— Тук-тук… Тук-тук… Тук-тук…

Кого это ко мне занесло? Да ещё стучат так деликатно — явно не посланец мэра. Приподнявшись, отодвигаю измявшуюся за ночь шляпу в сторону.

В углу, в кадке с шерстяной подстилкой, похрапывает Жор.

Зеленоватый сумрак домика успокаивает. Я усмехаюсь, вспоминая сон — надо же такому привидеться!

— Тук-тук. Тук-тук.

Продолжает кто-то стучать. Но зачем? Лицензии у меня нет… Разве только Мире или Эльзе что-то понадобилось. Соскользнув с печи, на ходу одёрнув помятые платье и плащ, открываю дверь.

Перед моим крыльцом целая толпа. С белоснежными рулонами ткани, шкатулками, туфлями, какими-то перьями — белыми! — и головными уборами.

От сердца, лица и кончиков пальцев отливает кровь, оставив после себя холод и слабость.

— Уважаемая госпожа Марьяна! — стучавший усатый мужчина подсовывает мне рулон с кружевами. — Не хотите ли свадебное платье из этого тончайшего шёлкового кружева? Лучше вы не сыщите во всей Окте, во всей восьмой провинции, я головой отвечаю!

И тут же все остальные торговцы наперебой начинают расхваливать свой белоснежный товар.

Белое-белое-белое везде. Все вещи и ткани, которые мне протягивают — белые, как одежда светлого властелина. Не так я представляла себе собственную свадьбу… Так! Спокойно, я её никак не представляла, я же понимала, что свадьбы никогда не будет.

А тут… тут…

— Туфли!

— Головной убор, достойный вашей красоты!

— Самые прекрасные украшения Окты!

— Всё для вас, госпожа, только взгляните!

Попятившись, захлопываю дверь.

— Госпожа Марьяна! Ну что ж вы?

— Вам не понравилось?

— Так мы ещё принесём!

Прижимаюсь к тёплому дереву спиной. Кажется, у меня сейчас глаза от изумления из орбит вывалятся. У распластавшегося в кадке Жора они тоже подозрительно круглые.

— Что делать будем? — шепчет он. — Бежать?

И косится на окно. Но в мутном стекле возникает светлое пятно лица:

— Госпожа, только посмотрите, какие серьги, какое ожерелье! Вы должны их увидеть.

Судя по топоту, часть торговцев перебирается к окну, и оттуда уже голосят:

— Ткань шёлковая!

— Кожа тончайшей выделки!

— Вышивки от лучших мастериц столицы!

— Что делать? — повторяю уже я.

— Ты меня спрашиваешь? — раздувается Жор. — Это же ты замуж за светлого властелина захотела?

— Я?! — от негодования щёки пылают. — Это ты мне не останавливаясь зудел: сделай предложение, да сделай предложение, как увидишь свободного мужчину — сразу делай предложение. Именно это я и сделала — то, что ты просил.

— Но я не думал, что ты сделаешь предложение Ему!

Не знаю, что ответить. Просто сползаю по двери. Гул хвалебных од брачным товарам не утихает.

— Чулки тончайшие!

— Сорочка кружевная для первой брачной ночи!

У меня дёргается глаз.

Болотные огоньки под потолком, ощутив мою тревогу, начинают носиться вокруг пучков трав, и от пляски блеклых теней становится совсем тошно.

— Я не могу вечно здесь сидеть, — обречённо признаю я.

— Но не выходить же за светлого властелина, — Жор опять округляет глаза.

— И то верно… Но я не могу отказаться. Я же сама предложила, это всё равно, что «да» в мэрии сказала. Может отказаться только сам светлый властелин.

— Значит, надо сделать так, чтобы он отказался. Сам.

Мы с Жором смотрим друг другу в глаза.

— Но он же согласился… — тяну я. — И он понимает, кто я. Что может его отвадить?

— Только осознание, что ты — совершенно неподходящая для него пара.

— Думаешь, он не понимает? — с сомнением произношу я и потираю глаза. На ладонях остаются чёрные следы подводки… — Я же тёмная, что для него может быть хуже?

