– Погляди на меня, – приказал Гэндальф.
Пиппин повиновался и посмотрел ему в глаза. Волшебник удержал его взгляд и некоторое время молча изучал хоббита. Наконец лицо Гэндальфа смягчилось, и на нем появилась тень улыбки. Он ласково положил ладонь хоббиту на голову.
– Все обошлось! Ничего больше говорить не надо. С тобой не случилось ничего страшного. Твои глаза не лгут, а лжи я боялся больше всего. Он не стал долго с тобой разговаривать, и это тебя спасло. Ты, конечно, осёл, но осёл честный, Перегрин Тукк, и честности покуда не утратил. Иной мудрец на твоем месте напортил бы куда больше… Но учти: ты и твои друзья были спасены по чистой случайности – если это можно назвать случайностью. Не рассчитывай, что тебе и дальше все будет сходить с рук! Начни он выспрашивать тебя по–настоящему – ты бы почти наверняка выложил все, что знаешь, на свою и нашу погибель. Но он, к счастью, поторопился. Видишь ли, ему не так нужны сведения, как ты сам собственной персоной, а с тобой он надеется поговорить на месте, в Черном Замке. Там у него будет на это много времени. Что же ты задрожал? Вмешался в дела волшебников – будь готов ко всему!.. Ну, ну, полно. Я тебя прощаю. Выше нос! Все обернулось не так уж и скверно!
Он бережно поднял хоббита и отнес обратно к папоротникам. Мерри побрел за ними и, когда Пиппина уложили, сел рядом.
– Ляг и отдохни, а лучше поспи, дружок, если, конечно, можешь, – посоветовал Гэндальф Пиппину. – Верь мне во всем. А если у тебя снова появится зуд в руках, скажи сразу. Этой болезни помочь нетрудно. Только булыжников мне под руку, чур, больше не подкладывать! А покамест побудьте вдвоем.
И Гэндальф зашагал к остальным, которые все еще толпились вокруг шара в тревоге и недоумении.
– Опасность часто настигает ночью, когда ее ждешь меньше всего, – сказал волшебник. – Мы спаслись чудом.
– Как хоббит? – спросил Арагорн.
– Думаю, все будет хорошо, – успокоил его Гэндальф. – С ним говорили недолго. К тому же хоббиты поразительно быстро приходят в себя. А память об этом случае, – вернее, страх перед этой памятью, – думаю, скоро сотрется. Даже, может быть, чересчур скоро! Арагорн! Возьмешь ли ты на сохранение Камень Орфанка? Только помни – это очень опасно!
– Воистину опасно! Но не для всех, – возразил Арагорн. – Для того, кто имеет право владеть этим шаром, опасность не так велика. Ибо теперь ясно, что к нам в руки попал палантир Орфанка из сокровищницы Элендила. Короли Гондора хранили его в Исенгарде. Мой час близок. Я возьму этот Камень.
Гэндальф поглядел на Арагорна – и вдруг, к удивлению собравшихся, торжественно поднял с земли покрытый плащом шар и с поклоном подал его Следопыту.
– Прими, о сиятельный повелитель, – произнес он. – Прими от меня сей Камень как залог остальных сокровищ, которые будут возвращены тебе в будущем. И не прогневайся, если я дам тебе совет: ты волен распоряжаться своим достоянием, как тебе угодно, но не пользуйся Камнем раньше времени! Будь осторожен!
– Разве можно упрекнуть меня в чрезмерной поспешности или неосторожности? Меня, который ждал и готовился столько долгих лет? – спросил Арагорн бесстрастно.
