— Создавая это место, я хотел отгородить уголок для своих последователей, где они могли бы ждать освобождения от оков мира в радости и спокойствии, — пробормотал я, гладя… Нет, не Хашихиме. Гладя Хикаву по дрожащей спине, — но все здесь только и делают, что рыдают. Вечно у меня все не как у людей. Вместо садов блаженства — сад слез какой-то. Тише, Хикава, тише. И прости своего глупого отца.

Странная ситуация. Странная особенно тем, что я как будто в чем-то виноват перед Хикавой, но вообще-то именно она, если верить легендам и словам Исшики, убила своего отца. А меня она именно за него и принимает. Как-то это все меня настораживает. Но интересно еще и другое. Хикава считает меня отцом. Вероятно, я приобрел чакру… Некоторые свойства чакры ее отца. Скорее всего, собранные мною геномы вместе с моей духовной энергией сформировали похожую чакру. Реинкарнация, как у Ашуры и Индры. Я сформировал кон, генетичесую и духовную основу для производства чакры с параметрами, как у некоего древнего Ооцуцуки или кого-то еще, мой эмоциональный фон и физическое тело формируют похожую энергию, которая, в свою очередь, создает схожую чакру, что заставляет Исшики и Хикаву видеть во мне того самого Ооцуцуки.

Я не мог объяснить причину странного поведения Хашихиме и Исшики как-то еще, не скатываясь в совсем уж бредовые предположения. Иначе головоломка не складывается. Потому что даже если в позапрошлой жизни я и в самом деле был отцом Хикавы, то это должно было остаться в прошлом. Окончательно и бесповоротно.

Проклятье! Я не знаю, кто был отцом Хикавы, но Исшики говорил, что ее матерью была Кагуя… А братья - Хагоромо и Хамура. Он назвал нас семьей. Ох, ёлки-палки. Иначе и не скажешь.

И именно в этот момент, словно мне мало было потрясений, в сознание влился огромный поток информации, ударивший по и без того уставшему разуму. Я едва не пошатнулся, только руки Хикавы удержали меня на ногах. Сонм образов, мыслей и чувств влился в память, заваливая лавиной. И вместе с информацией в меня вливались крохи чакры. Специфичной, одновременно моей и чужой — чакры, которая производилась мною в клоне Охеми. Один из моих клонов только что погиб. Я невольно сжал руки в кулаки, сминая одежду Хашихиме, и сглотнул, переваривая накатившую на меня волну чувств.

— Ты понимаешь, как много сил вложено мико в это саке? Это многодневный труд, это отдача всего себя, каждое зернышко риса пережевано юными девами, годы выдержки! Это жертвенный напиток! — строгий голос Отохиме продолжал отчитывать виновато склонившего голову Шутен-доджи.

В небесах перекатывался довольный, напоминающий перекаты далекого грома рык Оэчиноками. Тихо плакала у меня на груди Хикава, повторяя одни и те же слова. В море на волнах плескалось бесформенное тело Умибодзу. Появлялись все новые души и образы людей, притягиваемые моим измерением. И несколько лет жизни в один момент обрушились на меня, окончательно выбивая из колеи и приводя в полнейшее смятение.

Десять лет живя размеренной жизнью, не замечая даже хода времени, я, кажется, совсем отвык от такой активности. Голова ломится от событий, с которыми нужно теперь разбираться.

— Тише, Хикава, я никуда не ухожу, — еще раз негромко попросил я прижавшуюся ко мне ками Узумаки, — давай попробуем поговорить.

27 октября 59 года от начала Эпохи Какурезато

Сложив все шесть рук за спиной, я с легкой улыбкой рассматривал растянувшуюся на всю стену длинного коридора королевского дворца Роурана роспись. Недостаточно хорошо разбираюсь в техниках настенной живописи, поэтому не знаю, фреска это или еще что-то, но неважно. Главное было в содержании. Хотя не скажу, что оно было каким-то захватывающим дух. Техника простая, стиль слишком специфичный, мотив в целом знаком. Уточню. Знаком мне, однако забыт многими жителями этого мира.

