Уоррик поднялся на ноги, прислонившись к стене. Меч выпал из его рук, зазвенев по каменному полу.

– Пожалуйста, госпожа, не делайте этого.

Иветт глубоко вздохнула, откинув голову и закрыв глаза, поглаживая лицо Джейсона. Она была в предвкушении.

– Что она собирается делать? – спросила я.

– Смотри, – все, что мне ответил Жан-Клод.

Уоррик стоял на коленях достаточно близко ко мне, чтобы я могла его коснуться. Что бы ни должно было произойти, мы собирались быть сторонними наблюдателями. Так было надо, я полагаю.

Уоррик пялился на дальнюю стену за нашей спиной, игнорируя нас, как только мог. Белая пленка покрыла его бледно-голубые глаза, пока они не стали затуманенными, слепыми. Если бы я не стояла на расстоянии протянутой руки, это было бы сложно заметить.

Его глаза ввалились внутрь, наполненные гноем. Его лицо все еще было великолепным, сильным, героическим, как гравюра Святого Георгия, но его глаза были пустыми гноящимися дырами. Жидкий зеленоватый гной стекал по его щекам, как слезы.

– Это она сделала с ним? – спросила я.

– Да, – почти неслышно сказал Жан-Клод.

Из горла Уоррика вырвался тихий звук. Черная жидкость выплеснулась из его рта, заливая губы. Он пытался кричать, но получалось глубокое шокирующее бульканье. Он упал вперед на четвереньки. Гнойная жидкость лилась из его рта, глаз, ушей. Она собиралась в лужицу, более жидкую, чем из крови.

Это должно было вонять, но, как часто бывает с гноящимися вампирами, запаха не было. Уоррика стошнило его собственными гноящимися внутренними органами.

Все мы начали отодвигаться от расползающейся лужи. Не хотелось наступать на нее. Это не причинило бы нам никакого вреда, но даже другие вампиры отступили.

Уоррик согнулся пополам. Его белые одежды стали черными от крови. Но под всем этим месивом он оставался целым. Его тело было нетронутым.

Его руки слепо шарили вокруг, и это был беспомощный жест. Жест, который лучше любых слов говорил, что ему больно, и он все еще здесь. Все еще чувствует. Все еще думает.

– Боже мой, – сказала я.

– Вы должны увидеть, что я могу сделать с собственным телом, – голос Иветт снова обратил внимание на нее.

Она все еще стояла там, прижимая Джейсона к ноге. Она была белой, светящейся фигурой, если не считать рук. От локтя вниз стекал зеленоватый гной.

Джейсон заметил это и начал кричать, но она подтянула ошейник так крепко, что он замолчал. Она гладила его лицо своей гноящейся рукой, оставляя пятна чего-то жирного и темного, и слишком реального.

Джейсон начал биться. Он оттолкнулся от нее. Она дернула ошейник так, что его лицо стало розовым, потом красным. Он боролся, чтобы не приближаться к ней, как рыба на крючке. Его лицо стало пурпурным, но он все еще не хотел подходить к ее гноящейся руке.

Джейсон свалился на пол. От шока он потерял сознание.

– Он уже попробовал наслаждение гноящейся плоти раньше с другими вампирами, не так ли, Джейсон? Он так испуган. Вот почему Падма дал его мне.

Иветт стала сокращать дистанцию между ней и распростертым телом Джейсона.

– Сомневаюсь, что его разум переживет эту ночь. Разве не великолепно?

– Мы так не думаем, – сказала я, вытащив браунинг из кармана и показав ей, – не трогай его.

– Вы побеждены, Анита. Ты еще не усвоила это? – спросила она.

– Победи это, – сказала я, направив на нее браунинг.

Жан-Клод коснулся моей руки.

– Убери свой пистолет, ma petite.

– Мы не можем позволить ей получить Джейсона.

– Она не получит Джейсона, – сказал он, глядя на Иветт, стоящую в коридоре, – Джейсон мой. Мой в любом случае. Я не собираюсь делить его с тобой, и это против правил гостеприимства, если ты сделаешь что-то с одним из моих людей на основании временной компенсации. Уничтожение его разума нарушает законы совета.

– Падма так не думает, – сказала Иветт.

– Но ты не Падма, – Жан-Клод скользнул к ним. Его сила начала заполнять коридор, как холодная текущая вода.

