Он поднял с земли орочий щит и отшвырнул подальше. За щитом последовал шлем. Затем Фродо скинул эльфийский плащ, расстегнул тяжелый пояс и бросил его на землю вместе с кинжалом и ножнами. Черную орочью накидку Фродо разорвал на лоскуты и разбросал их по сторонам.
– Все! Я больше не орк! – оповестил он. – Отныне я отказываюсь от всякого оружия – благородного, подлого, всякого. Схватят так схватят!
Сэм последовал примеру Фродо. Скинув орочье тряпье, он полез в мешок и вывалил на землю все свое барахлишко. Он крепко сроднился с ним за время пути – сколько превратностей судьбы претерпело оно вместе с ним! Особенно восстала душа Сэма против разлуки с посудой. Когда он отшвырнул котелки, в глазах у него стояли слезы.
– Помните тушеного кролика, хозяин? – обернулся он к Фродо. – И те папоротники под горой, где мы Фарамира повстречали? Ну, олифана–то я там еще сподобился увидеть, помните?
– Боюсь, что нет, Сэм, – вздохнул Фродо. – Не помню. То есть я знаю, что все это было когда–то, но глазами не вижу. Я все забыл. Забыл вкус еды, забыл прохладу ручейков, не помню, как шумит ветер, как выглядят деревья, цветы, звезды и месяц. Я остался один во мраке, Сэм, один–одинешенек. Стою голый, а перед глазами вертится огромное огненное колесо, и меня с ним ничто больше не разделяет. Я теперь даже с открытыми глазами все время его вижу, а все остальное отступает и блекнет.
Сэм взял его руку и поцеловал.
– Чем скорее вы от него избавитесь, тем скорее отдохнете, господин Фродо, – сказал он неуверенно, не придумав ничего лучше.
«Разговорами тут не поможешь, – пробормотал он себе под нос и сгреб раскиданные вещи в кучу, рассудив, что просто так оставлять их нельзя. – Только Вонючку обрадуем. Нашел же он тогда орочью кольчугу, которую мы бросили! Не хватало еще, чтобы мы ему даровой меч преподнесли! Он и с голыми–то руками ого–го какой. И потом, нечего ему лапать мои кастрюльки!»
Он отнес ворох вещей и одежды к одной из множества трещин, что прорезали рассохшуюся землю, и сбросил вниз.
Исчезая в темной глубине, бесценные котелки звякнули на прощание, и звон этот отдался в сердце Сэма похоронным колоколом…
Возвратившись к Фродо, Сэм отрезал от мотка кусочек эльфийской веревки и опоясал им хозяина поверх серого плаща. Остаток он заботливо свернул и уложил обратно в мешок. Кроме веревки, в мешке оставалось еще несколько эльфийских подорожников и фляга. Сэм получше закрепил у пояса Жало и нащупал в потайном кармане на груди скляницу Галадриэли, а рядом маленькую шкатулку, которую ему подарила Владычица.
Закончив сборы, Сэм и Фродо повернулись к Горе и зашагали по бездорожью, не помышляя больше ни о каком укрытии. Теперь их вела вперед только слабеющая воля. В тусклом полусвете мордорского дня даже здесь, в этой вечно бодрствующей стране, мало кто сумел бы заметить их, не столкнувшись с ними нос к носу. Из всех рабов Черного Властелина одни только Назгулы могли бы предупредить своего повелителя об опасности, прокравшейся в самое сердце его столь тщательно охраняемых владений, – опасности едва заметной, но неумолимой и страшной. Однако черные крылья Назгулов кружили в другом небе, за пределами страны – они следили за армией Западных Королей, омрачая сердца воинов и полководцев зловещей тенью страха. Мысли Черного Замка были направлены сейчас только туда, и никуда больше.
В этот день Сэм заметил, что его хозяину лучше, – тот словно обрел новые силы. Это показалось Сэму странным. Ведь Фродо сбросил с плеч не так уж и много тяжестей! Но как бы то ни было, идти оказалось намного легче, чем предполагал Сэм, и до первого привала они успели одолеть гораздо большее расстояние, чем он смел надеяться. Путь по этим враждебным, исковерканным землям легким назвать было никак нельзя – и все же Гора заметно приблизилась. День шел к концу; тусклый свет скоро – увы, чересчур скоро – начал меркнуть. Фродо снова сгорбился и стал спотыкаться, словно последний рывок отнял у него все силы.
