— Я — твоё тесто, — улыбается мне в губы.

— Ну, нет, — подмигиваю и отхожу. — Я обещала, значит, надо сделать. Иди умывайся, — не сдерживаюсь, притягиваю его к себе и целую.

— Хорошо, уговорила, но вечером, — смотрит мне в глаза, — ты вся моя. Проводишь?

Не знаю, что там думают о нас соседи, но выходящий и моей квартиры мужчина в муке и с довольным лицом, говорит сам за себя. И ладно. Пусть думают, что хотят. Впервые в жизни, мне это не сильно важно. Важно другое, что мы вместе и, надеюсь, всё будет по-другому.

За заботами время летит быстро. Весь эфир я бессовестно улыбаюсь самой себе, вспоминая ночь и утро. Нельзя быть настолько счастливой, но я счастлива и этот факт не сотрёшь с моего довольного лица.

— Воу! Я жажду подробностей, — с порога заявляет Мила старшая, оглядывая меня с ног до головы. Она снова пришла раньше.

— А где остальные? — Ищу взглядом девочек.

— Оля мирится с мужем. Надеюсь, они перестанут есть мой мозг и чувствую, скоро придётся съезжать, а у Яси какие-то дела в кафе, — тихо ворчит подруга, снимая верхнюю одежду.

Она, как всегда, идеальна. Длинные волосы, собранные в высокий хвост, деловой брючный костюм тёмно-синего цвета, белая шёлковая маечка под пиджаком и яркий макияж, словно она собралась не на домашние посиделки, а, как минимум, в клуб.

— Проходи. Значит, ты мне сегодня поможешь, — протягиваю ей фартук и Мила с недовольным лицом снимает и пиджак тоже.

Болтать обо всём и ни о чём с ней можно часами. Косолапова располагает к себе любого и, кажется, даже самые потаённые секреты ей можно выболтать совершенно случайно. Она смеётся и искренне сопереживает, не забывая при этом шарить по шкафам в поисках сладостей.

— А сейчас мы попробуем сделать из обрезков бисквита шарики в шоколаде, — говорю ей, что нужно делать и она старательно крошит, а затем разминает в миске остатки от тортиков и смешивает их с сиропом. — Смотри, в серединку кладём орех и делаем шарик. Ты пока займись этим, а я растоплю шоколад. У нас должен получиться вкусный десерт. Надеюсь, на это.

— Надеешься или получится? — Ворчит, конечно, изображая из себя самую несчастную и замученную. В этом вся она. Сколько бы не возмущалась, всё равно помогает. — Теперь я останусь без вкусняшек, ты же, если получится, их продашь, а я так любила приходить к тебе на чай с обрезочками. Может не маяться? А?

— Ты приходишь редко, — отбриваю её возмущения, — а остатков много. И не буду я их продавать, тебе вот отдам.

— Ну, если мне, то хорошо, — облизывает пальчики и практически мурчит от удовольствия. — И нормально я прихожу, у бабули не так часто бываю, как у тебя, хотя скоро, наверное, перееду к ней обратно. Надо купить себе костюмы на пару размеров больше, — горестно вздыхает.

— Не переживай, не потолстеешь, — не знаю, как у неё получается, но она ещё ни грамма не набрала. Сладкоежка наша.

— Ты просто мою бабушку не знаешь, — сдвигает брови и сосредоточенно лепит шарики. Поливаем их шоколадом и ставим в холодильник, чтобы застыли. — Так, что там у тебя с соседом?

И я, краснея и запинаясь рассказываю ей всё. Без подробностей, конечно и опуская некоторые моменты. Мне нужна её поддержка, точно знаю, что не осудит, посмеётся только над моей неуклюжестью и наивностью.

— Не понимаю, что мешает жить, как тебе хочется? — Хмурится она, когда я рассказываю про реакцию матери на Сергея. — Поверь, когда она увидит твоё счастливое личико, то примет. Может не сразу, но поймёт. Она же твоя мама, — последняя фраза выходит слишком печальной.

— А где твоя мама? — Спрашиваю осторожно, потому что Мила всегда говорит о бабушке и никогда не рассказывает о матери.

— Ты знаешь, что в бутылке шампанского четыре бокала? — Смотрит на меня с отчаянием, словно этот вопрос бьёт её под дых. — Теперь знаешь. А я не пью водку, но могу с точностью бармена сказать сколько в одной бутылке рюмок. Поэтому не хочу заводить семью и детей. Мы так или иначе повторяем путь наших родителей.

— Не обязательно, — сажусь с ней рядом и обнимаю, хочу поделиться своим теплом, согреть того несчастного ребёнка, которого променяли на алкоголь.

