Впрочем, справиться со всеми этими явлениями оказалось ненамного сложнее, чем обнаружить их. Потоки Силы, свитые Анайей — и другими группками, — способны были с легкостью остановить стадо взбесившихся быков, что уж говорить о чайнике, которому почему-то вздумалось полетать. А если какой-либо предмет останавливали — с помощью Силы или просто вручную, — он, как правило, больше уже не шевелился. Только всего этого было слишком много. На Исцеление времени почти не было. Исцеляли лишь тех, кому иначе грозила бы смерть. Айз Седай приходилось то возвращать на место выскочившую из плетня жердь, то останавливать неистово катившуюся бочку, которая могла переломать кости не одному человеку.

Найнив чувствовала себя опустошенной, и с каждой минутой это ощущение становилось все сильнее. Утихомирить надо было такую уйму всего, и вроде всё мелочи, но мужчина, череп которому раскроила сковорода, или женщина, задушенная собственной сорочкой, были мертвы, так же как и убитые Силой. Ей казалось, что и другие соединившиеся в круг женщины, даже Айз Седай, испытывают то же самое. Но ей не оставалось ничего, кроме как вышагивать рядом с остальными и наблюдать за тем, как Анайя сплетает комбинации потоков, отражая одновременно множество мелких, но вполне реальных опасностей. Найнив терялась, исчезала как личность, сливаясь в единое целое с доброй дюжиной женщин.

Наконец Анайя, хмурясь, остановилась, и все разом кончилось. Связь оборвалась, что застало Найнив врасплох. Она осела, растерянно озираясь по сторонам. Доносившиеся отовсюду крики и вопли теперь сменились рыданиями и стонами. Предметы больше не порывались двигаться, люди же, оставшиеся целыми и невредимыми, спешили на помощь раненым. Судя по положению луны, все это безумие длилось не более часа, однако Найнив казалось, что прошло часов десять. Спина в том месте, куда угодил табурет, отчаянно ныла, колени дрожали, глаза слезились. Вдобавок она еще и зевала, да так, что в ушах звенело.

— Такого я от Отрекшихся не ожидала, — едва слышно пробормотала Анайя. Чувствовалось, что Айз Седай тоже измотана до крайности, однако, невзирая на усталость, она продолжала отдавать распоряжения.

— Ты едва на ногах держишься, — промолвила Анайя, трогая Николь за плечо. — Ложись-ка в постель, да поскорее. Ступай, дитя, а завтра с утра мы с тобой поговорим. А ты, Англа, пока останься. Ты сможешь снова вступить в связь и помочь в Исцелении. Ланита, ты отправляйся в постель.

— Это не Отрекшиеся, — сказала Найнив. Точнее, промямлила, ведь устала она смертельно. — Это пузырь зла.

Айз Седай, все три, уставились на нее. Как и остальные Принятые, не говоря уже о послушницах. Даже Николь, еще не успевшая уйти. Но на сей раз Найнив было все равно, оценивающий у той взгляд или какой другой. Слишком уж ей хотелось спать.

— Мы уже сталкивались с подобным в Тире, — вставила Илэйн, — в Твердыне. — Сказать по правде, тогда им довелось увидеть лишь последствия, но ни той ни другой не хотелось бы снова стать свидетелями такого события. — Саммаэль, вздумай он напасть, не стал бы швыряться палками да горшками.

Ашманайлла переглянулась с Баратин, Зеленой сестрой, которой невероятная худоба и длиннющий нос вовсе не мешали выглядеть стройной, изящной и грациозной. Анайя и бровью не повела.

— Похоже, Илэйн, сил у тебя осталось более чем достаточно. Вот и прекрасно, ты тоже поможешь мне с Исцелением. А ты, Найнив… ты снова потеряла Источник, да? Вид у тебя такой, что тебя стоило бы отнести в постель на руках, да только некому. Придется добираться самой. Шимоку, дитя, ты отправляешься спать. А ты, Калиндин, пойдешь со мной.

— Анайя Седай, — осторожно заговорила Найнив, — сегодня ночью мы с Илэйн обнаружили нечто важное. Нам бы хотелось поговорить с вами наедине…

— Завтра, дитя. А сейчас отправляйся в постель, пока не свалилась.

Не дожидаясь ответа, Айз Седай прихватила с собой Калиндин и направилась к лежавшему неподалеку человеку — бедняга издавал жалобные стоны. Ашманайлла увлекла Илэйн в другую сторону, а Баратин повела Англу в третью. Успев взглянуть через плечо на Найнив, Илэйн едва заметно покачала головой и скрылась в толпе.

