— Это я понимаю.

— Ты понимаешь, что это значит, сиятельный? Изначально они просто шли вперед, пытались силу давить силой. Потом изо всех сил рвались к пушкам, понимая, что тут вся наша сила. Теперь они узнали силу ружей, и должны были пытаться их захватывать. Но они целенаправленно искали тебя. Они шли на любые жертвы в пути, лишь бы хоть один меч добрался до твоей плоти.

— Я вижу здесь всё вполне логичным.

— Ты-то да… На самом деле, убить тебя могло быть целью на начальном этапе нашей высадки. Когда толком нет сил, некому больше вести людей. А сейчас! Делу Южного двора служат четыре сюго, есть кому… подхватить знамя, скажем так.

— Что ты несешь! — Наполеону даже немного обидно стало от таких слов. — Ты же знаешь, что без меня ничего бы этого не было. И быть не могло.

— Знаю, сиятельный! — скривился в подобии улыбки Полукровка. — И многие из наших это знают. А вот люди сегуна должны думать так, как я тебе сказал. Теперь понимаешь?

Генерал тяжко вздохнул.

— Кто-то снабжает их информацией?

— Да. Особенно, учитывая, что напали и на меня — как я ни скрывал свою работу. Наши враги теперь хорошо понимают твою роль в этой войне, сиятельный.

— Получается, их разведка работает лучше нашей, — скривился Наполеон.

— Ну, это мы посмотрим…

Мэй наклонился вперед, как мог, выпучил свои глаза и прошептал:

— Кажется, у нас появился ключик к главной загадке.

Наполеон застыл на месте. Словно, боялся спугнуть муху, которую захотелось поймать рукой.

— Мэй… Ты говоришь о том… о чем я думаю?

— Да, сиятельный! — глава тайной службы смотрел исподлобья хитрым взглядом и заговорщически улыбался уже во весь рот. — Помнишь, я говорил, что корабли их сразу от берега уплыли? Уплыть-то они уплыли… Наш, «хакатский», ушел, подлец. А вот «твой» — не успел! Морячки наши кинулись в погоню и захватили!

— Ай да, Куй! — обрадовался Наполеон. — Не растерялся.

— Насколько я успел узнать на берегу — это не Куй, — покачал головой Полукровка. — Белый Куй полночи подожженные корабли отбивал, потом тушил. А Ри Чиньён в это время собрал команду и вывел в море одну из «черепах» с острым окованным носом.

— Чинъён? — Наполеон изумился, ибо уже не в первый раз за последние дни слышал это имя. — Он сам командовал людьми?

— Ну… Насколько я понял, да. Когда вышел на берег острова и уже направлялся к тебе, «черепаха» как раз возвращалась к пристани. И у руля был именно он. Быстрый кобускон догнал убегающих врагов уже в открытом море, пробил их судну корму и потопил. А потом выловил из воды десятка три тонущих моряков… Моряков, сиятельный! Это синоби с ямабуси шли на смерть и ничего бы нам не рассказали. А моряки умирать не хотят! Ой, не хотят! А я уверен, сиятельный, что эти корабли пришли оттуда же, где готовится высадка войск против нас. Всю оставшуюся во мне кровь готов на это поставить.

Наполеон неспешно сел возле раненого.

— Смотри, мой генерал: место, где флот собирают, мы установим легко и быстро. А, если повезет, узнаем и сроки запланированного похода, и силы, которые там собирают. Моряки все в одной гавани варятся, все всё слышат. Главное, теперь ключик к каждому подобрать, найти слабое место — и выдоить каждого до донышка!

Прозвучало очень кровожадно.

— Значит так, Мэй. Со своими тайными жилищами в Хакате завязывай. Завтра же перебираешься в Дадзайфу. Вместе со всеми новыми пленниками. Получишь там все требуемые ресурсы для добычи информации. Но не смей опять свои делишки проворачивать! Просто добью тебя.

В тот же день Наполеону пришлось съездить в Хакату. Город гудел, обсуждая пережитое; особенно, на торговой площади, где развесили трупы налетчиков. Но гораздо громче гудел растревоженный и перепуганный городской совет, традиционно собиравшийся при храме Хакодзаки. «Первые люди» Хакаты вопили и кричали, вводя в смущение жрецов храма. Кто-то требовал «твердой рукой искоренить», кто-то считал, что город нуждается в обрядовом очищении.

