Время обеда все ближе, из столовой донёсся аромат жареного мяса со специями. Так, пора звать к обеду моих гостей. Я вышел, в коридоре столкнулся с Элеазаром.

— Ваше благородие… Это что, в самом деле княжна Ольга Долгорукова? — спросил он.

— Верно.

— Но… чего она здесь?

— Заложница, — ответил я невозмутимо. — У побеждённых всегда берут заложников, верно?.. Сейчас осмотрит камеру с пауками и мышами, где её будут держать, и я отправлю её обратно.

— А камеру с пауками зачем?

— Чтоб лучшее старались, — пояснил я.

Он покачал головой, недоумевая, как пауки и мыши могут подстегнуть старательность, но такое понять сложно, ясно только одно, я ну просто гений, мои мысли понять трудно, у нас не озеро с лебедями.

Не дождавшись женщин, я постучал в дверь комнаты Сюзанны, мне не ответили, постучал громче, ещё, наконец донёсся сдавленный голос Сюзанны:

— Открыто!

Анастасия Валентиновна, услышав шум открывающейся двери, тут же поднялась со своего стульчика, на котором она, словно суровый страж, дежурила всё это время и замерла на пороге. Её строгий взгляд скользнул по мне, оценивая, взвешивая, пытаясь найти слабое место. Казалось, даже воздух в комнате загустел от её напыщенной важности.

— Барон, — начала она, и каждый звук в её голосе был острым и жестким. — Я буду наблюдать. Малейший намёк на вольность, тень бестактности в отношении моей воспитанницы… и род Долгоруковых узнает, что гостеприимство Вадбольских измеряется грубостью и дурными манерами. Я сделаю так, что об этом будут говорить в каждой гостиной Петербурга.

Я медленно обернулся к ней, позволив на лице расцвести ледяной, ничего не значащей улыбке светского человека.

— Анастасия Валентиновна, будьте уверены, мое имение — не медвежий угол, где забывают приличия. Здесь все чинно. Как, впрочем, и ваше присутствие, которое уже начинает напоминать не наблюдение, а дозор у камеры заключённой. Не утомительно ли? Обед подан, вам явно есть что обсудить с вашими работодателями. Не задерживайтесь с докладом.

Она вздохнула, всем видом показывая, что имеет дело с невоспитанным хамом, и отступила в тень, чтобы продолжить молчаливое наблюдение.

Я толкнул дверь, Сюзанна и ошеломленная Ольга на диване прижались друг к другу, как два щенка, лицо Сюзанны уже зарёвано, слезы бегут по лицу и капают с подбородка, но, как и Ольга, неотрывно смотрит на противоположную стену, где Антонию только что передали ложное известие о самоубийстве Клеопатры. Он бросился на свой меч, умирающего принесли в гробницу, Клеопатра с криком «Любимый, я иду с тобой!», сунула руку в кувшин с ядовитой змеёй, вздрогнула и крепко обхватила обеими руками уже бездыханное тело Антония.

Зазвучала печальная музыка, я сказал недовольно:

— Алиса, могла бы поставить какие-нибудь народные пляски, Ольга их обожает!.. Ладно, там суп остывает, пойдемте откушивать.

Сюзанна уже не всхлипывает, плачет навзрыд, Ольга держится намного лучше, бледная, с вытянувшимся лицом, глаза лишь чуть увлажнились, но слёз не вижу, сильная женщина, настоящая валькирия.

Я стащил Сюзанну с дивана, Ольга бросила на меня лютый взгляд и поднялась сама, медленно и царственно.

Сюзанна вытащила из складок платья огромный платок, вытерла один глаз, посмотрела, не испортила ли макияж, осторожно приложила к другому глазу.

— Schneller, Schneller, — поторопил я, — суп остынет!

Ольга покосилась с подозрительностью во взгляде, я должен был бы сказать «vite» или «rapide», в крайнем случае «brusque» или даже «prompt», но не употреблять ужасный немецкий, что годится только для солдатских ругательств.

Сюзанна же не повела глазом, толкнула дверь и вышла в коридор, совершенно не заботясь о манерах, здесь она почти дома, а дурное влияние Вадбольского соблазнительно заразительно.