– В поспешности тебя не упрекнешь, – согласился Гэндальф. – Так не преткнись же и в конце дороги! И главное – храни эту вещь в тайне от остальных. Это касается и вас – всех, кто здесь собрался. Никто, и прежде всего хоббит Перегрин Тукк, не должен знать, где находится Шар. Наваждение может прийти снова. Беда Перегрина в том, что он держал этот Камень в руках и заглянул в него[408], а этого нельзя было допускать ни в коем случае. Следовало предотвратить это еще в Исенгарде. Я корю себя, что не опередил Перегрина и не поднял Шар сам. Но я думал только о Сарумане и не сразу понял, что за Камень нам достался. А потом я поддался усталости и, размышляя, что бы это могло такое быть, незаметно для себя заснул. Но теперь мне ясно все.
– Сомнений быть не может, – подтвердил Арагорн. – Теперь мы знаем, как переговаривались Исенгард и Мордор. Одной тайной меньше!
– Странное у наших врагов оружие! Но и слабости их весьма странны, – молвил Теоден. – Сегодня еще раз оправдалась древняя поговорка: «Злая воля рушит себя сама».
– Так бывает сплошь и рядом, – сказал Гэндальф. – Но на этот раз нам что–то уж слишком повезло! Как знать, может, хоббит уберег меня от какой–нибудь страшной ошибки! Ведь я уже думал, не проверить ли Шар на самом себе, не посмотреть ли, на что он годен? Сделай я это, я открылся бы Черному Властелину – а я не готов к такому испытанию, да и буду ли когда–нибудь готов? Но даже если бы мне хватило сил не отвечать ему на вопросы, он меня увидел бы, а для нас это гибель. Обо мне он знать не должен – по крайней мере до тех пор, пока это возможно.
– Я полагаю, час уже пробил, – сказал Арагорн.
– Нет, – отозвался Гэндальф. – Теперь Враг некоторое время будет теряться в догадках, и мы должны этим воспользоваться. Он уверен, что Камень сейчас в Орфанке, – а почему бы, собственно, и нет? Следовательно, хоббит – узник Сарумана и тот, истязая своего пленника, заставил его посмотреть в Шар, вот и все. Лицо и голос хоббита занимают сейчас все мысли Врага, и он с нетерпением ждет, чтобы пленника доставили в Черный Замок. Пока еще он догадается о своей ошибке! Нельзя упустить этого времени. Мы и так позволили себе слишком долгую передышку. Надо спешить. Окрестности Исенгарда сейчас не такое место, чтобы тут задерживаться. Я скачу вперед, и немедля. Перегрин Тукк отправится со мной. Это будет для него полезнее, чем лежать без сна, думать и ждать рассвета.
– Я оставлю при себе Эомера и десяток всадников, – решил Король. – На утренней заре мы двинемся дальше. Остальные могут остаться с Арагорном и выступать, когда им покажется удобнее.
– Твоя воля, Повелитель, – согласился Гэндальф. – Но торопись под защиту гор! Тебя ждут в Теснине Хельма!
Не успел он закончить, как на лица стоявших, заслонив яркий лунный свет, пала тень. Несколько всадников, громко вскрикнув, пригнулись и закрыли головы руками, словно защищаясь от удара. На всех напал слепой ужас и смертный озноб. Глянув наверх, перепуганные люди увидели, что луну на мгновение закрыло крылатое черное облако. Сделав круг, оно понеслось к северу и сгинуло, глотая на пути звезды. Никакой ветер Средьземелья не смог бы поспеть за ним.
Все окаменели. Гэндальф стоял, напряженно стиснув кулаки, и смотрел вверх.
– Назгул! – воскликнул он наконец. – Посланец Мордора! Близится буря! Назгул пересек Великую Реку! Скорее! По коням! По коням! Не ждите зари! Не дожидайтесь тех, кто медлит! Скорее!
Он бросился к Пиппину, подзывая на бегу Скадуфакса. Арагорн поспешил за ним. Подбежав к хоббитам, Гэндальф без объяснений поднял Пиппина на руки.
– На этот раз поедешь со мной, – сказал он. – Посмотришь, как скачет Скадуфакс!
Он бегом вернулся к своему ложу, перекинул через плечо небольшую сумку, в которой носил все свое немудреное имущество, и одним махом вскочил на подоспевшего Скадуфакса. Арагорн передал ему Пиппина, закутанного в плащ и одеяло.
