Лицо Рейнала искажает, уродует злость:

— Уйди! Я знать тебя не желаю, ты была ошибкой!

Словно лезвием по сердцу — страшные слова, больно слышать их даже со стороны.

Вейска прижимает гребень к груди:

— Не оставляй меня, я же люблю тебя, я всё тебе отдала, на всё согласилась, не бросай же меня сейчас, ты же знаешь…

— Хватит! — Рейнал указывает в сторону. — Уходи. Я уже говорил и повторю: всё кончено, я на тебе не женюсь, ты была просто развлечением. Я люблю другую.

Я поднимаюсь с колен.

Медленно приближаясь к границе круга, разглядываю непривычно злое лицо Рейнала. Как нахмурены его брови, трепещут ноздри, обострились черты… Таким я его никогда не видела. Столько ненависти, и к кому?

У Вейски от переживаний сильнее косит глаз, лицо красное от слёз, но ведь… помню её в несуществующую ночь, не так уж она плоха внешне, даже милая.

Я совсем рядом с Рейналом, чувствую сдобный запах его рубашки, сладкие оттенки ароматов кожи. А он меня не видит и не чувствует.

— Я же твоё дитя под сердцем ношу, — всхлипывает Вейски. — Как ты можешь такое говорить? Что мне делать?

— Это ничего не меняет! — рявкает Рейнал. — Думать надо было, прежде чем ноги раздвигать!

Выскочив из круга, со всей силы залепляю ему пощёчину. Её звон разлетается по поляне.

— Как ты смеешь?! — выдыхаю я, и слёзы брызгают из глаз, искажают всё. — Как ты смеешь так говорить, это же твой ребёнок!

Прикрыв запылавшую щёку, Рейнал выкрикивает:

— Маря, не надо! Да, я поддался желаниям, я мужчина, и мне хотелось близости, а ты была несговорчивой, и я нашёл, с кем удовлетворить желание, но это ничего не значило для меня!

— Ты говорил… — всхлипывает Вейска.

— Да ничего я такого не говорил! Ты сама себе любовь придумала! Это просто желание было, не ты, так с другой бы уединился! И я не буду воспитывать этого ребёнка, сама им…

Влепляю Рейналу по второй щеке. Он отступает.

— Маря…

— Ты знаешь! — почти рычу, меня трясёт, колотит всю. — Ты ведь знаешь, что отец бросил меня, оставил одну, ты знаешь, как это больно, как я к этому отношусь! Как смеешь при мне отказываться от ребёнка?! Как у тебя язык поворачивается, как…

— Ты сама виновата! — он хватает меня за плечи, встряхивает. Лицо его багровеет от злости, стирается граница оставленных моими ладонями следов. — Сколько раз я говорил, что горю от желания, что я не могу так, что ты нужна мне! Сколько раз ты отказывала…

— Из страха оказаться одной, как мама! — выпаливаю я и зажимаю рот ладонью.

Меньше всего на свете я хотела остаться одна с ребёнком на руках, обречённым всю жизнь оставаться изгоем.

— Я говорил тебе! Всё объяснял! Ты знаешь, как на меня действовали поцелуи и объятия, но ты не соглашалась, и я просто воспользовался случаем! Мне это нужно было просто физически! Я не мог больше терпеть!

Рыдания Вейски разливаются по тихому лесу.

— Маря… — Рейнал притягивает меня к себе, но я упираюсь:

— Как ты мог?!

— Это был удобный вариант, — он пытается дотянуться до моих губ, но я выгибаюсь, отстраняясь.

— Если любишь меня, как ты мог, как ты смел?!

Его лицо будто каменеет, и Рейнал отталкивает меня, кричит на весь лес:

— Но ты тоже позвала замуж не меня, а властелина! Тоже выбрала удобный вариант! — Он ударяет себя кулаком в грудь. — Думаешь, мне было не больно?! Ну, да, он-то получше сына кондитера! Богаче! Влиятельнее! Ты ничем не лучше меня, Маря, ты тоже предала меня, продавшись светлому властелину.

Со всей силы заряжаю ему по щеке, но Рейнал перехватывает запястье, не даёт ударить. Понимаю, что с его стороны это выглядит так, но всё ведь не так, у меня даже брачной ночи не было!

— Маря, Маря, давай не будем решать сгоряча, я правда тебя люблю и хочу быть с тобой… Ну хочешь, я официально женюсь на Вейске и буду воспитывать ребёнка, а ты будешь с ней дружить, в гости ходить. Это станет хорошим прикрытием, чтобы светлый властелин не заподозрил нас в отношениях. А сейчас, когда всё выяснили и поняли, мы войдём в круг…

Рыдания Вейски разрывают сердце.

