Но мучительнее всего было находиться рядом с Айдзомэ. А принцесса постоянно звала его к своему паланкину, она вечно выдумывала какую-то помощь, для оказания которой ей требовался «ее защитник». А после помощи девушка норовила завести беседу. Как тогда — в разоряемом войной замке.

В тот час, когда Гванук был по-настоящему счастлив, спасая прекрасную принцессу.

По счастью, в Кумамото его присутствие при Айдзомэ уже не требовалось. Адъютант заставил себя окунуться в работу. Заставил написать, наконец, серьезный отчет о делах под замком Асо, плюс добавил новости, что получен ответ от клана Кикуче, и со дня на день ждут послов. Брался за любые обязанности, лишь бы быть подальше от начальства и дворца, в котором поселилась счастливая семья освобожденных заложников. Даже на посту на воротах стоять вызвался, только бы не видеть глаз принцессы. Волны ее черных волос. Полуночной улыбки.

— Эй, дозорный! Глаза протри! Уже снизу видно!

Гванук вскочил и заметил большую процессию всадников и носильщиков с паланкинами, которые приближались к замку.

«Бесполезный О» — адъютант с силой стукнул бревнышком-билом по сигнальному колоколу.

…Встреча с делегацией Кикучи проходила торжественной, и от нее не было никакой возможности отвертеться. Прибыл сам Канетомо — глава клана — суровый крепкий мужчина лет сорока. Разумеется, пригласили и освобожденных заложников. Гванук смотрел в пол, не желая встречаться взглядом с теми самыми глазами. А потому не обратил внимания на то, как сдержанно поприветствовал отец своего носатого сына. Конечно, ниппонцы — суровый народ… но ведь родная кровь находилась практически в плену! Ли Сунмон потом долго возмущался этим наедине с адъютантом, а тому и сказать было нечего.

— Мой господин сдержал свое слово, — Хисасе Мацуура передавал князю Кикучи слова, что велел заучить его генерал Ли. — То, о чем ты говорил, выполнено. Сдержишь ли ты теперь свое обещание?

Канетомо не смутился ни капли. Выдержав взгляд квадратного самурая, он коротко бросил:

— Если я сделаю это, то стану сюго провинции?

— Это от тебя зависит, почтенный! — улыбнулся Мацуура. — Власть Асо низвергнута силами Южного двора. И власть над провинцией Хиго может быть дана лишь тому, кто верен истинному императору Го-Камеяме…

— Тебе ли говорить мне о верности, даймё пиратский! — Кикучи бросил эту фразу, совершенно не повышая голоса. — Все ваши дома — абсолютно все! — покорно перебежали под знамена этого зверя Имагавы. Перебежали, тогда как мой дед Такемицу из последних сил защищал принца Камеоши. Защищал и погиб. Да что там дед. Даже паскуда Корейтакэ Асо еще много лет сражался плечом к плечу уже с моим отцом. Против ваших кланов сражался, что с быстротой спугнутых оленей переметнулись на сторону Северного двора. В итоге у отца не осталось ничего, кроме разоренного Имагавой замка Кумабэ.

Кикучи несколько раз глубоко вдохнул. Но это был еще не конец отповеди.

— Или ты думаешь, я сижу здесь, в своем углу, и не знаю о том, что творится у вас на севере? Как ты изначально пытался использовать и продать Южную армию?

В зале повисла нехорошая тишина. Даже Гванук немного отвлекся от ковыряния своих душевных ран — такая тяжесть придавила его.

— Ты забываешься, господин Канетомо, — поджав подбородок, тихо ответил Хисасе. — Всё, что я делал — было продиктовано лишь моей верностью дому Сёни. Но боги указали мне мою ошибку. Те, кому я верил, отправили меня в темницу. А тот, в ком сомневался — возвысил меня до звания сюго… Какового мой дом не имел никогда… Ты спрашивал меня: станешь ли ты сюго провинции? Так я тебе отвечу: ничего не требуй и не проси. Просто докажи свою верность генералу Ли и Южному двору. Сам. И не прикрывайся именами отца и дела.

Гванук вскинулся. «Генералу Ли и Южному двору»! Здесь не было нужды льстить старому генералу. Значит, квадратный самурай сам, по личному почину поставил имя главнокомандующего впереди! Об этом надо обязательно сообщить сиятельному.

— На этой стороне ценят верность, — продолжил Мацуура. — Верность в делах. Так что докажи ее — и будешь возвышен.

