— Сербов воинских возрастов от семнадцати до сорока лет набрали до тысячи человек. Изъявили желание служить нашему императору по найму до трех сотен бывших венецианских солдат и кондотьер. Еще набралась сотня которцев, несколько десятков рагузцев, столько и греков. Да четыреста тридцать моих егерей. Разбил всех на три батальона по четыре роты в каждом, три сербских и одна из венецианцев и которцев. Своих солдат распределил по капральствам, да назначил сержантами — так по указу государя велено!

— Все верно, надо их воинскому ремеслу хорошо учить и надзор за ними иметь постоянный!

Алехан прекрасно понимал, что без русского костяка местные вояки просто разбегутся в разные стороны в первом же неудачном для них бою. А так можно было надеяться, что не дрогнут, не струсят. Настоятельно нужны победы, хоть маленькие, они воодушевят рекрутов, большая часть которых все же имела опыт боев, пусть и неудачных (иначе незачем было им бежать из родных мест) с османами.

— А посему приказываю раздать «царские пули»! Запрет снимаю своей волей — на то императором Иоанном Антоновичем должным указом наделен. И отливать их здесь начинаем, благо есть формы и запасов свинца достаточно. Без них мы вряд ли выстоим, слишком много идет против нас турок — пятеро супротив одного!

Отдав приказ, Алехан задумался — понятное дело, через несколько месяцев секретные прежде дальнобойные пули, прозванные «царскими», будут отливать в европейских странах. Вот только вначале нужно собрать и откалибровать все мушкеты и ружья по полкам — отливка пуль требует их тщательной подгонки к стволам. А вот это не скорое занятие, в лучшем случае до полугода, а то и больше времени потребуется.

Так что османы новшеством не успеют воспользоваться — да и поражения в первых баталиях, как только русская армия перейдет Днестр станут для них шокирующими. А в этом Орлов не сомневался, успев познакомиться со всеми новшествами, что ввел император Иоанн Антонович в русской армии, что преобразилась прямо на глазах.

Сидящие перед ним офицеры были в мешковатой форме, не стесняющей движения, зеленого сукна и с ремнями из коричневой кожи. Вначале Алехана сие обмундирование ошарашило, но теперь он собственными глазами убедился в его полезности — на поросших кустарником склонах гор русских солдат можно было разглядеть только по пороховым дымкам во время выстрела. Так что эти кафтаны весьма полезны в бою, в отличие от прежних тесных, но щеголеватых мундиров, разноцветных, расшитых тесьмой с блестящими пуговицами — потому приметных с большого расстояния. Для войны в горах совсем неподходящих.

Да и с воинскими званиями теперь стало намного понятнее — раньше обер-офицеров от штаб-офицеров можно было отличить по кистям шарфа, которые у первых виделись серебряными, у вторых золотыми. А вот чином только представлялись, а такое в бою не всегда возможно. Лишь по нагрудным горжетам порой становилось ясно, кто из начальных людей перед тобой сейчас находится. И стоит ли отданный приказ выполнять, если знакомства с офицером не имелось ранее

Зато теперь у всех начальственных людей на плечах небольшие суконные погончики с пятиконечными звездочками — три больших «домиком» у полковника Мелиссино, а таких же три маленьких у поручика. Майорские и капитанские чины стали едиными, с одной большой и четырьмя маленькими звездочками у каждого.

Прапорщик имел две продольно прикрепленные звездочки, а у подпоручика они крепились уже в линию поперек погона внизу. Лишь последний в сокращенной до 13 классов «табели», подпрапорщик, имел на погоне одинокую звездочку, став, таким образом, офицером, хотя ранее числился самым старшим из нижних чинов.

У самого Алехана на погонах серебрилось по двуглавому орлу, а у бригадира Ганнибала по небольшой короне. С вне табельными чинами тоже стало просто. Тонкие угольники числом до трех прикреплялись к погонам капралов и сержантов, единственный «толстый угол» можно увидеть только на погонах у фельдфебелей в инфантерии и артиллерии, вахмистров в кавалерии, да у флотских боцманов.

Весьма полезное новшество!

