Хакатское ополчение уже оттеснило врага от берега ручья, адъютант рванул в образовавшееся свободное пространство, но там ниппонцев теснили уже Головорезы. Просто сплошное невезение! Обойти еще и их? Но Гванук вовремя заметил, что далеко в центре кружат сотни всадников…

«Э, нет! Туда я не полезу» — осмотрительно заметил юноша. Чувствовать себя Будущим Головорезом было крайне приятно. Но лезть в опасную близость к конным самураям он ни за что не станет. Если не расстреляют за сотню шагов, то уж точно затопчут. И меч-ножичек ему никак не поможет.

Не отдаляясь от спасительного каменистого склона, который мог стать неплохой защитой, Гванук в растерянности остановился.

Что делать? Возвращаться уже, наконец, к сиятельному? Но свою лошадь он сейчас ни за что не найдет…

Отдаленный, но всё равно явно опасный шум заставил его резко повернуться влево. Там, внизу — озеро с маленькой деревней и, как хорошо знал О, лагерь армии северян. И вот сейчас прямо на этот лагерь, выскочив из дальних рощиц, неслись воины! Конные, пешие, они что-то яростно кричали, еще более яростно трясли оружием…

И они явно нападали на лагерь врагов!

В том лагере тоже оставалось немало воинов. Может быть, даже побольше, чем нападавших. Но это явно были не лучшие войска Сибукава-Сёни. Лучшие сейчас гибли перед реданами с их пушками, гранатами и стреляющими дубинами. А тыловые отряды явно не готовились в битве за жизнь… и некоторые пустились наутек, даже не скрестив мечи с неведомыми нападавшими.

Завязалась кровавая, но короткая стычка, после которой появившиеся из чащи незнакомцы стали хозяевами лагеря, обратив в бегство тех, кто уцелел.

Только сильно позже Гванук узнает, что это были воины из кланов Мацуура и Рюдодзю, которыми командовал Садака. Лишившийся господина Садака не находился себе покоя. Печень его раздулась и болела, он искал смерти, но хотелось умереть так, чтобы забрать с собой хоть кого-то из подлых Сёни, пленивших господина Хисасе. Садака был крайне раздосадован тем, что Ли Чжонму повелел союзникам охранять лагерь в тылу. И, еще не разогнувшись из поклона, решил, что приказ этот нарушит. Едва только Армия Южного двора с хакатцами втянулась в схватку, он поднял всю свою тысячу и увел вглубь лесов. За прошлую неспокойную ночь его люди нашли немало лесных тропок, по которым приходили мерзкие синоби без чести в сердце.

И теперь эти тропки пригодились.

Лагерь захватили быстро. Перебить удалось всего пару сотен врагов, правда, подлецов с камонами Сёни оказалось совсем немного — они были на поле боя. Богатства здесь нашлись немалые, но потом Садака нашел такую добычу, что тут же велел уходить обратно под защиту лесов. Недовольные самураи хватали, что попало под руку, но приказа все-таки не ослушались.

Что и спасло им жизнь.

Потому что захват лагеря заметил не один Гванук. Шуму было столько, что и сражающиеся северяне поневоле обратили внимание на свой тыл, свою базу. И ее разорение вдруг стало последним камешком, который столкнул лавину. Где-то ниппонцы еще могли сражаться, да и в целом, на поле битвы северян оставалось заметно больше, чем южан. Но первыми начал отход левый фланг, представленный отрядами кланов, служивших Отомо. Они не были окружены, как правый фланг, и могли передвигаться, сохраняя порядки и готовность к бою.

А вот кавалерия в центре, намертво сцепившаяся с полками Ариты и Хвана, уже вырывалась, как могла. Одиночки или небольшие группы вырывались из круговерти схваток и просто мчались во весь опор. Кто-то — к разоряемому лагерю; кто-то — куда глаза глядят. Недобитые части правого фланга — пешие асигару с небольшими отрядами самураев Сёни — уже просто пытались вырваться из окружения, спастись. Особо отчаянно они стали вырываться из кольца, глядя, как бегут все остальные отряды.

