Нужно продолжать готовить «друзьям» в Лондоне мерзкие пакости — надо чтобы британцы ввязались в долгую изнурительную войну с колонистами. И обескровить последних как можно сильнее, чтобы о всяких «Декларациях независимости» в Европе не услышали.

Может тогда удастся изменить будущее — французские якобинцы та еще кровожадная публика. А лучше…

У Суворова и Миниха есть подготовленные люди — может передавить всю будущую головку, и террористов, и «принца Эгалите», и прочую публику? Да и «просветителей» в «черный список» добавить, чтобы воду не мутили. И энциклопедии вредные не писали!

И стану я жандармом Европы и реакционером! И будут меня на все лады склонять «просвещенные народы». Вот только трудновато им станет порочить «Царя-Освободителя». За обидные слова в мой адрес верноподданные уже сейчас могут морду пасквилянтам набить безжалостно, и это в лучшем случае — если настроение будет добродушное.

Кхе-кхе, интересно самому посмотреть за эволюцией коммуниста, что превратился в самодержца и самодура. Ничего не поделаешь — я перестал быть советским интернационалистом, превратившись в коварного византийца и махрового державника.

Ладно, пора идти к любимой супруге и к наследнику — так и не могу назвать кричащего отпрыска сыном. Потому что с рождения мне придется взваливать на него тяжелую ношу — принять на себя ответственность за многие миллионы верноподданных.

И за всю великую Российскую державу, что уже состоит из двух империй, и, весьма вероятно их будет три — если миссия Ивана Абрамовича Ганнибала на свою историческую родину завершится успехом.

А нет, так нет — кроме амхарцев, есть тиграи — можно со многими договориться, если желаешь контакты наладить. Негров мне в подданные не надо — а вот православные народы подойдут. Тем более местечко удобное, и пока интереса для англичан не представляет. Зато запереть будущий Суэцкий канал легко».

Иван Антонович легко поднялся со скамейки и двинулся в парк, из глубины которого доносились переливчатые женские голоса, смешивающие испанские и русские слова…

Ораниенбаум

Министр Коллегии Просвещения

Президент Академии Наук

сенатор, профессор и кавалер

Михаил Ломоносов

утро 4 августа 1768 года

— Ваше величество, всего заготовлено рельс железных и чугунных на семь тысяч верст, но если по путям считать, то за три года отлили на три тысячи пятьсот сорок верст конки.

— А как со шпалами дело обстоит?

— Шпалы тоже готовят, государь, и очень много. Мы их пропитываем отработкой от «земляного масла», что нефтью называют, у персидских татар покупают и бочками возят. В перегонных кубах гоним — на топливо для ламп масляных, а остатки все на обработку шпал идут. Только мало ее, нефти этой, государь — едва хватает. Лампы покупать зело хорошо стали — светят как свечи, а по цене чуть дешевле выходит. Целую мануфактуру по их изготовлению этим летом построили, по пять сотен штук каждый месяц делать сможем — лишь бы нефти хватило.

— Надо к гребенским казакам вам экспедицию отправить, там нефть есть, и много. И за рекой Кубанью местечко есть одно, урочище Майкоп — мне говорили, что горцы «земляное масло» там добывали. Не знаю, но похоже на правду.

— Это хорошо, государь. А еще мы топливо нашли для паровых машин инженера Ползунова, и даже добывать начали, — Ломоносов оживился и стал рассказывать. Благо Иоанн Антонович его всегда внимательно слушал, так и сейчас повернулся с интересом.

