— Мама, — давлю голосом, — прошу тебя не начинай. Это такая старая песня, что противно её слушать снова и снова. У него есть семья, почему у меня её не может быть?

— Я — твоя семья, Милана и Дима, — отрезает всю мою вежливость. — И если ты выбираешь его, а не нас…

— Я! — Перебиваю и вскрикиваю от боли, которую причиняют её слова, пронзая меня от макушки вниз, вдоль позвоночника. — Я — твоя дочь, а не Дима! Ты должна любить меня и быть на МОЕЙ стороне. Всегда! Даже, если я не права, — она постоянно выводит меня из себя. Каждая встреча после моего развода заканчивается её обвинениями в том, что я не оправдала её надежд и моими слезами дома в подушку.

— Я люблю тебя, но ты меня не слышишь. Повторяю. Ты должна быть благодарна своему мужу…

— Бывшему, — доносится от входа на кухню. Молча наблюдаем за тем, как Сергей подходит, встаёт за мной и хозяйским жестом прижимает к себе. Я готова обмякнуть в его руках, он словно опора, которой мне давно не хватало. Моя футболка моментально пропитывается влагой с его голого торса. Хорошо, что штаны надел, а то мама была бы в ярости, увидев соседа в полотенце. — Мне принести выписки со счетов, чтобы вы были спокойны и разрешили встречаться с вашей дочерью? — От этого холодного, но насмешливого и неудобного вопроса даже у меня сердце стучит быстрее.

— Сегодня бывший, а завтра наиграется и вернётся, — мама, как всегда, верит в чудо. Откуда только это взялось? Когда отец ушел, она его проклинала и запрещала нам видеться, я всё равно сбегала к нему после школы, прикрываясь кружками и секциями. А тут… Она оценивающе осматривает Сергея. — А я смотрю, он тут уже обживается, — надменно кривит губы и смотрит на него свысока.

— Возвращаться уже некуда, — он целует меня в макушку, тем самым показывая, что уже всё занято, — но мы с вами ещё можем нормально познакомиться. Меня зовут Сергей. Я работаю тренером в хоккейной школе, — мама только фырчит, мол «вот видишь, что он там может заработать», — владею спортивным центром и совсем не претендую на Юлино имущество, — она сканирует мужчину повторно, с уже большим интересом. — У меня ощущение, что я тебя покупаю, — тихо шепчет мне на ухо и плакать от отчаяния уже почему-то не хочется. Ненавидела его за дурацкие шуточки в свою сторону, теперь же, это, как ни странно, спасает.

— Я всё слышу, — строго выговаривает мама. — И ты мне всё равно не нравишься, вместе вы не будете, — она встаёт и идёт в прихожую, а я за ней, оставляя Сергея на кухне. — Потому что Дима всё равно рано или поздно вернётся. Это он отец Миланы, а девочке нужен папа, а не дядя.

— Почему же тогда ты запрещала мне видеться с отцом? — Выпаливаю быстрее, чем понимаю последствия своего вопроса.

— Потому что твой отец предатель и больше я о нём ни слышать, ни разговаривать не желаю, — одёргивает серое пальто и нервно застёгивает пуговицы.

— Папа просто ушёл от тебя, а Дима ушёл к другой. Ещё неизвестно, что хуже, — выговариваю свою давно накипевшую боль. Надоело терпеть то, как она выгораживает моего бывшего мужа.

— Вот вырастет твоя дочь такая же неблагодарная, как и ты, тогда меня и поймёшь, — ворчит, надевая обувь.

— Мама, — зову её.

— При твоём… кавалере, — говорит так, словно выплёвывает слова, — я больше не намерена разговаривать, — вздрагиваю от громкого хлопка двери.

Это не первая наша ссора. Когда Дима подал на развод было ещё хуже. Она постоянно винила меня в том, что я плохая хозяйка, жена, мама. Поэтому её любимый зять и нашёл другую. И эта её дурацкая привычка: прийти, отругать, выставить меня виноватой, уйти и с месяц дуться и не разговаривать со мной. Всё для того, чтобы я её поняла.

Когда была маленькой мне было страшно от того, что она молчит. Я кидалась делать уборку, умоляла простить и клялась в том, что буду примерной дочерью, лишь бы она со мной разговаривала. Ходила за ней хвостиком и выпрашивала крохи внимания. Нет, она была замечательной мамой, но наказывала меня жёстко — молчанием. В основном, за то, что я виделась с отцом и за бардак в комнате. А сейчас — за то, что посмела выбрать не того мужчину. Возвращаюсь на кухню, к незаконченным делам.