Когда хоббиты остановились, Фродо опустился на землю, пробормотал: «Пить, Сэм» – и замолчал. Сэм поднес к его губам флягу. Теперь воды осталось на один глоток, не больше. Сам он решил терпеть – но, как только над головой снова сомкнулась мордорская ночь, мысли о воде одолели его. Он снова и снова вспоминал все реки и ручьи, какие только встречались ему в жизни. Он ясно видел, как поблескивает бегущая вода в зеленой тени ив, как она рябит и танцует на солнце к вящей муке ослепшего во мраке хоббита. Он чувствовал холодный влажный ил, щекочущий пальцы ног, и переносился мыслями на берег Приреченского Пруда, где когда–то не раз шлепал босиком по мелководью с Джолли Хижинсом, Томом и их сестренкой Рози.
«Это же сто лет назад было, – вздохнул он, когда поймал себя на этом, – да и Пруд страсть как далеко отсюда. Что ж – путь назад, если только он есть, лежит через Гору».
Спать он не мог и вместо этого вел сам с собой долгий спор. «Что ни говори, а нам удалось забраться дальше, чем мы могли надеяться, – утешал он сам себя. – Для начала очень даже недурно. Кажется, мы прошли уже больше половины пути. Еще денек, и мы у цели!»
Тут он осекся, прислушиваясь.
«Не будь олухом, Сэм Гэмги, – заговорил в нем какой–то голос, как две капли воды похожий на его собственный. – Еще денек такой прогулки, и Фродо больше не встанет. Правда, он и завтра может не встать… Да и сам ты недалеко уйдешь, если будешь отдавать ему почти весь лембас и всю воду».
«Ну, я–то еще продержусь чуток, я уж как–нибудь доберусь».
«Куда доберешься?»
«До Горы, а то куда же?»
«А потом, Сэм Гэмги? Что потом? Ну, доползешь ты до Горы, и что дальше? Ведь сам–то он уже ни на что способен не будет».
К своему отчаянию, Сэм ясно увидел, что на это ему ответить нечего. Он не особенно хорошо представлял себе, что будет дальше, а Фродо о своем поручении никогда подробно не рассказывал. Сэм знал только одно, и то без полной уверенности – что Кольцо надо тем или иным способом бросить в какой–то огонь. «Трещина Судьбы, – пробормотал он про себя, вспомнив забытое название. – Хозяин, может, и знает, как найти ее, но я–то нет!»
«Вот видишь, – подытожил внутренний собеседник. – Все напрасно! Хозяин тоже говорил, что все напрасно. Ты просто олух, вот и весь сказ. Надеешься, из кожи вон лезешь – тьфу, да и только! Если бы не твое ослиное упрямство, вы давно могли бы лечь в обнимочку под каким–нибудь камнем и мирно заснуть вечным сном. Вас, конечно, и теперь ждет то же самое, только еще помучиться придется. А то, может, не поздно еще? Лечь, плюнуть на все и не вставать больше. А? Все равно вам на вершину не вскарабкаться».
«Я не я буду, если не вскарабкаюсь, и точка! – перебил Сэм. – Пусть от меня один скелет останется, но до вершины я доберусь. И господина Фродо затащу, на своем горбу затащу, даже если у меня спина треснет и сердце разорвется, – ясно? Так что заткнись!»
В этот миг земля под хоббитом дрогнула, и он услышал – или, скорее, почувствовал, – как в глубине прокатился глухой гул, словно там, внизу, проснулся долго томившийся в заключении подземный гром. Облака озарились алым светом – и тут же вновь погасли. Гора тоже спала неспокойно.
Так начался последний переход, и оказался он поистине мучительным. Раньше Сэм никогда не поверил бы, что сможет вынести подобное испытание. Все тело у него ломило, а в горле было так сухо, что он не мог проглотить даже крошки. Утро на этот раз опять не наступило: все небо застилал дым Огненной Горы. К тому же над плато, похоже, собиралась гроза. Вдали, на юго–востоке, под угольно–черным небосводом, полыхали зарницы. Хуже всего дело обстояло с воздухом: в легкие с каждым вздохом проникал едкий дым, от которого сильно кружилась голова, так что хоббиты часто спотыкались и даже иногда падали. Но воля их оставалась крепкой, и они брели вперед.
А Гора все приближалась, – и вот наконец, подняв отяжелевшие головы, хоббиты увидели прямо перед собой исполинское нагромождение пепла, шлака и обгоревших камней, откуда поднимались к облакам гладкие стены вулканического конуса. Прежде чем кончились долгие сумерки длиной в день и наступила ночь, хоббиты успели еще добраться, доползти, доковылять до подножия.
