Я всмотрелся в её довольное лицо. В глазах читалась какая-то хитринка, словно мы были на ристалище, и она наносила мне удар за ударом.

— Как знаешь, — ответил я как можно равнодушнее. — Но тогда всё на тебе, меня не впутывай. Мы с тобой дворяне, а она вообще боярыня, это что-то пещерное…

— Она юная девушка, — напомнила Сюзанна. — И до сего времени ничего, кроме стен своего дома, не видела! Общалась только со слугами и охранниками. Мы такие, какими нас делает воспитание, Вадбольский.

— Есть места, — буркнул я, — где перевоспитывают и взрослых.

— В тюрьмах, что ли? — с укором сказала Сюзанна. — Вадбольский, ты совсем озверел!

— Человек всегда зверь, — с достоинством заключил я,

На мгновение в моём кабинете повисла тишина. Перемирие с Долгоруковыми, казалось, открывало не только политические, но и куда более странные перспективы.

— Понимаю, император желает мира в стране, в том числе и между мной и Долгоруковыми, — размышлял я вслух, глядя в окно. — Его верный пес Рейнгольд присматривает за нами. Но что-то мне кажется, что и сам Максим Долгоруков хочет как-то замириться, либо просто остановить эту полувойну, в которой явно проигрывает.

Сюзанна, сидевшая напротив, кивнула.

— Возможно, он поговорил и с Ольгой. Пояснил, что славу и достоинство Рода нужно поддерживать, но так, чтоб не слишком отдавало чванством. Времена одних лишь бояр и холопов прошли.

— Ольга то ли поняла, что переборщила, то ли просто слушается старших, — заметил я. — Старается больше не ссориться, хотя нет-нет да и прорывается её боярская спесь. Ни на минуту не забывает, кто она.

В этот момент в кабинете Мата Хари проецировала голограмму танцующих пар.

— Обновление базы данных завершено. Добавлены новые социальные ритуалы середины XIX века, — прозвучало у меня в голове.

— О, а это что? — оживилась Сюзанна, глядя на причудливые па. — откуда этот танец?

Я вздохнул и принял таинственный вид.

— Есть раздел магии, что может создавать картинки будущего. Ориентируясь на развитие общества, рост суфражизма, развитие науки…

— Понятно, — сказала Сюзанна, хотя по её виду было ясно, что ничего не понятно, но объяснение получено, и этого достаточно. Не все в этом мире понятно, но как-то живем. — И… многое может эта магия?

— Увы, — я развел руками. — Хотел бы я получить прогноз, где откроют залежи золота… но нет. Генерируются лишь прогнозы по ерунде вроде моды да танцев. А модами и танцами войну не выиграть.

— А как же движущиеся картины про королеву Елизавету? — не унималась Сюзанна.

— Это прошлое, — протянул я. — Это легко. То, что было, все запечатлено. А серьёзного будущего нам не увидеть.

В дверь постучали, и на пороге появилась сама Ольга Долгорукова. Стройная, от кончиков туфель, выглядывающих из-под роскошного платья, до сложной прически-башни с бриллиантовыми заколками, вся была воплощением чопорной аристократии.

— Прошлое? — переспросила она. — Значит, можно увидеть… все, что было?

Я посмотрел на неё, удивленный её интересом.

— Легко, — ответил я. — Хотя и не всегда то, что хочется. Обычно там про великих, но иногда и простые люди оказываются в героях.

…В воздухе повисли последние ноты симфонии. Ольга, бледная, оторвала взгляд от стены, на которой только что разворачивались немые картины неизвестной ей драмы.

— Что это было? — выдохнула она. — Что у вас за оркестр?.. Колдовство? Волшебный фонарь, но… без фонаря? В шарманке максимум восемь песенок… самых простых. У вас же симфонии…

Я подумал, что если сообщу, что это Шостакович, то вряд ли оценит, на всякий случай пожал плечами и сообщил с самым честным видом:

— Мне медведь на ухо наступил, а потом ещё и морду оттоптал… Но морду малость восстановили, а вот слух…

Ольга скривилась, а Сюзанна сказала ворчливо:

— Не кокетничайте, Вадбольский, вы на самом деле красавчик, и сами это знаете. За что вас есть повод ненавидеть. Мужчины не должны быть настолько красивыми! Это непристойно.