— Прости, я не должен был, — мой неправильный мужчина тоже выглядит виноватым.

— Она бы всё равно «обиделась», — продолжаю мять тесто. Это успокаивает. Своеобразная терапия. Правда дышать всё равно трудно и слёзы сами накатываются на глаза. Сергей нагло втискивается между мной и столом и обнимает. — Руки же, — стараюсь его не запачкать в муке и тихонько запястьями вытираю влагу со щёк.

— Пусть я буду самым неподходящим для тебя мужчиной, но я не хочу, чтобы твой бывший муж возвращался.

— И я, — утыкаюсь в мужскую грудь.

Когда-то давно жила надеждой, что Дима вернётся. Увидит, что я сильная, красивая и могу справляться со всем без него и тогда он пожалеет о своём решении. Но прошёл день, затем месяц, потом год и я поняла, что доказывать ему что-то бессмысленно, нужно просто жить. Своей жизнью. Без него. И после этого начала дышать свободнее.

Удушающие крепкие объятия, в которых можно забыться, приносят внутреннее спокойствие. Впервые за долгое время я не захлёбываюсь в истерике, когда мама уходит, хлопая дверью, и не рыдаю полдня в подушку, коря себя за то, что разрушила свою семью. Я не виновата в том, что хочу просто жить, улыбаться и кому-то нравиться.

— Юль, — отпускает и теперь просто гладит меня по спине, — только не ругайся. Я тебе соврал, — моментально отстраняюсь и смотрю на Сергея с подозрением. В голове проворачиваются картинки того, как он возвращается к своей бывшей жене. Или, ещё хуже, он сейчас скажет, что мы не можем быть вместе и всё, что было этой ночью ничего не значит. — Не могу нормально объяснить… Ты — как магнит. Оставить тебя в покое не получается. Умом понимаю, что не должен так делать, но всё равно пытаюсь найти предлог, чтобы встретиться. И Марс ничего не ломал, это я не смог удержаться и сразу после пробежки, оставил его дома, а сам пришёл… Мне просто хочется быть рядом.

Сердце замедляет стук на каждом его слове. Кажется, я перестаю дышать, колени дрожат и ноги подкашиваются. Волна тревоги прокатывается от макушки до пяток, даруя дыхание в самом конце.

— Дурак, — хлопаю руками ему по груди, оставляя мучные следы. — Ну кто так делает? «Не ругайся», — передразниваю и загребаю за его спиной в ладошку муку, — да я чуть инсульт на нервной почве не схватила, — отхожу от него на пару шагов назад. — Ходи теперь, как пончик в пудре, — кидаю в соседа мукой. Как красиво получилось, я так даже тортики не украшала. Практически ровный слой и огромные возмущённые глаза — моя награда.

— Зарррраа, — рычит, осматривая себя, а потом резко подаётся ко мне, чтобы ухватить, но я уворачиваюсь.

Отбегаю на противоположную сторону стола и показываю ему язык. Да, так нельзя. Да, сейчас меня должны мучить угрызения совести. А, может быть, это нервное. Не знаю. НО. Когда тебя постоянно выставляют виноватой, ты привыкаешь и как будто черствеешь душой, с каждым разом реагируешь всё тише и принимаешь себя такой, какой тебя выставляют. В конце концов я уже просто смирилась с тем, что никогда не стану для своей мамы той дочерью, которую она хочет.

— Юля, — смотрит на меня уже не милый сосед, неуклюже признающийся в симпатиях, а хищник. Недаром нападающий. Он уже вычислил все варианты моего поведения и точно знает, что делать. От этого так сладко ноет внизу живота, что хочется сдаться в плен сразу.

— Серёжа, — раскрываю объятия и жду его. Что? Не ожидал? Я просто хочу чувствовать и жить. Всё!

— Сумасшедшая, — выдыхает мне в губы и целует, толкаясь языком и пытаясь забрать всё окружающее пространство. Быстрый, напористый и слишком дерзкий, но нежный.

— Ну тесто же, — машу испачканными ладошками, напоминая, что мы на кухне и мне надо закончить начатое. — И девочки придут, — ловлю его руки у резинки шорт.