Такого обмундирования привезли на три тысячи человек — полностью хватило на Которский пехотный полк трех батальонного состава, по одной егерской и три фузилерных роты в каждом. Досталось и «новообращенным» артиллеристам из местных жителей, да тысяча комплектов была передана в гвардию черногорского царя.

Кроме Которского полка и пяти гарнизонных команд разной численности в крепостях, еще имелись две отдельных роты — гренадерская и стрелковая. В них служили только русские солдаты и офицеры, и на то у генерала Орлова были веские причины…

— Как у нас с артиллерией, Петр Иванович?

— Одну команду сверх штата полк получил. Из двух трехфунтовых пушек, картечницы и пары мортирок Кегорна на треногах каждая. Так что на каждый батальон можно выделить по команде, да еще одна в резерве останется. Имеются также две полевых батареи из шести орудий каждая — одна из шестифунтовых пушек, другая из четырех полупудовых и двух пудовых единорогов, — грек в полковничьем чине русской армии откашлялся. Затем тем же невыразительным голосом Мелиссино закончил:

— Прислуга всего на треть из сербов состоит, остальные наши. Боеприпасами полностью обеспечены, пороха в достатке, как и свинца. Обучены канониры хорошо, многие воевали с пруссаками…

Санкт-Петербург

Иоанн Антонович

вечер 7 декабря 1767 года

«Почему все время приходится врать?!

Даже сейчас, оставшись наедине с собою, мне приходится думать о том, под каким соусом поднести подданным и «кузенам» блюдо, сваренное из чудовищной смеси лжи, коварства и подлости. Воистину, к царственным особам, тем, кто не посвятил свою жизнь всяческим усладам, не следует подходить с обычными мерками. Они вне рамок общественного сознания и морали, на них не распространяются человеческие законы — более того, они сами находятся вне этих законов, и могут по собственной прихоти отменить или серьезно изменить любой из них.

Но меня буквально сковали по рукам и ногам существующими традициями, нарушить которые даже я не имею права, хотя и могу. Но стоит ли увеличивать сложности?!»

Иван Антонович прошелся по кабинету, вспоминая беседу, которая состоялась пару часов назад с влиятельными сановниками империи. Вопрос был один, но главный — война с османской империей. Иллюзий никто не питал — Крымского ханства быть не должно, оно просто не имеет права на существование. И всего двумя словами вынес смертный приговор не просто вековому врагу — «быть посему».

Этой фразой он утвердил решение консилии, предложенное фельдмаршалом Минихом — изгнать ногайцев в Валахию, а буде они сопротивляться начнут, то истребить силой оружия. Да в Крыму ждет татар мщение — за все те набеги, что их предки со времен царя Ивана Грозного устраивали на Русь. И тут Иван Антонович снова сказал несколько слов, что подводили кровавую черту под всеми горестями, что испытали миллионы людей, угоняемых в неволю. Несчастные многократно произносили со слезами на глазах Божье откровение, беспощадно избиваемые плетьми степных разбойников — «мое мщение, Аз воздам!»

И теперь эти стоны были услышаны — все население России уже требовало от царя освободить несчастных соотечественников, которых терзали в Крыму рабовладельцы. Народ, еще год тому назад, находившийся в крепостной неволе, как никто понимал страдания православного люда. И был готов разразиться веками сдерживаемым гневом.

«Пугачевщины уже не будет, нет для нее возможности и она уже никогда не появится. Все недовольство бывших крепостных на собственных бар мне удалось направить на крымских татар, и их покровителей османов. И тем избежать социального взрыва чудовищной силы — ведь большая часть земли осталась у помещиков, а тут черноземы «Дикого поля» совершенно пустынны. Огромные пространства безлюдны из-за набегов жестоких степных хищников, с которых пора содрать шкуру!

Силы наши значительно возросли после «Освободительного похода» в Речь Посполитую, с ее последующим разделом. Так что снижение срока военной службы до семи лет для рекрутов вполне обоснованно. Более того, осенью объявили набор «охотников» — в армию добровольно пришло втрое больше народу, чем потребовалось Военной коллегии!