– А, так вот что тебя донимает! – удивился Мерри. – Вспомни Гилдора, Пиппин, радость ты моя! Сэм, бывало, все повторял за ним: «В дела волшебников не вмешивайся: они народ капризный и на гнев скоры».

– Мы вот уже полгода только и делаем, что вмешиваемся в дела волшебников, – не унимался Пиппин. – Как опасности – так пожалте, а чтобы объяснить толком, что происходит, – так нет! Мне вот охота на этот шар посмотреть, к примеру. Что тут такого?

– Ты бы лучше поспал, – посоветовал Мерри. – Узнаешь ты про свой шар, никуда он не денется. Не было еще случая, чтобы Тукк оказался любопытнее Брендибэка, но, боюсь, сегодня ты меня переплюнешь! Время вот только ты выбрал неподходящее.

– Положим, но что тут плохого? Ну хочется мне посмотреть на этот шар, ну и что? Я же знаю, что это невозможно. Еще бы! Старина Гэндальф сидит на нем, как курица на яйце. Но мне–то от этого не легче! Да и от твоего «шиш–ты–его–получишь–а–потому–дрыхни» тоже.

– А что я еще могу тебе сказать? – хмыкнул Мерри. – Ты уж не сердись, голубчик, но до утра придется потерпеть. Вот встанем, позавтракаем – тогда увидишь, какой я на самом деле любопытный! Почище тебя! Может, кстати, завтра я и помогу тебе умаслить Гэндальфа. Но теперь баста! Спать пора. Еще один зевок, и рот у меня разорвется до ушей. Спокойной ночи!

Пиппин не ответил. Он перестал ворочаться, но сна у него по–прежнему не было ни в одном глазу. Пример мирно посапывающего Мерри – тот уснул, едва успев договорить «спокойной ночи», – не вдохновил его. Теперь, когда все стихло, мысли о темном шаре одолевали его еще назойливее. Он снова и снова ощущал на ладони странную тяжесть, а перед глазами все стояли таинственные багровые глубины, куда он успел на мгновение заглянуть. Пиппин снова заерзал, повернулся на другой бок и попытался думать о чем–нибудь другом.

В конце концов терпение у него лопнуло. Он встал и осмотрелся. Было зябко, пришлось поплотнее закутаться в плащ. Холодная белая луна смотрела прямо в лощину. Под кустами заострились четкие черные тени. Вокруг вповалку лежали спящие. Часовых нигде не было видно, – должно быть, они несли дозор на холме, повыше, а может, прятались в зарослях папоротников. Движимый непонятным ему самому побуждением, Пиппин крадучись подобрался к месту, где лежал Гэндальф. Казалось, волшебник спит крепко. Правда, веки у него были прикрыты не до конца: из–под длинных ресниц поблескивали белки. Пиппин поспешно отступил. Гэндальф не шевелился. Хоббита снова потянуло вперед – и он, словно кто его подталкивал, опять стал подкрадываться к волшебнику, на этот раз сзади. Гэндальф спал, укрывшись одеялом и накинув сверху плащ. Между его согнутой в локте рукой и правым боком, круглился какой–то предмет, завернутый в черное. Рука спящего, похоже было, только что соскользнула с этого черного бугорка и теперь лежала на траве.

Почти не дыша, Пиппин осторожно приблизился, опустился на колени и, воровато протянув руку, поднял сверток. Тот оказался гораздо легче, нежели можно было ожидать. «Тряпки какие–нибудь», – решил Пиппин. От этой мысли ему почему–то стало спокойнее. На место он добычу, однако, не положил, а продолжал стоять со свертком в руках. Тут в голове у него мелькнула новая мысль. На цыпочках отбежав подальше от Гэндальфа, он нагнулся, пошарил в траве, отыскал подходящий булыжник и, подобрав его, вернулся обратно.

Теперь он действовал быстро: сдернул темную ткань, завернул в нее булыжник и сунул подмененный сверток на прежнее место. Только тогда он наконец бросил взгляд на то, что осталось у него в руках. Желание исполнилось: у его коленей на земле лежал тот самый гладкий хрустальный шар, только теперь он был мертв и черен. Пиппин поднял его, торопливо прикрыл полой плаща и уже собирался уходить, как вдруг Гэндальф пошевелился и во сне пробормотал несколько слов – хоббиту показалось, что языка он не знает. Рука волшебника нащупала обернутый тканью булыжник, пальцы сжались, он вздохнул и затих.

«Осел несчастный, – обругал себя Пиппин. – Ты нарвешься на жуткие неприятности, Перегрин Тукк, точно тебе говорю. А ну, положи шар, откуда взял!»

Но недавней отваги как не бывало: колени дрожали мелкой дрожью и он просто не мог подойти к волшебнику еще раз, тем более – вытащить у него из–под руки камень. «Ничего не выйдет, – подумал хоббит. – Как пить дать разбужу! Надо сначала немного успокоиться. А заодно и глянуть, что это за шар такой. Только вот сперва отойду отсюда…»

Он крадучись отбежал подальше и устроился на поросшей травой кочке неподалеку от спящего Мерри. Из–за края ложбины выглядывала луна.

