— Ах, сколько б ни смотрел на вишни лепестки

В горах, покрытых дымкою тумана, —

Не утомится взор!

И ты, как те цветы…

И любоваться я тобою не устану!

Прочитал и смолк, весь красный от стыда и ужаса от того, что только что произнес. Айдзомэ сидела у чайного столика. Уже на первой строчке страстной танки, она подняла руки и закрыла рукавами лицо… Гванук в страхе смотрел на укрывшуюся принцессу… а потом услышал негромкое:

— Новая любовь…

Сквозь шрамы от жизни

На нежной коже

Пробиваются робко

Разноцветные крылья.

Наполеон хорошо знал, что здесь новый год наступает не в конце декабря, а на заре весны. Но привыкнуть к этому никак не мог. Причем, такой традиции придерживаются здесь все страны: и Чосон, и Ниппон, и Мин-Китай. Как, наверное, и многие другие. Причем, в каждой стране новый год наступает в разное время. Да что там! Даже здесь, в Ниппоне, каждый новый года наступает в разное время! В прошлом году это был почти разгар зимы, а в этом — уже на явном ее закате. Прошлый год длился очень долго, и всё дело в том, что местные народы считают месяцы строго по фазам луны. У них тут 12 месяцев (как и у всех нормальных людей) только они заметно короче нормальных — 29–30 дней. А потому каждый четыре года они добавляют не високосный день, а целый високосный месяц. Прошлый год как раз таким и был.

Беда в том, что помимо отсутствия стабильного календаря внутри года, нет здесь и нормальной календарной системы. Каждый год, подобно дикарям, ниппонцы именуют по названию двенадцати священных животных и пяти стихий. Например, сейчас наступал год Металлического Быка, а прошлый — длинный — был годом Металлической Крысы. Причем, ниппонцы в этом двойном кодировании разбирались отлично! Скажи им, например, «это случилось в год Деревянной Козы» — и они отлично поймут, сколько лет назад это было! Наполеон же понять этого не мог. Только запомнить названия на пять-шесть лет в прошлое.

Конечно, была и другая система — в высшем обществе годы отсчитывали по девизам правления императоров. С тех пор, как в Ниппоне снова воцарился Северный Двор, девизом стало слово Оэй. Эпоха Оэй! Эпоха, которая длилась целых 27 лет! Это еще неплохо — предыдущая эпоха (генерал узнавал) длилась всего четыре года! Вот и как тут считать? На короткое время — еще более-менее, но глобально — это же невозможно.

В общем, местную календарную систему Наполеон всей душой ненавидел и мечтал уничтожить, как и мудреное иероглифическое письмо. Но ни то, ни другое сделать не получалось.

«Люди многие поколения живут в этом мире, среди своих переусложненных традиций. И ничего менять не хотят, — размышлял Наполеон. — Они слишком вросли в эту жизнь, с корнями…».

В общем, в любом случае новый год Металлического Быка или 28 год Оэй наступил на исходе зимы. Здесь, на теплом, южном Тиндэе так вообще уже начиналась весна. И, после неизбежных празднеств, главнокомандующий Армии Старого Владыки и «официальный представитель» Южного Двора призвал к себе всех сюго.

Всех пятерых. Дело в том, что помимо Мотохисы Симадзу у Южного двора появился сюго провинции Тикуго. После бегства и измены Отомо, провинция Бунго была утеряна, а вот Тикуго удалось сохранить (тем более, что вокруг находились земли союзников). Среди местных даймё (после ожесточенного «аукциона» подарками) победил клан Набэсима. Он не проявил особо выдающейся щедрости, зато был очень непопулярным в родной провинции. А значит, нуждался в защите Наполеона.

Операцией по изыманию средств у князей Тикуго снова занимались Даичи Ивата и Мэй Полукровка. Южная Армия изрядно разбогатела благодаря их деятельности, а провинция Тикуго с тех пор надежно вошла в зону ее контроля.

Все наместники прибыли в кратчайший срок. Наполеон встретил их в Дадзайфу, даже оставив на несколько дней работы на верфи (чертов эрзац-фрегат не получался, хоть тресни! Он уже держался на воде, но мореходные качества у судна оставались отвратительные! От чего мастера-корабелы лишь довольно посмеивались). В первый вечер генерал устроил для сюго роскошный пир, а на следующий собрал на совет.