— Ну же, Маря… — Рейнал протягивает руку к моему лицу, и в его синих глазах снова появляется знакомая нежность. — Я хочу быть с тобой навсегда, разве ты не хочешь? Разве не ради этого ты привела меня к кругу ведьм? Так пойдём же и завершим ритуал, чтобы больше никто не мог между нами встать.

Этого я хотела. Об этом грезила. И если соглашусь, всей душой соглашусь — круг должен пропустить Рейнала.

— Рейн, — стонет Вейска, — пожалуйста, умоляю, останься со мной, я люблю тебя…

Может, и есть доля правды в том, что терпеть он не мог, и я сама виновата, что по глупости слишком распаляла его, но…

— Я так не могу! — оттолкнув Рейнала, бросаюсь прочь, зажимаю уши ладонями, чтобы не слышать переходящего в вой плача Вейски.

Заросли папоротника расступаются передо мной.

— Маря! Маря, остановись! — кричит в спину Рейнал.

Отбежав, оглядываюсь: папоротник путается у него под ногами, сплетает листья, цепляет ноги.

— Маря! — тоска и страх Рейнала так сильны, что в сердце на миг вспыхивает жалость.

Я отступаю. Рейнал спотыкается и падает в папоротники, а Вейска бежит к нему, по-прежнему прижимая дарёный окровавленный гребень к груди.

Не смогу я делить Рейнала с ней, с её ребёнком, не смогу не сгорать от ревности, зная, что между ними было и в любой момент может повториться.

Сердце ломит от боли, но я разворачиваюсь и, подхватив подол, бросаюсь прочь из леса ведьм. Круг открыл правду, круг защитил меня от обмана…

Круг оставил меня совсем одну, без надежды на счастье.

Быть может, это его месть за то, что я предала свою силу, связавшись с врагом…

В белой башне тихо. Сумрачно. Октавиан застывает на лестнице, прислушиваясь к ощущениям. Знает, что Марьяны нет, зато фамильяр её дома. Глупое создание почему-то торчит здесь, когда должно помогать хозяйке. Но в данном случае это к лучшему.

Уловив присутствие Жора в комнате Буки, Октавиан проносится по оставшимся ступеням, бесшумно минует холл и влетает к своему фамильяру.

Икнув, сидящий у кроватки Буки Жор пытается исчезнуть, но его охватывает белая сеть, и Октавиан вздёргивает его на уровень своего лица, цедит:

— Ты!

Жора трясёт до судорог: чёрное в глазах властелина вспыхивает белым светом.

— Й-й-я, — соглашается Жор и изображает обморок.

Тряхнув безвольную тушку, Октавиан строго спрашивает:

— Где Марьяна? Показывай дорогу!

И снова встряхивает, да так, что клацнувший челюстью Жор понимает: отпираться бесполезно.

У наблюдавшего за этим Буки нервно трясётся подбородок. Он всплескивает лапками и как взвоет:

— Что она с моим спокойным хозяином сделала? Ведьма! А-а-а!

Почему слёзы не заканчиваются? Мне казалось, их на раз есть какое-то строго определённое количество, а они текут и текут. И уже вечерняя прохлада цапает меня за кожу, пробирается сквозь ткань, холодит особенно там, где подол мокрый и грязный. Слёзы же продолжают течь, словно их во мне бескрайнее озеро.

Тихо всплескивается на реке рыба. Вертятся над водой насекомые, пытаются спасись от стрижей.

И пусть этот склизкий склон, в размокшую грязь и глину которого влипло моё платье, ничем не напоминает уютный бережок возле ракиты, сам вид на реку рвёт сердце.

И зачем здесь сижу? Зачем вспоминаю всё сказанное возле круга ведьм? Зачем перебираю слова Рейнала… пытаюсь отыскать ему оправдание? Нет его. Не может быть. Даже если мне хочется простить и забыть.

Но я ведь не смогу. И все те сладкие, ароматные, вкусные воспоминания, составлявшие радость жизни, теперь подгнили, заплесневели, просто грязь и мрак.

Как Рейнал мог?

Опустив голову на скрещенные на коленях руки, всхлипываю и позволяю рыданиям снова меня захватить.

— Эй, ты чего, ведьма? — доносится дребезжащий голос из воды. — Светлый властелин обидел, что ли?