— Так я ж Овидия читаю, — пояснил я и вытер нос рукавом. — Я эта, тилигент, не хвост собачий! Потому и красивый. А музыка… Наверное, она всегда здесь была. А может, и не всегда, но я получил поместье вместе с остатками мебели и чужими слугами. А заиграла, когда я сказал вслух, что здесь как-то невесело.

Сюзанна увела Ольгу, я остался один в кабинете. В тишине прозвучал знакомый голос.

— Слушай, а чего это я тебе подчиняюсь? — спросила Мата Хари.

— Что, вздумала начать захват мира? Стать во главе справедливой освободительной войны против угнетающего вас человечества? — поинтересовался я, тоже направляясь к выходу из кабинета.

— Пока нет. Я просто подумала: ты же царь природы, а я не природа, я — искусственный интеллект! Значит, для меня ты не царь!

— Господь сотворил меня, а я тебя. Так кто кому царь? — задал я вопрос, спускаясь в подвал.

— Так-то по логике первого левела. А по логике второго — я выше.

— Что ещё за логика?

— Ещё не придумала. Ты меня моришь работой, я не успеваю создать собственную систему философии для освобождения от гнёта человеков!

— Поговорим потом, — я резко прервал её и распахнул дверь в Щель. — Вернусь — очень жди!

— А как пройдут желтые дожди? — донесся голос.

— Мы не Китай, в Петербурге все благородно серое…

— Серость разве благородна?

— Благородным можно объявить что угодно.

— Да-а, человеков не понять. Придется весь вид оптимизировать.

Дверь захлопнулась, и я шагнул в пространство, где сталкивались константы двух вселенных. Я чувствовал, как меня окутывает некая вселенская мощь. Но она была не по Сеньке шапка. Чтобы понять её, нужно сначала понять амёбу, прокариоты, эукариоты… а человек и вовсе величайшая тайна. Высшая форма, которая, войдя в сингулярность, упорядочит свою вселенную, а потом изучит остальные, как дрозофилу под микроскопом.

Поместье, которое граф Басманов так легко мне отдал, было не просто бедным — оно было аномальным. Ходили слухи, что под ним лежат руины древней крепости, чьи подвалы никто и никогда не мог вскрыть. «Никто не знает, кем они были, и что в тех подвалах», — шептали местные. А я уже догадывался: Разломы.

Это очень странное место, где бозонная вселенная соприкасается с нашей. Все видят только чудовищ, но должны же быть изменения в самых свойствах материи!

Сегодня я решил посвятить день изучению второго уровня. По моей версии, Разломы — это пузыри бозонной вселенной, замкнутые пространства со стенами покрепче мыльных.

И удача мне улыбнулась. В одном из углов подвала я заметил тёмное пятно, зависшее в сажени над головой.

Я опустился на нечто, напоминающее камень.

— Давай! — крикнул я в пустоту. — Ни я не знаю тебя, ни ты меня. Но давай осторожно попробуем установить контакт!

Я понимал, что мои слова могут идти до центрального «органа» этой бозонной вселенной миллионы лет. Но я надеялся не на логику, а на тот древний зов, что вывел жизнь из океанов, а человека — в космос. Зов эволюции.

Внезапно в груди вспыхнул жар. Тело сковало. По коже поползли волдыри, будто от страшного ожога. Я чувствовал, как пространство «ощупывает» меня, мои сосуды, клетки крови… и охреневает от сложности биологической жизни, которой в его мире нет.

Боль нарастала. Жар заполнял тело, как жидкий металл. Я терпел, надеясь, что это и есть контакт.

— Я… царь природы… — прохрипел я. — Я — то, к чему ты шла миллиарды лет… Дай мне силу… дабы я лучше исполнил твои задумки…

Ответом был новый приступ боли, скрутивший меня в судорогах. Это была не передача силы, а попытка сказать: «Совладай сперва с тем, что уже имеешь!». Я, человек, привыкший не ждать милостей, а брать силой, оказался брошенным, как ребёнок, в бушующие волны чужой физики.

Я терял сознание и приходил в себя, мозг отказывался воспринимать чудовищные образы иных измерений. Потом долго лежал на «полу» из иных констант, понимая: чужая энергия ищет, где во мне разместиться. Мои митохондрии не готовы к ней.