— Цель наша близка, — начал Наполеон торжественно. — Семь провинций Тиндэя приняли истинную власть Южного двора. Семь из девяти… Я считаю, настало время покончить с недостойными владетелями Будзена и Бунго. Соберем все силы и опрокинем в море Оучи с Отомо вместе со всеми их прихвостнями! Я клянусь, все кто пойдут за мной, все то станут верно и, главное, храбро служить мне — получат богатейшие награды! Земли наших врагов, их замки, их богатства — достанутся вам, мои верные наместники!

Сюго сдержанно поддержали решительную речь — в Ниппоне не принято ярко выражать эмоции. Но Наполеону не нужны были особые таланты для того, чтобы прочесть алчный радостный блеск в глазах его подданных.

Да, именно его. Генерал намеренно в своей речи использовал слова «мой», «мне» — пусть сюго привыкают к тому, что служат именно генералу «Ли Чжонму». Фигуру старика-императора пора задвигать на задний план. А эту феодальную вольницу — пресекать. Управление империей в Ниппоне устроено из рук вон плохо. Кто сидел в конкретной провинции — тот и был ее фактическим хозяином. И чуть только центральная власть утрачивала силу — эти мелкие хозяева, как крысы разбегались по углам. За минувший год он лично столкнулся с этим неоднократно. Но подобное творится на Ниппоне повсеместно.

«Надо искоренять, — хмурился Наполеон. — Нужно прийти к системе исполнительной власти, полностью зависимой от центра. Потихоньку я уже это делаю: Набэсима и Мацуура получили власть из моих рук и будут покорны мне. С Кикучи, кажется, получилось не идеально. А вот древние кланы Симадзу, Сёни… Их сковырнуть будет трудновато».

Правда, генерал понимал, что и перебарщивать с этим нельзя. С Отомо он уже перегнул палку. Как только князь Чикааки решил, что его сместят — тут же кинулся в объятья врагов. Страшно представить, что будет, если так же «напугать» Симадзу. Сейчас этот клан равен по силе всем остальным сюго…

Наполеон понял, что сильно увлекся, пауза затягивалась и перешел к делу.

— Войну мы начнем в ближайшее время. Клан Оучи сильно потрепан в последних сражениях. Отомо лишились почти половины владений. Думаю, даже собрав все силы, каждый из них не сможет выставить более десяти тысяч воинов. Плюс, в их землях находятся несколько тысяч воинов сегуна. Иных пополнений в их землях нет. Корабли моей Ударной эскадры вместе судами дома Мацуура всю зиму патрулировали пролив между Тиндэем и Хонсю. Попыток высадки больших войск не было. Один раз наши корабли столкнулись с небольшим флотом Асикага… Но те быстро отступили. Если честно, сёгун минувшие месяцы совершенно бездействовал. Мне даже кажется, что он уже смирился с потерей Тиндэя. Что говорит о неизбежной победе истинного императора.

Ёсимоти Асикага минувшей зимой ушел в глухую оборону. Вёл себя, как слабак. Конечно, у этого имелись и минусы: морская торговля с остальным Ниппоном почти прекратилась, а в империю Мин зимой корабли старались не плавать. Но это переносимые трудности. Главное — сёгун боится! Видимо, он окончательно понял, что бессилен перед Южной армией: что на суше, что на море. Бессилен перед ее техническим и организационным превосходством.

«Теперь надо дожать» — понимал генерал.

— Дабы уровняться с силами, надлежит каждому сюго в ближайшее время привести к месту сбора по 5000 воинов, обученных и достойно вооруженных.

— Сиятельный! — с улыбкой поклонился Мотохиса Симадзу. — Но я же уже поклялся привести тебе намного больше людей! Хоть, в два раза, хоть, еще более! Не лишай меня этой чести, прошу!

Наполеон задумался.

— Хорошо. Значит, клан Симадзу приведет 10000 воинов, Кикучи и Набэсима — по 4000, а Сёни и Мацуура, как понесшие большие потери в прежних битвах — по 3000.

— Но почему, генерал? — не унимался Мотохиса. — Зачем брать меньше воинов, если можно больше?