– Прощайте! Следуйте за мной! – крикнул Гэндальф. – Скачи, Скадуфакс!
Огромный конь встряхнул головой. Развевающийся хвост заискрился в лунном свете – и Скадуфакс, разбрасывая комья земли, рванулся вперед, словно северный ветер с Туманных Гор.
– Прекрасная ночка! Отдохнули на славу! – сердито сказал Мерри Арагорну. – Удивляюсь я на некоторых счастливцев! Они, видите ли, не желают спать, а желают ехать с Гэндальфом – и вот, нате вам, все их желания тут же исполняются! И это, когда его стоило бы обратить в камень и оставить здесь навечно, в назидание грядущим поколениям!
– А что, если бы не Пиппин, а ты первым взял в руки этот Камень? – осадил его Арагорн. – Ты мог бы показать себя еще и хуже. Кто может сказать наверняка? Но, боюсь, сегодня твой удел – ехать со мной. И немедленно. Иди приготовься, а заодно посмотри, не забыл ли чего Пиппин. Да поживее!
408
КД пишет: «Палантиры, как и Сильмарилы с Кольцами, несут в себе огромный символический потенциал» (с.202). Одно из возможных толкований этого образа приведем здесь. Палантиры называются «ясновидящими Камнями»; с их помощью можно магическим (волшебным) способом получить знания о мире. Между тем подобные способы получения знаний и сведений в Библии находятся под строгим запретом. Человеку, верующему в Единого Бога, нельзя обращаться к ясновидящим, ворожеям, гадалкам, кудесникам и т. д. Запрет не относится к пророчествам или вещим снам, которые даются человеку от Бога. Но если человек ищет «знаний» и «знамений», он может только обратиться к Богу с молитвой, а не идти к гадалке, минуя Всевышнего. Проблема этого запрета – одна из сложнейших в библейской традиции, ибо на первый взгляд в ней не заключено никакого «морально–этического» смысла, да и стремление человека к знанию представляется вполне естественным. Образ палантиров предлагает вариант объяснения (которое, разумеется, является лишь одним из возможных). Сам по себе палантир, как и чистое знание, как и желание человека знать больше о мире, в котором он живет, не несет в себе зла. Однако по той или иной причине часть палантиров попадает в поле действия темных сил, и с того момента каждый, кто смотрит в палантир, подобно Пиппину, оказывается в ловушке, из которой сам выбраться не может, особенно если не знал предварительно, на что идет. Врагу не обязательно являться своей жертве собственнолично: ему достаточно сортировать образы в палантире по своему выбору так, чтобы они оказывали на воспринимающего их определенное влияние. Более того, «захваченный» Врагом палантир начинает действовать на расстоянии (подобно Кольцу), как это и случилось с Пиппином: он искушает его, усиливая любопытство и подавляя сдерживающие силы. Таким образом, к истине, сообщаемой палантиром, неприметно подмешивается зло и пьющий из этого источника знаний сам приобщается к темным силам, что постепенно изменяет его личность. Согласно предположениям некоторых богословов, не содержат в себе зла, возможно, и те знания, которые человек получает от ясновидящего или ворожеи; однако уже сам факт обращения к ним помимо Всеведущего Бога приводит в действие темные силы греха, и, кроме того, в области тайных знаний по неизвестным нам причинам могут хозяйничать эти самые темные силы, иногда ничем не обнаруживающие своего присутствия, но могущие принести вред человеку, – отсюда и запрет.
Однако подобное толкование, конечно, не исчерпывает всей глубины образа. В более широком смысле ни одно из творений человека, да и самое его творчество, не застрахованы от того, чтобы стать орудиями темных сил, как бы благи они ни были сами по себе.
КД (с.241) пишет: «Символизм помогает Толкину делать свои книги не просто зеркалами, но еще и светильниками – с помощью символов ему удается не только описать жизнь, но и осветить ее глубины…»