Я хотел сесть, как и принято, между барышнями, чтобы ухаживать за обеими, но Сюзанна отпихнула меня и прижала Ольгу к себе, так что я сел вообще по другую сторону стола. Понятно, у Долгоруковых стол не уступает царскому, они и сейчас, храня традиции, называют императора только царем, потому я велел Любаше с обедом не мудрить, а подать только суп и пироги, а потом мороженое.

Мне кажется, княжна Долгорукова вздохнула с облегчением, вдруг, да и здесь какой-то выверт, но суп великолепный, пироги замечательные, а когда в стеклянных вазочках подали мороженое, она приступила к нему с опаской, с виду совсем не похоже на то, что подается в ресторанах и в богатых домах.

Глаза Сюзанны вспыхнули восторгом, мягкое мороженое в вазочках сама нежность, никогда ничего вкуснее не пробовала, а здесь у Вадбольского стоит лишь сказать Любаше, принесет хоть полное ведро.

Ольга держится достойно, медленно и величаво зачерпывает крохотной серебряной ложечкой, хотя вижу каких усилий ей стоит сдерживаться, блюсти манеры, а не подобно Сюзанне, тоже мне графиня, лопает с довольным чавканьем, облизывая ложку и губы, не стесняясь выказывать, что ей очень-очень нравится.

— Княжна Долгорукова уезжает, — сказал я Сюзанне холодно, когда Ольга доела десерт, — Прям щас. Она выполнила сакральное задание своего Рода, больше задерживаться не желает.

Сюзанна повернулась к Долгоруковой.

— Оля, — голос её был тёплым и полным дружелюбия, — когда приедешь в следующий раз, посмотрим ещё что-нибудь!.. У меня тысячи тысяч таких движущихся картин!.. Приезжай, я все тебе покажу! У меня есть подобное про Ланселота и Гвиневру, Париса и Елену, Одиссея и Пенелопу… ты ахнешь!

Ольга пристально посмотрела ей в лицо, словно старалась определить степень искренности, повернулась ко мне.

— Барон, проводите меня к выходу.

Голос её был чист и холоден, как горный ручей. Вообще-то дверь из столовой ведёт в коридор, а оттуда прямо вниз по лестнице сразу к выходу во двор, не заблудишься, но, похоже, она либо что-то хочет сказать, либо ждет, что скажу я.

Сюзанна что-то произнесла дружелюбное, оставаясь у двери столовой, я не расслышал, помешала грянувшая «Прощальная песня» Глинки. Княжна чуточку вздрогнула, повела очами по сторонам, но и в коридоре нет музыкантов, однако чистые голоса серебряных труб звучат, как будто на них играют сами ангелы, мажорный хор голосов догнал, когда прошли коридор и спустились по лестнице в холл, Тадэуш увидел нас и с готовностью распахнул дверь.

Я молча шёл рядом, не подавая руки, нафиг, ещё укусит. Княжна, не опуская взор, устремлённый прямо перед собой, вышла на крыльцо держа спину прямой, взгляд надменным, как и подобает аристократке древнейшего рода.

Шофёр сразу засуетился, бросился открывать заднюю дверь.

Я не стал провожать, Ольга начала спускаться к автомобилю, они с Анастасией Валентиновной сели на заднее сиденье с разных сторон, двое гвардейцев распахнули створки ворот, все при оружии и всячески стараются выказать готовность дать отпор хоть всей армии Долгоруковых, хоть самому царю морскому.

Сюзанна тоже вышла на крыльцо, вместе наблюдали, как автомобили с нарастающей скоростью помчались прочь от дома.

— Она похвалила дорогу, — сообщила Сюзанна. — Но, когда я сказала, что раньше была отвратительная, пока ты не принял меры со своей магией, она нахмурилась и сказала, что сейчас ничего так, обычная.

— Во всяком случае, — сказал я, — сообщить ей есть что. Музыка и фильмы по запросу, а также хорошая дорога. Это подскажет идею, как им лучше напасть большим войском.

— А о тебе что сообщит?

— А я по-прежнему загадка, — ответил я, — для всех, кроме тебя.

— Да ну тебя!

— А что, ты меня знаешь настоящего. Только думаешь, что я псих, потому что не такой, как положено.

Она вдруг усмехнулась.

— А она не такая уж и кондовая. Могла бы запросить не Вагнера, а Глинку. Его «Жизнь за царя» идёт с успехом, для патриотизма самое то. И вообще-то мощная опера, я только из-за неё трижды ходила в театр!

Я поморщился.