– Если бы вы не путались под ногами, мы были бы счастливы, – упрекнула она Мэри.

– Что здесь происходит? – холодно спросил Сэм.

Его голос понизил температуру на кухне до нуля градусов. Харпер застыла, а потом медленно обернулась к двери. Ее лицо преобразилось: глаза больше не метали молнии, уголки губ приподнялись в застенчивой улыбке, а на щеках появились обворожительные ямочки.

– Сэм, – проворковала Харпер. Она пошла в его сторону, соблазнительно виляя бедрами в коротком черном платье. Протянула ему чек и погладила грудь наманикюренными ноготочками. – У меня для тебя подарок.

Я не верила своим глазам. Харпер была потрясающей актрисой! Секунду назад она истерила, а теперь ластилась к нему, словно кошка. Ничего удивительно, что Мэри не хотела видеть ее в своем доме.

– Ты орала на мою мать, потому что принесла подарок? – обескураженно спросил он.

– У нас возникли разногласия.

Мы с Мэри переглянулись. До такого определения мы бы точно не додумались.

Несколько мгновений Сэм рассматривал чек, пугая меня своим молчанием. Уж не думал ли он принять эту взятку? Потом перевел напряженный взгляд с меня на маму и снова хмуро уставился на Харпер.

– Покинь этот дом раз и навсегда.

Снимать телемарафон решено было в гостиной. На следующий день после завтрака оттуда вынесли диваны, семь кресел поставили полукругом, а из администрации Олдерни принести и расставили три десятка раскладных стульев. К полудню дом оплели толстые черные кабели, которые вели от камер к ПТС, где во время трансляции будет сидеть режиссер монтажа и, как дирижер, руководить тремя операторами. Питер расставил осветительные приборы, а миссис Хиггинс превратила столовую в роскошный буфет, где члены съемочной группы и гости могли перекусить в перерывах.

К семи часам я начала паниковать. Вроде бы все шло по плану. Мы даже укладывались в график, но увидев, как в гостиной собираются «гости передачи», а Коул дает указания трем операторам, до меня вдруг дошло, что это правда происходит – я впервые буду вести передачу в прямом эфире, перед публикой, без возможности сделать еще один дубль.

Я присела перед камином и погладила теплое пузо Барни, чтобы перевести дыхание и перенять капельку его спокойствия. Последние два дня поставили его размеренную жизнь с ног на голову, но он продолжал лежать на том же самом месте и беззаботно дремать.

Сэм подошел ко мне и присел рядом.

– Волнуешься?

– До чертиков.

В одной руке он держал тоненькую папку. Свободная ладонь легла на мою поясницу, посылая волны тепла по телу.

– Ты справишься, – прошептал он мне на ухо. – Кто кроме тебя сможет разговорить непубличных людей и влюбить в них зрителей?

– Намекаешь на мою карьеру телесвахи? – без обиды уточнила я.

– Напоминаю о твоем опыте. Какая разница, где ты его приобрела? Тебя любят зрители за то, как ты общаешься с гостями, как превращаешь чужого человека в близкого друга. И не важно, прямой это эфир или запись.

И тут я заметила, как в гостиную заходят мои родители. Мама была одета в длинное, асимметрично скроенное платье салатового цвета и держала под локоть папу. Он нервно поправлял черный галстук и озирался по сторонам, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Господи, зачем он пришел? Публичный скандал с отцом – это последнее, что мне было нужно.

– У тебя все получится, – сказал Сэм.

Он проводил меня до узкого круга кресел в центре гостиной. Я поцеловала его в щеку и заняла место ведущей, стараясь не смотреть на папу.

Ко мне присоединились Роберт – как действующий губернатор, Дороти – как самая старая жительница Олдерни, пережившая здесь Вторую мировую войну, и Мэттью – представитель юного поколения, отражающий будущее острова. Еще одно место было отдано Беатрис – организатору летнего культурного фестиваля, а другое – Лайону, школьнику выпускного класса, мечтающему о карьере диджея. Замыкать круг должен был хозяин отеля «Морской бриз», но он опаздывал больше чем на полчаса. До начала эфира оставалось двадцать пять минут, и гример нетерпеливо стучала кисточкой для пудры по ладони.