…Пиппин сидел, широко раздвинув колени и низко нагнувшись над шаром, – ни дать ни взять жадный мальчуган с миской еды, что скрылся со своей добычей в самом дальнем уголке дома, только бы ни с кем не делиться! Плащ лежал в стороне. Взгляд хоббита вперился в хрустальную сферу. Все кругом застыло. Воздух чуть не звенел от напряжения. Сначала шар оставался черным, как агат, – разве что чуть поблескивал в лунном свете. Но вот наконец в глубине хрусталя что–то дрогнуло и засветилось. Теперь Пиппин уже не смог бы оторвать взгляда от странного шара, даже если бы и захотел. А тот все наливался и наливался пламенем. Казалось, он стремительно крутится в руках у хоббита, – а может, это вращался огонь, который горел внутри шара? И вдруг все погасло. Хоббит ахнул, попытался вскочить – но было поздно: он не мог уже ни выпрямиться, ни разжать рук, только склонялся над шаром все ниже и ниже – и вдруг окаменел, впившись в него глазами. Губы хоббита беззвучно зашевелились. Мгновение спустя он сдавленно вскрикнул, опрокинулся на спину и остался лежать без движения.

Его отчаянный вопль разбудил всех. По склону уже спешили часовые. Вскоре весь лагерь был на ногах.

– Значит, вот кто у нас ночной вор! – молвил Гэндальф, быстро покрывая кристалл плащом. – Пиппин! Подумать только! Весьма неприятный поворот событий!

Он опустился на колени рядом с хоббитом. Пиппин лежал на спине, словно одеревенев; невидящие глаза смотрели в небо.

– Ну и наваждение! Что же он над собой учинил? И чем это обернется для нас?

Лицо волшебника казалось изможденным и усталым. Взяв Пиппина за руку, он наклонился, прислушался к его дыханию и приложил ладони к его лбу. Хоббит содрогнулся, закрыл глаза и снова вскрикнул – но тут же сел и дико уставился на бледные в лунном свете лица обступивших его людей.

– Этот кусок не про тебя, Саруман! – пронзительно закричал он без всякого выражения, отпрянув от Гэндальфа. – Я пришлю за ним сей же час. Ты понял меня? Повтори, что я сказал!

С этими словами хоббит внезапно вскочил и рванулся было бежать, но Гэндальф ласково и твердо остановил его.

– Перегрин Тукк! – позвал он. – Вернись!

Хоббит обмяк и откинулся назад, крепко уцепившись за руку волшебника.

– Гэндальф! – воскликнул он. – Гэндальф! Прости меня!

– Простить? – Гэндальф прикинулся удивленным. – Скажи сперва, за что?

– Я стащил у тебя шар и посмотрел в него, – запинаясь, пробормотал Пиппин. – А там, в шаре, я увидел такое, что перепугался насмерть и хотел его бросить, но у меня не получилось. А потом пришел… Ну, этот. И стал меня допрашивать. Как посмотрит на меня! И… и… ну, словом, вот.

– Так дело не пойдет, – сказал Гэндальф, посуровев. – Что именно ты видел? Что ты успел сказать?

Хоббит закрыл глаза и мелко задрожал, не отвечая. Все молча смотрели на него; один Мерри отвернулся в сторону. Гэндальф сдвинул брови.

– Говори! – велел он.

Пиппин заговорил – сперва еле–еле, с запинкой, то и дело останавливаясь, но мало–помалу голос его зазвучал громче и свободнее.

– Я увидел черное небо и высокие крепостные стены, а наверху – крошечные звезды. Мне показалось, что я попал в какие–то далекие края и что все это было не сейчас, а когда–то давно. Но все было очень яркое и отчетливое. И вдруг звезды начали гаснуть и снова загораться. Я понял, что их то и дело заслоняют какие–то крылатые твари. Должно быть, на самом деле они преогромные, хотя в шаре казались не больше летучих мышей. Они летали вокруг крепостной башни. По–моему, их было девять. И вдруг одна понеслась прямо на меня и стала увеличиваться. Ох какой у нее был ужасный… нет, нет, не заставляйте меня об этом рассказывать!.. Я попытался бросить шар и убежать, потому что мне показалось, что это чудище сейчас вылетит из шара и бросится на меня. Но оно просто заслонило все небо и пропало. А вместо него появился Он. Он не произносил ни слова, просто смотрел на меня, и я все понимал. Он проговорил: «Стало быть, ты вернулся! Почему опаздываешь с донесениями?» Я ничего на это не ответил. Тогда он спросил снова: «Кто ты такой?» Я опять промолчал. Тогда он сделал мне ужасно больно и стал на меня давить. Наконец я не выдержал и говорю: «Я – хоббит». По–моему, это помогло ему меня увидеть. Он посмотрел на меня – и давай надо мной смеяться. Это было просто невыносимо! В меня будто вонзилось несколько кинжалов. Я попытался вырваться, но он меня не пустил. «Погоди! – говорит. – Мы с тобой еще повстречаемся, за этим дело не станет. А пока скажи Саруману, что этот кусок не про него. Я пошлю за ним сей же час. Ты понял? Повтори, что я сказал». И как вопьется в меня глазами! Мне показалось, что я разлетаюсь на мелкие кусочки… Нет! Нет! Не могу больше! Я ничего больше не помню!