Канетомо Кикучи долгое время молчал. Косился на спасенного сына, хмурился.

— Так не пойдет. Мой дом многое сделал для Южного двора — мы заслужили это право.

— Тогда тебе придется самому идти в Хакату и говорить об этом главнокомандующему Ли Чжонму.

Кикучи резко, со свистом втянул воздух. И вдруг повернулся к сидевшему чуть в стороне полковнику Ли Сунмону.

— Я вообще не понимаю, а почему за нашего истинного императора воюют чосонцы?

Гванук замер. Полковник Ли был, пожалуй, лучшим командиром в Южной армии. Но только командиром. В дела политики он никогда не лез, ему хватало достойного исполнения приказов генерала. Что он сейчас скажет?

— Не знаю, господин, Кикуче, — с искренней улыбкой ответил Ли Сунмон. — Возможно, потому что не нашлось достаточно верных и смелых ниппонцев?

…Договор был заключен.

Даже сурового Канетомо устыдил ответ полковника Ли. Конечно, тот не оставлял надежд заполучить пост наместника провинции, поэтому готовил посольство в Хакату. Хисасе Мацуура намекнул ему, что хороший подарок наверняка смягчит сердце чосонского генерала.

— Шелка? Серебро? — с кривоватой усмешкой уточнил Кикучи.

— Насколько я знаю старика, тот гораздо больше обрадуется, если ты подаришь ему бронзу или железо, — ответил Мацуура и радостно осклабился, увидев, как вытянулось лицо даймё. — Вообще, лучше тебе найти того чосонского мальчишку, что сидел неподалеку от меня на переговорах. Не смотри на его возраст, это близкий человек генерала. И он точно знает, какой подарок больше всего порадует сердце старого генерала. Этой Южной армии требуются порой очень странные вещи…

— Я им что, торгаш какой-то?

— А вот такие речи ты в Хакате забудь. Южный двор сильно изменился, господин Канетомо. Император Го-Камеяма через своего генерала даровал купцам и мастерам города равные права и большие привилегии. Торговцы — большие и уважаемые люди при Южной армии. Так что ты поищи мальчишку…

«Мальчишка» же слонялся по самым темным закоулкам замка, прячась от красавицы Айдзомэ и молясь предкам, чтобы войско Мацууры поскорее уже двинулось в Хакату. Как назло, в темных закоулках в голову лезли стихи, которыми адъютанта пичкал толстый Ивата. Стихи эти и тогда нравились юноше, но только теперь они раскрылись по-настоящему, словно, ночные бутоны под утренним солнцем. Каждая строчка ранила в самую душу.

«Может, всё дело в стихах? — задумался Гванук, глядя в причудливую сеть трещин на старой стене. — Заразил меня чем-то толстяк Даичи…».

Живот страдальчески заурчал… Он же не ел сегодня вообще! Гванук вздохнул, отвернулся от подвальной стены и двинулся по коридору в поисках чего-нибудь съестного. Лучше всего было идти к канонирам. У Псов всегда накормят и напоят. Только вот чосонцы расположились за пределами внутреннего замка; придется топать через центральный двор…

«Вдруг встречусь с ней?».

Гванук не сразу понял, что подумал об этом… с надеждой. Он так старательно прятался от Айдзомэ все эти дни, но на самом деле хочет одного — увидеть ее.

— Что же это за болезнь такая, что самого тянет к боли? — вздохнул адъютант.

Он был далеко не мальчик (хоть, и уродился мелким) и хорошо знал, что такое постыдный зов плоти. В Чосоне он его даже не раз удовлетворял. Но здесь что-то совсем другое. Его не тянуло к женщине. Его тянуло только к Айдзомэ. К стыдливой принцессе с нежным голосом и улыбкой темной полуночи. Всех же прочих женщин хотелось еще меньше, чем обычно. Совсем не хотелось!

— Надо уезжать, — пробормотал он, встряхнув голову, перешел на крытую галерею и наткнулся принцессу, куда-то бодро семенящую мелкими шажками.

— Госпожа… — Гванук еле подавил трусливое желание развернуться и бежать прочь. Поклонился.

— Мой защитник, — печальное лицо и опущенный взгляд. — Ты избегаешь меня? Я чем-то тебя обидела?

— Что ты! — О чувствовал, как щипучая, как южный перец, краска заливает его лицо. — Просто… Просто не хочу компрометировать тебя, госпожа, перед злыми языками.