Росписи были срезаны со стен руин в землях за Корьюзаном и перенесены по частям в Роуран, где и реставрированы. Долгое время краски от ветра, солнца и воды были защищены древним камнем стен, но землетрясение обрушило старые постройки и обнажило написанные в древности картины, отчего те теперь были местами подпорчены, но все же оставались узнаваемыми.

На панно были последовательно отображены несколько разных событий, соединенные одним мотивом — деревом. Гигантским деревом, которое изображалось возвышающимся над многочисленными зелеными горами. Ровный ствол, раскидистая крона и лишь один плод, напоминающий раскрывшийся спелый каштан. У корней дерева изображены мелкие человеческие фигурки с направленными друг на друга копьями — две противоборствующие армии, надо полагать. Следующая композиция показывала этот самый плод уже в большем масштабе и рядом с ним фигуру женщины, размером с сам плод. Детализация рисунка невелика, поэтому узнать ее было бы сложно, если бы не два четко угадывающихся рога на голове.

Поглощение плода, преображение Кагуи и многочисленные поклоняющиеся ей люди, она же с младенцем на руках — все это отображено на фоне дерева в следующих частях рисунка. А вот дальше дерево пропадает, и появляется странное одноглазое существо, напоминающее, скорее, один стержневой корень с десятью ответвлениями, словно перевернутое растение. И против него сражается человек в плаще с десятью томоэ на спине и с посохом в руках — появление Джуби и сражение с ним Хагоромо. Не все подробности давно минувших лет запечатлены в деталях, но зато нагляднее, чем лаконичный пересказ событий от Хагоромо на плите в святилище Нака. И, для того чтобы рассмотреть эти картины, не нужно иметь додзюцу.

Не уверен, кто и когда создал этот ценный исторический артефакт. Сальма говорит, что те руины, в которых он был обнаружен, некогда были одним из городов старой империи, который должен был прийти в запустение около восьмисот-девятисот лет назад. Значит, не исключено, что художник лично был свидетелем многих изображенных им событий или был знаком с теми, кто наблюдал за возвышением и падением Кагуи.

— Вижу, ты доволен подарком, — удовлетворенная моей реакцией на картину, произнесла Сальма.

— Приятно видеть еще одно подтверждение не только предреченным собою событиям, но и тому, что казалось давно забытым. Раз несколько несвязанных источников указывают на одни и те же факты, значит, они и в самом деле имели место, а моя память о них не ложна.

— Память? Хочешь сказать, что знаешь, что здесь изображено? — полюбопытствовала королева. — Мои люди случайно нашли древнюю диковинку, и я решила подарить тебе ее на день рождения, просто потому что знала твою любовь к подобному. Но не ожидала, что настолько угадаю с подарком.

— Спасибо, — кивнув, ответил я королеве. — Да, картины выглядят знакомо. Это события тысячелетней примерно давности. Знаешь легенду об Усаги но Мегами?

— Гм… — Сальма мило нахмурилась, пытаясь вспомнить не самые распространенные даже на востоке, не то что на западе, легенды. — Кажется, в Летописи минувших лет что-то было о Заячьей богине...

— Ее звали Кагуя, — пальцем указал я на изображенную на картине фигуру женщины, окруженную исходящими от ее лучами, символизирующими то ли силу, то ли Муген Цукиёми. — Считалось, что она - прародительница всякой чакры на земле. Съев плод с Божественного древа, она обрела несравненное могущество и остановила войны на земле. У нее родился сын, — мой палец скользнул к следующему изображению, на котором были запечатлены мать и младенец, — Рикудо Сеннин. Сама Кагуя погибла, когда Божественное древо пожелало вернуть чакру себе и превратилось в десятихвостого монстра, но Рикудо его остановил.

— Да, у нас эти сказки отличались, но звучит знакомо.

— Чем отличались? — полюбопытствовал я.

— Чакра. Ее прародительницей она быть не могла, потому что Рюмьяку - основа мира, драконьи жилы были до появления Усаги но Мегами.

— Не исключаю, что так и есть, — не стал отрицать я. — Легенда слишком уж полна неточностей. Например, у Кагуи было как минимум два сына. А Узумаки приписывают ей наличие еще и дочери, а то и не одной. Любопытно, что и сам Хагоромо в оставленных им лично записях не упоминает ни сестру, ни даже своего брата-близнеца. Так что сведения о делах былых слишком обрывчаты и искажены.