Новый план был запущен. Война оружием с Долгоруковыми закончилась. Теперь начиналась война финансовая, куда более изощренная и тихая. И я намерен выиграть и её.

От Рейнгольда с нарочным пришло письмо, в котором любезно сообщил, что у императорского двора возникли дополнительные вопросы насчёт моей деятельности. Потому император изволит, чтобы я предстал перед его ясны очи, я вспомнил, что у него в самом деле глаза ясные и чистые, как вода горного озера, а ещё чтобы я предстал послезавтра к четырем часам дня.

Если прибуду раньше, могу зайти к нему в кабинет, посидеть, отдохнуть, император вполне может задержаться с предыдущим посетителей.

Я вздохнул, встревоженный, очень не люблю высший свет, гадюшник какой-то, хотя змеи красивые согласен, написал коротко, что понял, все будет исполнено.

Нарочный быстро отбыл, я задумался, лихорадочно прикидывая, что может произойти, и что императору надо, если дела с помолвкой пошли ровно и без осложнений, то что ещё?

Следующим утром я отправился на встречу с Рейнгольдом. Я покинул автомобиль и быстрым шагом направился к зданию. Гуляющих по площади немного, либо опоздавшие на службу чиновники, либо деловитые мастеровые, что идут по вызову.

Сбоку бородатые мужики со столярными сундучками в руках, завидев меня, ускорили шаг. Я не обратил внимания, занятый предстоящей встречей с Рейнгольдом, хотя должен был насторожиться, затем услышал хриплый возглас:

— Умри, царский прихвостень!

Я развернулся в ту сторону, там крепко сложенный бородач уже направил в меня пистолет. Я не успел сказать «мама», как раздался выстрел. Пуля ударила в левую сторону груди, это точно в сердце, я дёрнулся от толчка, спросил в изумлении:

— Мужик, ты охренел?

Он выпучил глаза, но моментально сориентировался, выхватил из–под полы кафтана что-то вроде булыжника, размашисто швырнул мне под ноги.

Громыхнуло, ударная волна подбросила меня в воздух. Уже там я извернулся, выхватил пистолет и дважды выстрелил в ответ.

Мужик завалился навзничь. Краем глаза я увидел, как подбегают ещё двое, с виду обычные мастеровые, но лица сосредоточенные, в глазах праведная ярость.

Оба выхватили револьверы, я выстрелил первым. Прозвучали полицейские свистки, в нашу сторону побежали, тяжело топая растоптанными сапожищами, двое грузных полицейских.

Я убрал пистолет в кобуру, указал на последних двух.

— Они ранены, взять и допросить! Я барон Вадбольский, иду… сами знаете куда.

Один полицейский с ходу ударил ногой в челюсть пытающемуся подняться террористу, навалился и, перевернув лицом в брусчатку, начал связывать руки, второй козырнул мне, угадывая почти что начальство:

— Будет сделано, ваше благородие!

Раздался звонкий цокот подков по камню, лихо примчались двое жандармов. Эти без церемоний жестко скрутили второго, подозвали коляску и, погрузив пленных, откозыряли мне, как старшему, и погнали к зданию.

К Рейнгольду попасть с виду легко. Вошёл в здание, поднялся по лестнице, прошёл длинным коридором, у двери его кабинета элитный гвардеец, наряженный лакеем, увидел меня, приоткрыл дверь и что-то сказал, выслушал ответ и кивнул мне.

— Заходите, ваше благородие.

— Спасибо, — ответил я радостно, что все так просто, я как бы не видел, что за мной в трех шагах шёл неприметный человечек и показывал знаками всем охранникам, что меня задерживать нельзя.

Рейнгольд, как и положено человеку, что во всем копирует Его Величество Императора, конечно же за столом, заваленным бумагами. Разница лишь в том, что у Императора на столе всего одна-две бумажки, их приносят на подпись и тут же уносят, а если он самолично пишет какой-то указ, то смиренно ждут, а новые на стол не кладут.

Он поднял голову, взгляд пытливый и прицеливающийся.

— Вадбольский… Поздравляю!

Я спросил самым почтительнейшим голосом:

— Простите, с чем?

Он хищно улыбнулся.

— Что заслуг своих не видишь?