Улегшееся было волнение вернулось. Я снова вскочила и подбежала к Сэму, который раскрыл папку перед отцом и указывал на красно-синюю диаграмму.

– Можешь позвонить Эбботу? – попросила я, поглаживая золотой кулон в круглом вырезе моего любимого зеленого платья в мелкий цветочек. Я привезла его с собой из Лондона специально для этого мероприятия.

– Секунду.

Сунув отцу тоненькую папку в руки, он вытащил из кармана телефон. Я дергала ногой и осматривала гостиную, уже битком набитую олдернийцами – зрителями в нашей импровизированной студии. Если Эббот не приедет, то надо будет либо убрать одно кресло, либо попытаться найти ему замену. Но кого?

– Сэм? – позвал сына Роберт.

Тот вскинул голову, не отнимая телефона от уха.

– Что?

Роберт еще раз пробежал глазами первую страницу в открытой папке и вновь посмотрел на Сэма.

– Я не могу рассказывать о том, к чему не имею отношения.

Сэм нахмурился.

– Мы же это уже обсуждали. Там все довольно просто, и ты не обязан вдаваться в подробности. Просто опиши в общих чертах, как у нас тут здорово.

Сэм начал что-то набирать на телефоне, словно подводя черту под спором, но Роберт не считал разговор оконченным. Закрыв папку, он встал с кресла.

– Дело не в том, как об этом рассказывать, а кто это должен делать. Эти решения принимал не я, а ты.

Хотя в его голосе не было слышно раздражения или возмущения, разговоры вокруг нас стихли. Даже гример прекратила стучать кисточкой по ладони.

– Не в одиночку, – возразил Сэм. – За них проголосовало большинство.

– Но это твои идеи, – сказал Роберт, положив руку на плечо сына. – Если бы катастрофа случилась, когда управлял островом я, не уверен, что справился бы так же хорошо.

– Неправда, – замотал головой Сэм. – Я всему научился у тебя.

– Что ж, ученик превзошел учителя, – со светлой грустью сказал Роберт.

С этими словами он протянул Сэму папку, но тот не спешил забирать ее. Колючие мурашки пробежали вниз по моей спине. Сэм перевел на меня взгляд.

– Ты не против, если я займу место отца?

На первый взгляд, он спрашивал про участие в передаче, но мы оба понимали, что ставки куда выше. Черт побери, я хотела, чтобы Сэм остался свободен, бросил свой проклятый маяк, чтобы мог поехать со мной в Лондон, если мы вместе решим, что это правильно для нас обоих. Но именно то, что он ждал моего ответа, не позволило мне даже заикнуться о моем желании. Сглотнув, я едва заметно кивнула, и Сэм, выдохнув, взял папку и занял кресло слева от меня. К нему тут же подскочил звукорежиссер, чтобы прикрепить микрофон к пиджаку.

– Спасибо, – прошептал Сэм.

Он протянул руку и переплел свои пальцы с моими. Я через силу улыбнулась, чувствуя полное бессилие.

– Эббот не приедет, – сказал Сэм и показал мне свой телефон.

На экране высветилось новое сообщение.

Черт. Черт-черт-черт!

До начала съемок оставалось десять минут.

– Что значит «не приедет»? – заволновался Коул. – Давайте тогда уберем лишнее кресло! Времени осталось всего ничего!

Моим первым порывом было согласиться. В конце концов, меньше участников – меньше головой боли. Однако внутренний голос хладнокровно напомнил, что есть причины, по которым я хотела увидеть среди гостей Эббота. Мне нужен был человек, способный рассказать про взаимодействие с туристами не только с официальной, но и с человеческой стороны.

Я оглядела гостиную, прикидывая, кого можно было бы попросить занять пустующее место, и мой взгляд встретился с маминым.

«Нет! – закричал внутренний голос, в секунду лишившийся спокойствия. – Только не она! Это же чистое самоубийство. Папа сделает все, чтобы помешать ей! И это на глазах у публики!»