— Пусть так. Мы с тобой из разных миров. В твоём всё красиво, честно и есть любовь и дружба, в моём — все предают. Давай, не будем обо мне, а? Это больно, и я не могу никому доверять.

— Продолжай «не доверять», мне это нравится, — как бы она ни пыталась освободиться, я не даю ей и крохотного шанса разорвать объятия, и она со вздохом сдаётся.

— Да что ж вы в меня вцепились и не отпускаете? Нет у меня подруг — я не умею дружить, — не умеет она, как же. Вижу же, что ей одиноко и не хватает тепла. Мила только с виду задорная, боевая и колючая, а на самом деле ранимая и светлая, словно маленький ребёнок.

— Не дружи, — укладываю голову ей на плечо и чувствую всем телом, как она расслабляется. — Я не настаиваю, — нужно условно согласиться и принять её решение, как своё, тогда она, может быть, перестанет ершиться и расскажет о себе хоть немного.

— Легко сказать. Вы же настырно забираетесь под кожу и цепляетесь, словно скарабеи в проклятой гробнице, — снова возмущается, но уже спокойнее.

— А ты не сопротивляйся, вдруг понравится? Не все предают, поверь.

— Все, — отрезает она, замолкает и, словно в голове у неё щёлкает какой-то тумблер, переключается. — Юля, ну ты и стерва! Заболтать меня решила и оставить без сладкого? — Ясно. Разговор по душам окончен, но я так просто не отстану.

— Шоколад ещё не застыл, — отстраняюсь от Милы и смотрю на холодильник.

— Неси уже, мне надо горе подсластить. Подумать только, у меня подруги появись.

Наглая женщина с довольным видом складывает по контейнерам шоколадные шарики и пончики. Укладывает всё в пакет, оставляя для малышки её долю сладостей. Больше ни с кем делиться она не согласна. Собственница, что б её!

— Ты зови, если чё, — одевается, играя бровями и недвусмысленно показывая на свою добычу. Она и пару шоколадок забрала, потому что обнаружила их в шкафу, когда там шарилась в поисках съестного.

— Мил, — смотреть на неё без улыбки невозможно, — заходи в любое время. Я тебе всегда рада.

— В следующий раз, надеюсь, отметим мою свободу от тирана, сатрапа и самого ужасного мужчины в моей жизни, — наиграно горестно вздыхает она.

— Мне кажется, ты от него никогда не уйдёшь, — она слишком долго грозится уйти от Демьяна, но он не даёт её мечте сбыться.

— Это мы ещё посмотрим, — обнимает меня и выходит из квартиры.

— Тётя Мила, — из лифта выходит моя дочь и бежит обниматься с любимой живой барби. Следом за маленьким ураганом выходит Лиза. Она выглядит уставшей и красные глаза при взгляде на меня моментально наполняются слезами.

— Проморгайся и не ной, девочка, — обращается Косолапова к девушке, взглядом оценивая её с ног до головы. — У тебя тут дом терпимости какой-то, ненавижу слёзы, — недовольно фырчит уже мне.

— Мам, а кто такая «сучка»? — Наконец-то обращает на меня внимание ребёнок.

— Воу, — Милана не отпускает свою тёзку и, переглядываясь со мной, присаживается перед ней. — Кто тебе такое сказал?

— Это не мне, — отмахивается малышка. — Бабушка так Лизу назвала, когда к нам пиходила и сегодня снова её так назвала, а я не знаю кто это, — на лице Миланы старшей расцветает злорадная улыбка, а новая жена моего бывшего тихо всхлипывает и стирает влагу с лица. Видно, что старается держаться, особенно после жёстких слов брюнетки.

— Я, наверное, пойду, — робко говорит Лиза и нажимает на кнопку вызова лифта, пока тот не уехал.

— Спасибо, — благодарю девушку за то, что привезла дочь. — Зайка, идём, — зову к себе Милашу, а Лиза заходит в лифт и уезжает, оставляя меня с послевкусием вины, Мила тут же нажимает кнопку вызова.

— Иди к маме, а то, что ты спросила — это плохое слово. Не надо повторять его, морщинки появятся, — малышка смешно округляет глазки, моментально хватается за лобик и разглаживает его, как я по утрам, когда наношу на лицо крем. Косолапова встаёт, поправляя пальто. — Хорошо, что она уехала, тебе ещё её стенаний для полного счастья не хватает. Ты не медиатор и не вздумай лезть к ним в разборки. Поняла? — Киваю ей. — У тебя своя жизнь, у них — своя. Они потом помирятся, а ты всё равно останешься крайней, — умом понимаю, что она права и Сергей говорит также, но, чтобы заглушить порыв поговорить с Лизой мне нужно время. Это же из-за меня мама ей высказала свои претензии.