чертежами дирижабля, но вместо того, чтобы начать с отчёта, молча подошла, обняла сзади и прижалась щекой к моей спине.

— Ну как? — спросил я, откладывая карандаш. — Выдержали? Признали гения финансовых дел?

Она глухо рассмеялась, и только теперь я почувствовал, что она еле сдерживает дрожь — не от страха, а от свалившегося на неё водоворота эмоций.

— Было ужасно, — выдохнула она, наконец отпуская меня и плюхаясь в кресло. — И… божественно. Мама плакала.

Папа сначала хмурился, ходил вокруг меня, как следователь вокруг опасной преступницы. А потом… потом я подарила ему твой арифмометр.

Она замолчала, собираясь с мыслями, и на её лице играла улыбка — уставшая, но счастливая.

— Он полчаса крутил ручку, складывал двузначные числа, потом перемножал. Молча. А потом хмыкнул и сказал: «Ну, ты теперь с техническими чудесами на „ты“, объясни, Сюзи, как эта штуковина считает проценты по векселям?». И мы просидели с ним весь вечер. Он задавал вопросы, спрашивал мое мнение, Вадбольский! Не читал нотации, а спрашивал!

Я молча слушал, наблюдая, как с неё наконец-то спала та броня осторожности и вечной готовности к обороне, которую она носила все эти месяцы.

— А мама? — спросил я.

— О, мама! — Сюзанна закатила глаза, но с нежностью. — Она уже пережила все стадии горя: от «дочь–позор–рода» до «дочь–гений–финансов–и–как–ей–это–удалось». Теперь её главная задача — выдать меня замуж. За тебя, кстати. Она уже решила, что наша «тайная любовь» — это романтично и очень практично. Лучшей партии для меня она не может и представить.

Мы оба рассмеялись. Но потом её смех стих, и она посмотрела на меня серьёзно.

— Спасибо.

— За арифмометр? Пустяки.

— Нет. За то, что дал мне… крылья. Настоящие. Без метлы.

Она встала, чтобы уйти, но на пороге обернулась.

— О, да! Ещё кое-что. Папа передал тебе. — Она сделала небольшую паузу для драматического эффекта. — Он сказал: «Передай этому наглому барону Вадбольскому, что если хоть один волос с твоей головы упадет… Но он, похоже, умнее, чем выглядит, скажи, что мой домашний счетовод скоро уходит на пенсию. Интересно, найдется ли у него для старика работа?».

Я оценивающе кивнул, скрывая улыбку. Старый лис. Это был не вопрос о работе. Это было признание. И предложение союза.

— Передай отцу, — сказал я ей вслед, — что вакансия есть. Но собеседование будет строгим.

Элеазар ворвался в мой кабинет, срывая с петель дверь, с лицом, искажённым ужасом.

Я поднял глаза от чертежей.

— Что стряслось, Элеазар? Выглядишь, будто виде́ние.

— Ваше благородие… — его голос сорвался на шёпот. — Её… похитили. Сюзанну.

Сердце моё сжалось, словно ледяной рукой.

— Что?.. Похитили? Сюзанну? — я вскочил, опрокидывая кресло. — Как?!! Где?!! Говори же!!!

— Да, — ответил он убитым голосом.

— Как? Как это случилось?

— После посещения банка, — начал рассказывать он, — её сиятельство решила зайти в галантерейный магазин. Я проводил до входа, тщательно следил, кто заходит и выходит. Особо подозрительных лиц не было. Её долго не было, но я уже знаю, что женщины ходят по магазинам не так, как люди, им там просто нравится. Когда прошло слишком много времени, я вошёл в магазин, и, не обнаружив нигде её сиятельство, опросил хозяина и персонал магазинчика. После тщательной расспросов оказалось, что дама, похожая на графиню Дроссельмейер долго мерила шляпы, никак не могла выбрать фасон и цвет. Потом попросила проводить ее в дамскую комнату. Ее проводили, но ждать около двери не стали. После этого её сиятельство никто из персонала магазина не видел. Я осмотрел коридор рядом с дамской комнатой, и обнаружил дверь, которая выходит во внутренний двор магазина.

С огромным усилием взяв себя в руки, я послал сигнал тревоги Мате Хари.

Она запросила у Шаляпина съемку окрестностей и после тщательной проверки выяснила, что во внутренний двор дважды заезжали грузовики, по снимкам колес видно, что пустые. Один через полчаса отбыл. Снимки показывают, что туда загрузили большие ящики и рулоны с персидскими коврами.

— Понятно, — сказал я люто, — Считаешь, Сюзанну могли вывести скрытно в ящике или завернуть в ковер, как Клеопатру для презентации Цезарю?

— Да, — прозвучал голос в моей голове.

Мозг работал лихорадочно, перебирая сотни и тысячи вариантов ответа, но я пока что не в симбиозе с ИИ, чтобы найти что-то безошибочно правильное, ярость затмевает вообще-то пока ещё слабый разум.

Долгоруковы — сильные маги, но даже они не могут постоянно ходить в магическом доспехе, нужно прорву магии, потому облачаются только перед схваткой. Мата Хари сказала с неудовольствием, что даже с пустякового расстояния в сотню метров уже не в состоянии пробить силовой барьер мага, а ближе не приблизиться, любой маг начинает чувствовать опасность и моментально облачается в самый мощный, какой может создать.

Я зло проревел:

— Мата, даю карт-бланш!.. Долгоруковых отстреливаем по всему Петербургу!.. Они перешли все границы!.. Пусть познают мой праведный гнев!

Она уточнила деловито:

— Только лазерное воздействие?

— Любое, — проревел я. — Что, твои манипуляторы не удержат винтовку?