— Каменный уголь добывать под Тулой стали. Эстляндский сланец тоже горючим оказался, и доставать его легко — работники уже несколько котлованов отрыли, его там много, пластами лежит. Шпалы наши тоже можно раствором этой руды обрабатывать — гнить будут намного меньше. А еще отправил я экспедицию на Северский Донец — казаки покажут, где «горючий камень» из-под земли там доставали — рассказывали, что хорошо горит, лучше дров и жар сильный дает. Мы даже карту составили, где и что полезное в недрах спрятано…

— Хорошо, оставьте мне ее, я внимательно посмотрю, — прервал академика молодой император. И добавил:

— Мне бумаги всякие приходят, если что внесу, где и какие материалы поискать можно — врать ведь мне вряд ли станут. Будет для горного факультета работа, и много, недра у нас богатейшие. И ваша задача, Михайло Васильевич, их на пользу государства Российского обратить. Кадры готовить надо — у нас мало образованных работников.

— Мало, государь! Мы только в следующем году первый выпуск из Технологического института сделаем! Без малого две сотни знающих работников выйдут для доменных и плавильных печей, рудознатцев, строителей и архитекторов, инженеров и мастеров.

— Для государства нашего — сие число капля в море! Набор увеличить вдвое с этого года — еще один дворец вам отдам! При каждом университете технологический факультет открыть надобно, мы задыхаемся от нехватки специалистов. Как только преподавателей добрых подготовим или иноземцев выпишем, то горные училища и техникумы в каждой губернии открывать будем — я казны жалеть не буду! И ремесленные школы для посадского люда — вы их из своего внимания не выпускаете — работников нужно долго готовить, с возраста детского, и лишь потом в дело впускать.

— Государь, сделаем все, что в наших силах — у нас четыре университета, из них два немецких в Кенигсберге и Дерпте. В последнем надобно треть курса на русском языке вести, и нашу речь заставить всех иноземцев учить, дабы занятия на двух языках могли вести. А то многие немцы по двадцать лет прожили у нас, а говорить толком так и не научились. А еще нас пытаются в невежестве упрекнуть!

— Половину занятий, — отрезал император. — А дабы рвение иноземцев к изучению нашего языка усилить, то каждый из них, кто занятия на нем вести начнет и разумно при этом, то дополнительные выплаты делать таковым по пять рублей в месяц. И как только результаты достигнуты будут — классным чином поощрять немедленно. А то и к орденскому знаку представлять — сам достойных награждать буду, и орденом, и подарком дорогим. У нерадивых иноземцев не только прибавки не вводить, но через три года штрафы начинать брать. А потом и уберем таковых вон из России!

— Так и решим, государь, — поклонился Ломоносов, испытывая радость — теперь немчиков можно брать за глотку. Но тут же вернулся к линии конки, она академика сильно занимала.

— Рельсы есть, как и шпалы, ваше величество. Костылей и накладок отковали достаточно, хватит на все работы потребные. Пора начинать строительство, а то ржаветь металл может начать на складах…

— Батогами лупить нерадивых сторожей, кто маслом не смазывает или влагу допускает, — как всегда сварливым голосом отозвался молодой император, и Михаил Васильевич от безнадежности вздохнул, предчувствуя неизбежный отказ.

Иоанн Антонович в прошлом году сослался на неразумность начинать строительство перед началом большой войны с турками, а сейчас сия война идет полным ходом, и затраты на нее с государственной казны идут все время весьма существенные.

Но тут император тоже прав — с превеликими трудами за два года на востоке провели только одну линию конки, длиной в сто десять верст, что соединяла Гороблагодатские заводы Урала и вела к Илимской пристани. От этой ветки требовалось направить линии конки, как в Пермь, так и в Тюмень, и, тем самым связать через уральский хребет Сибирь. Вот такой вышел эксперимент — но конка себя оправдывать начала.

— Знаю, что подготовительные работу ведутся инженерами путей сообщения при Коллегии экономики. Мосты через небольшие реки перебросили, насыпи сооружают по плану. А потому даю вам свое «добро», Михаил Васильевич — начинаем строительство двухпутной конки в треугольнике большом — Петербург, Москва и Кенигсберг. Распоряжение в коллегию я направлю сегодня — хотя по плану главные работы должны были с весны начаться. Но не будем время терять — тут на три года строительства.