– Ты был моей игрушкой более сотни лет, Жан-Клод. Ты, правда, думаешь, что выстоишь против меня теперь?

Я почувствовала ее удар, как порез ножа, но ее сила встретилась с Жан-Клодом и отступила, как если бы она ударила туман. Он не использовал силу для драки, просто впитывал.

Жан-Клод подошел, почти касаясь ее, и выдернул поводок из ее руки. Она коснулась его лица гноящейся рукой, оставляя на щеке нечто худшее, чем кровь.

Жан-Клод рассмеялся, и смех его был острым, как осколки разбитого стекла. Было больно слышать этот звук.

– Я видел тебя и в худшем состоянии, Иветт. Ты не показала ничего нового.

Она отняла руку и уставилась на него.

– Впереди еще много удовольствия. Тебя ждут Падма и Странник, – она не знала, что Странник уже с нами.

Тело Вилли вело себя тихо, не выдавая Странника. Интересно.

Иветт подняла руку, и она снова стала гладкой и красивой.

– Ты побежден, Жан-Клод. Просто ты пока об этом не знаешь.

Жан-Клод толкнул ее, след силы пронес ее через помещение и не слишком элегантно ударил об стену.

– Я могу быть побежден, Иветт, но не тобой. Не тобой.

Жан-Клод освободил руки Джейсона и снял с него ошейник. Джейсон маленьким мячиком свернулся на полу.

Он издавал слабые звуки, более примитивные, чем слова, и более жалостные.

Иветт развернулась на высоких каблуках и оставила нас. Уоррик исцелялся, если можно так сказать. Он сел, все еще покрытый остатками жидкости собственного тела, но его глаза были чистыми и синими, и он выглядел целым.

Странник в теле Вилли подошел к Жан-Клоду.

– Ты впечатлил меня не единожды этой ночью.

– Я ничего для этого не делал, Странник. Это мой народ. Это мои земли. Я их защищаю. Это не игра.

Он достал откуда-то два носовых платка и протянул один мне.

– Для твоей руки, ma petite.

Он начал вытирать лицо Джейсона другим платком.

Я уставилась вниз на свою левую руку. Кровь бежала симпатичной ровной линией вниз по руке. Я забыла об этом, глядя на разлагающегося Уоррика. Ужас был хуже, чем боль. Я взяла у Жан-Клода кусочек синего шелка.

– Спасибо.

Я обмотала импровизированный бинт вокруг раны, но не смогла завязать его одной рукой.

Странник попытался помочь мне завязать платок. Я отшатнулась от него.

– Я предлагаю помощь, не вред.

– Нет, спасибо.

Он улыбнулся, и снова чужая мысль скользнула по лицу Вилли.

– Ты расстроена, что я занял это тело. Почему?

– Он мой друг, – сказала я.

– Дружба. Ты поддерживаешь дружбу с этим вампиром. Он – ничто. В нем нет силы, с которой можно считаться.

– Он мой друг не из-за силы или бессилия. Он просто мой друг.

– Давно никто не защищал дружбу в моем присутствии. Все молили о пощаде, но никто никогда не говорил о дружбе Жан-Клод встал.

– Никто другой не мог об этом подумать.

– Никто другой не был столь наивен, – сказал Странник.

– Это – только форма наивности, – промолвил Жан-Клод. – Это правда, но сколько времени прошло с тех пор, когда кто-либо имел смелость быть наивным перед советом? Они приходили просить силы, защиты, мести, но не дружбы, не верности. Нет, этого у совета никто не попросит.

Голова Вилли снова склонилась в сторону, словно Странник думал.

– Она предлагает мне дружбу или ждет этого от меня?

Я собралась отвечать, но Жан-Клод опередил меня.

– Ты можешь предложить истинную дружбу, не прося ничего взамен?

Я открыла рот, чтобы сказать, что скорей приму дружбу голодного крокодила, но Жан-Клод осторожно тронул мою руку. Этого было достаточно. Мы выигрывали, не стоило этого портить.

– Дружба, – сказал Странник. – Это на самом деле то, чего я не предлагал с тех пор, как занял свое кресло в совете.

Тогда я сказала, не подумав.

– Должно быть тебе очень одиноко.

Он засмеялся, и это была та же ненормальная смесь шумного гогота Вилли и змеиного шипения.