Ну что ж, возможно, для разговора о хрустальной чаше из Эбу Дар и впрямь не лучшее время. Да и место тоже. Но все равно Анайя вела себя как-то странно — будто она была разочарована, услышав, что никакой Отрекшийся на Салидар не нападал. Почему? Впрочем, Найнив чувствовала себя слишком усталой, чтобы четко мыслить. Свивала потоки Анайя, но и она битый час пропускала через себя саидар. Да еще и не спала понастоящему — Тел'аран'риод не в счет.

Найнив пошатнулась и тут неожиданно увидела Теодрин. Сопровождаемая двумя одетыми в белое послушницами Доманийка, прихрамывая, брела по улице, останавливаясь там, где могло потребоваться ее умение Исцелять. Найнив она не замечала.

Я отправляюсь в постель, сказала себе Найнив. Анайя Седай велела мне лечь спать. Сама Анайя… Но почему у Анайи такой разочарованный вид? Какая-то мысль шевелилась в уголке сознания, но уловить ее Найнив не могла — слишком хотела спать. Она едва волочила ноги, спотыкаясь на ровном месте. Спать. Она ляжет спать, и пусть Теодрин делает, что хочет.

Эгвейн открыла глаза и уставилась в никуда. Она лежала в своей постели и бесцельно теребила кольцо Великого Змея, которое теперь носила на шнурке на шее. Она перестала надевать его на палец, чтобы не привлекать к себе слишком много любопытных взоров. Эгвейн решила, что будет лучше, если ее, ученицу Хранительниц Мудрости, никто не станет считать Айз Седай Тем более что она таковой не являлась. Она была всего лишь Принятой, хотя так долго выдавала себя за Айз Седай, что чуть сама в это не поверила.

Лучик утреннего солнца пробивался сквозь полог, но в палатке все равно было темно. Эгвейн чувствовала себя так, будто вовсе не смыкала глаз. Голова отчаянно трещала. С того дня как Ланфир чуть не прикончила и ее, и Авиенду, а потом убила Морейн и погибла сама, Эгвейн после каждого посещения Тел'аран'риода чувствовала головную боль — хотя и не слишком сильную. Правда, Найнив еще в Двуречье научила ее использовать кое-какие травы. Были среди них и такие, что попадались здесь, в Кайриэне. Например, корень добросонника, или «спи покрепче», — он прекрасно избавляет от головной боли, а ежели и навевает дремоту, беда невелика. Поспать по-настоящему ей вовсе не помешает.

Эгвейн поднялась на ноги, ступая по коврам, подошла к голубому глазированному кувшину с водой возле большой хрустальной чаши и побрызгала себе на лицо. Вода была нехолодной и почти не освежала. На темной стене палатки висело маленькое зеркальце в золоченой рамке. Эгвейн случайно поймала в нем свое отражение, и щеки ее заалели.

— Ну, — прошептала она, — а ты как думала? Что должно было произойти? — Отражение в зеркале покраснело еще больше.

Все, что случилось во сне, просто во сне, а не в Тел'аран'риоде, никак не могло сказаться на действительности, но ей казалось, будто это произошло наяву. Лицо ее пылало. Гавин не имел права так поступать. Даже во сне!

— Это он виноват! — сердито заявила Эгвейн своему отражению. — Я тут ни при чем, и…

Она осеклась, сообразив, насколько глупо' винить человека за то, что привиделось ему во сне. А разговаривать с зеркалом еще глупее.

Задержавшись у выхода, Эгвейн наклонилась и выглянула наружу. Ее низенькая палатка стояла на самой окраине айильского лагеря Милях в двух к западу, за голыми холмами, высились серые стены Кайриэна. Между городом и воинским лагерем, там, где прежде находилась Слобода, нынче не было ничего, кроме выжженной земли. Солнце уже выглянуло из-за горизонта, и в лагере между палатками сновали люди.

Да, не слишком-то рано я сегодня встала, подумала Эгвейн, и щеки ее вновь разгорелись. Свет, неужто весь оставшийся день она так и будет краснеть из-за какого-то сна?

Спать по-прежнему хотелось отчаянно. Веки словно налились свинцом, взбодрить ее не мог даже запах готовившейся каши. Эгвейн снова рухнула на постель и принялась растирать виски. Ей казалось, что она слишком устала даже для того, чтобы приготовить отвар добросонника. По опыту Эгвейн знала: примерно через час тупая боль в висках должна уняться. Вот и прекрасно, решила она, когда проснусь, как раз и голова пройдет.