А кто-то вообще не явился — Наполеон заметил, что пустовало пять или шесть мест. Теперь ему стало ясно, почему кроме него самого и Полукровки еще одной целью нападения стал купец Ёсихиса. Неведомые «они» хотели запугать торгашей. Чтобы понимали, что каждого может настигнуть рука мщения.

И ведь сработало! Все члены совета громко кричали и раздували щеки, но пока никто не рвался занять «освободившееся» место главы. Не самое спокойное место оказалось.

«Однако, — по-новому начал осмысливать генерал события минувшей ночи. — Если бы этим гадам удались все три покушения — то возник уже непреодолимый кризис. Южная армия потеряла бы не только меня, но и главного своего союзника — Хакату. Про остальных тогда уж и речь можно не вести. А ведь нет города — значит, нет всей производственной базы, без которой мои полки не смогут существовать. Дадзайфу в таком состоянии проживет недолго…».

Галдящий, вопящий совет, воняющий, при этом, страхом, начал вызывать у Наполеона острое чувство брезгливости. С одной стороны, это были нужные и, в общем, неплохие люди. Они искренне поддерживали его сторону… Но главнокомандующий не мог подавить в себе неприязнь к ним. И ведь буржуа всегда таковы. Во всех мирах и временах. Здесь, в Ниппоне, им даже потяжелее приходится, от чего и страхи, наполняющие их слабые души, помрачнее будут.

— Тоже хочется поскорее уйти отсюда и отмыться?

Наполеон скосил глаза: полуторарукий пират Мита Хаата оставил свое место позади советников и подошел к генералу. Глава ополчения по случаю официального визита даже вырядился понаряднее, но все эти просторные парчовые одеяния смотрелись на нем чужеродно. Кислая мина только дополняла общий портрет «Что я здесь делаю?».

— Желаешь присоединиться, полковник?

К главе ополчения так обращались все в Южной армии, хотя, официально Мита полковником не считался. Наверное, калечный пират был ближе к чину генерала, судя по количеству подчиненных ему людей. Но ему обращение «полковник» нравилось. Как будто, так южане считали его немного своим.

— В мытье — нет, но вот отойти куда-нибудь — с удовольствием.

Побег полководцев члены совета даже не заметили. Командиры вышли в небольшой парк вокруг храма. Помолчали.

— Если честно, генерал, я не совсем понимаю, зачем ты с ними возишься. Два десятка человек дерут глотки, вместо того, чтобы делом заниматься.

— Пойми их, Мита. Ты человек, который привык смотреть в лицо смерти. Они другие, им дорога спокойная жизнь. А сегодня смерть заглянула в их сердца. Им тяжело.

Пират всем своим видом показал, что не понимает, как это вообще можно жить, не глядя в лицо смерти. Сплюнул на какой-то особенно изысканный лист лотоса.

— Если бы только сегодня. Мне частенько приходится ходить к ним: войску то одно, то другое требуется. И всё через них. Так вот: каждый раз бессмысленная болтовня на полдня. Нет, люди они, конечно, деловые, им по полдня на пустое тратить недосуг. Но один-два бездельника всегда найдутся. И начинается! Они ж там все между собой грызутся, а вымещают на мне. И ведь знают же, что я без положенного мне не уйду! — Мита самодовольно пригладил плохо выбритую лысину. — Но нет, каждый раз на что-то надеются. Надеются на силу своих пустых слов. И каждый раз приходится брать их за горло…

Тут командир ополчения поймал на себе встревоженный взгляд Наполеона и поправился:

— В иносказательном смысле. Припираю их к стенке… Ну, то есть, не это. Ставлю их перед выбором, в котором выбора нет — вот! И мои ребята в итоге получают всё, что требуется. Так зачем, получается, вся эта трепотня была?

Звучало, как риторический вопрос, и «почтенный Ли Чжонму» лишь сочувственно покивал.

— Нет, ты чего молчишь, генерал? — рослый пират нагнулся к самому лицу Наполеона. — Мы ведь оба понимаем, что это не они… Это ты совет создал. Вот зачем?