Опять же, позже Гванук узнал, что Ли Чжонму приказал всем, кроме конных лучников, не преследовать отступающих. Но пока приказ дошел до командиров, пока командиры смогли довести его до всех бойцов… Всюду разгорелись небольшие схватки озверевших от ярости воинов. Гигантская битва длилась уже большую часть дня, люди привыкли кромсать, рубить и защищаться настолько, что вытеснили из голов все прочие мысли.

Убивай. Убивай. Убивай!

Гванук понял, что лихорадка боя недавно захватила и его.

— Надо возвращаться к господину, — тряхнул головой адъютант.

До центрального редана он добирался долго. По счастью, старый генерал оставался там же, устроив заседание штаба возле батареи. Приглашенные рассаживались прямо на ящиках, также обустроился и измученный сражением Ли Чжонму, всё еще в доспехах, забрызганных почерневшей кровью. Разве что над ним на скорую руку натянули небольшой тент. Поджидая полковников, он постоянно что-то выводил кисточкой на маленьких листочках, кого-то подзывал, отдавал приказы…

«А я всё это время Головореза себя строил» — Гванук мысленно отхлестал себя по щекам и с поникшим лицом приблизился к господину.

Старик замер на полуслове, оборвав очередное поручение.

— Жив… — тихо выговорил он очевидное. Будто, успокоил сам себя. — Цел?

— Да, господин, — пристыженно ответил адъютант и поспешно спросил. — А ты, сиятельный?

— Целее многих, — дернув уголком рта в кривой ухмылке, бросил генерал.

— Позволь, я помогу тебе снять доспех, — кинулся Гванук к господину, но был остановлен движением ладони.

— А с чего ты решил, что бой уже окончен? Садись рядом, бери кисть. Сейчас проверим, как ты знаешь цифры и насколько овладел сложением.

Дождавшись Угиля, Ли Чжонму начал заседание штаба. И первым говорил Чхве Сук.

— Расскажи про северян.

— Они какое-то время были в лагере, захваченном Садакой…

— А Садака-то где? — спохватился генерал.

— Я послал за ним. Ищут… — смутившись, ответил Монгол и продолжил. — В общем, уцелевшая пехота Отомо и конница Сёни из лагеря уже ушли. Они спустились почти к самой Онге, куда большинство северян и бежало. Сейчас стоят там, реку пока не переходят.

— Много их?

— Очень трудно понять, сиятельный. Данные разнятся. Но не меньше шести тысяч. Правда, сколько среди них раненых…

Затем начались доклады полковников. Гванук выводил колонки цифр и ужасался, какие огромные потери у Армии Южного двора. А ведь еще будут умирать раненые… Легче всех отделался Собачий полк. Чахун заявил, что у него только пятеро убитых при огромном числе раненых. У огнестрельщиков опасения вызвали другие потери.

— Ядер осталось меньше сотни. Картечных зарядов поболее — штук по семь на пушку. Только вот порох… Я сам еще не мерил, но по моим записям выходит, что выстрелов на 140–150 осталось. Остальное — только в хранилище Дадзайфу.

А вот у других полков потери были просто ужасные. Сильнее всех пострадали конники Ариты и Дуболомы. Каждый из полков лишился почти полной роты. И это только убитыми. А ведь были еще и раненые. Самурай-полковник без тени улыбки на лице заявил, что сможет сейчас повести в бой не более трех сотен воинов. Кто убит, кто ранен, кто без коня остался.

У других полков ситуация была лучше, но не намного. Чу Угиль признался, что у него нет точных данных для доклада. Он только-только вернулся с поля, где до последнего возвращал из преследования увлекшихся Головорезов.

— Но почти все живы! — хлопнул он себя по бедрам. — Не больше трех десятков полегло.

Ли Чжонму повернулся к адъютанту, который дрожащими руками сводил колонки чисел.

— Получается, О?

Гванук кивнул, не поднимая лица.

— Пятьсот… Почти.

А потом всех добил злой, как дикий зверь, однорукий пират Мита. Он еще не знал правил, заведенных в войске генерала Ли, и не собрал данные для послебоевого доклада. Но хакатцы собирали тела земляков, намереваясь вернуть их домой для упокоения. И выходило, что городское ополчение потеряло больше четырех сотен. Только одно ополчение потеряло почти столько же, как вся Южная армия! Причем, Мита Хаата злился совершенно не из-за потерь. Он до сих пор бесился, что Головорезы вмешали в ЕГО бой и отняли ЕГО победу!