— Ваша светлость, они в будущем. Смею надеяться, не в слишком далеком.

Его улыбка стала шире, но уже без хищного оскала.

— Молодец, хорошо отвечаешь. Главное, правильно. Но заслуги уже всё-таки есть и немалые.

Государь император после личного испытания твоих винтовок распорядился срочно закупить три десятка для своей личной охраны.

Он смотрел внимательно, как я отреагирую, я сказал так же почтительно:

— Весьма польщен и возликован!.. Только слово «срочно» как-то из другой оперы. Срочно — это полгода назад. За это время в конструкции ничего не изменилось, мы только работаем над масштабированием, если можно так сказать, выпускаемой продукции.

— Да-да, — сказал он, — я слышал, строите фабрики.

— И упрощаем технологии, — сообщил я. — В чем-то винтовки станут чуть хуже… ну, не совсем хуже, а проще, зато работу с ними могут освоить больше народу.

— Так-так, — сказал он, — и когда пойдет массовый выпуск?

— Через год, — ответил я, — а сейчас выпускаем партиями. Сперва малыми, теперь все больше и больше. Ваше высокопревосходительство, раньше я бы обеспокоился, дескать, получат доступ и шпионы, их во дворце полно, а сейчас мои винтовки можно купить даже мелкими партиями в магазинах Мак-Гилля, так что нет проблем, буду счастлив продать вам, ваше высокопревосходительство.

Он чуть помрачнел, сам понимает, опоздали, и не потому, что государство очень неповоротливая махина, а просто из-за вечной расейской лени долго откладывали, сопели да чесались, а время шло для всех с одинаковой скоростью. И вот в Англии такими же винтовками, ну чуть хуже, снабжена вся армия, а у нас даже на егерей не хватает.

— В наличии есть?

Я поклонился.

— Склады пусты, продаем прямо с фабрики, очередь на полтора года вперед. Но что для Его Величества Самодержца Российского, кто выше всех законов, какая-то очередь? Уверен, ему уступят, как вы думаете?

Он нахмурился, посмотрел на меня с укором.

— Дерзкий ты, курсант. Надо бы тебе чуть больше почтительности к старшим. И к властям. Сегодня же пошлю моих людей за покупками от лица императора. А для тебя это будет защитой от недоброжелателей, щитом.

В кабинет заглянули, Рейнгольд вскинул бровь, заглянувший пригнулся, словно под обстрелом, с вытянутой вперед рукой пробежал мелкими шажками к столу начальника и положил там листок бумаги.

Рейнгольд взял, быстро пробежал взглядом. Лицо его омрачилось, но сказал бодро с мрачным юмором:

— Поздравляю, барон!..

— С чем? — поинтересовался я.

Он посмотрел на меня с интересом.

— Что ж вы молчите, что на вас совершили покушение?.. Ах да, для вас это как почесать за ухом, привыкли!.. Да ещё как лихо справились, прибывшим жандармам оставалось только забрать лиходеев, и доставить их в отделение.

— Да ерунда, — сказал я неохотно. — Их было всего трое.

Он не сводил с меня испытующего взгляда, потом воскликнул с подчеркнутым пафосом:

— Ну что для вас трое!.. Это же понятно, хотя бы армия. Но всё-таки поздравить есть с чем: вас старались убить люди той же организации, что ранее покушалась на государя императора!

— Какая честь, — пробормотал я, но сердце рухнуло в область кишечника. Как же не хочется быть на этой стороне поля, я же с детства воспитывался демократом и даже почти либералом.

— Незаслуженная.

— И не скажите, — ответил он. — Юноша, вы становитесь заметной фигурой!

— Но, — пробормотал я, — меня за что?

Он ухмыльнулся, посмотрел на меня пристально.

— Сам удивляюсь. Допросы уже начались. Предварительная версия, что они выступают за убийство царя, после чего настанет мир во всем мире и счастье, а вот вы, Вадбольский, помогаете укреплять власть нашего государя, что в их глазах тиран и чудовище!

Я чуть не сказал, на хрен мне их государь, меня в школе учили быть на стороне народовольцев, но смолчал. В царские приспешники попадаю за свои винтовки, народовольцы о них тоже прознали, а винтовка, как сказало наше Самое Красное Солнышко, укрепляет власть.