— Обрядят тебя в белое, и от обычного человека не отличишь.

Мысль пронзает меня, взволновав до бешеного стука сердца.

— Ты прав! — поднявшись, стискиваю ручку двери. — Ты прав.

— Что? — теряется Жор и, пытаясь выбраться из кадки, кувырком сваливается на пол. — Что ты сказала? Я прав? Ты впервые признала мою правоту!

— Конечно, ты же видел все эти принесённые товары: они белые, полностью белые. Светлый властелин просто хочет переделать меня, как старую столицу: снести и построить новую идеальную белую «Окту». Возможно, он думает, что я согласна на это, раз сама попросилась в жёны, но я не собираюсь переделываться. Я ведьма и останусь такой до конца. Если он поймёт это, вряд ему захочется держать рядом нечто столь гадкое, что каждый день одним своим видом будет напоминать о тёмных, а ведь светлые тёмных ненавидят, иначе бы нас так не притесняли.

— Всё, конечно, хорошо, — Жор поднимается. — Кроме одного: никакая ты не гадкая.

— Мы это исправим, — уверяю я. — Я стану гадкой, ужасной ведьмой, которую ни один светлый властелин видеть рядом с собой не захочет.

Наконец открываю дверь.

Торговцы настороженно смотрят на меня, ожидая вердикта, готовясь оспорить мой выбор, если падёт не на них. Презрительно морщусь на их товары и заявляю:

— Мне нужно всё чёрное.

Становится слышно, как вдали на опушке чирикают птички.

— Ч-что? — бледнеет усач с кружевами.

— Я ведьма, мне нужно чёрное платье, чёрный головной убор, чёрные украшения, чёрные туфли и чёрное нижнее бельё.

Искренне надеюсь, что последнее никто, кроме торговцев и Жора, не увидит.

Если светлый властелин думает получить белую чистую жёнушку — пусть сразу откупается, я согласна взять плату хоть булкой, хоть медяшкой. Я и без выкупа готова его отпустить, только бы отказался.

Из соседнего дома выглядывает Мира. Бледная, с покрасневшими глазами, она порывается шагнуть ко мне, но, посмотрев на крышу моего дома, бледнеет сильнее и, отпрянув внутрь, захлопывает дверь.

Странно… что её так встревожило?

Выхожу на крыльцо, и торговцы расступаются. Приложив ладонь ко лбу, пытаюсь разглядеть против солнца крышу. Кажется, там никого нет.

Что ещё удивительнее — Саиры с её подружками тоже не видно. Окна её двухэтажного дома черны. Неужели ещё не вернулась с сонмом своих болотных огоньков? Или ей настолько претит мой сомнительный успех, что она решила вовсе не показываться?

— Но как же? — торговец с убором из перьев прижимает свой роскошный товар к груди. — Как же чёрное-то, на свадьбу-то со светлым властелином? Да и нет, наверное, платьев свадебных цвета такого.

— Так устройте, — жёстко предлагаю я. — Краски у вас нет? Или воображения? Я хочу чёрное всё. Кто организует… с тем светлый властелин расплачиваться и будет.

Укол совести заставляет нерешительно потупить взгляд. Как же я буду расплачиваться с торговцами, если светлый властелин разозлиться и откажется оплачивать счета?

…С другой стороны, он публично обещал их оплатить, и… ох…

Колени предательски дрожат. Это в безопасности домика казалось, что достаточно просто обрядиться в чёрное, и властелин отстанет, а при свете солнца идея не кажется такой уж замечательной.

Оглядываюсь в поисках спасения, но вокруг лишь изумлённые торговцы, пытающиеся решить, бросаться исполнять мой каприз или не ввязываться в это всё.

На дороге к Окте поднимается пыль. Двойка белых лошадей несётся по дороге, потряхивая на ухабах открытую коляску. Сидит в ней Тинс собственной персоной.

Вот уж кого я точно не хочу видеть. Рядом с ним покачивается Саира. Надеюсь, он просто её подвозит. Но букеты белых цветов, забивших сиденье напротив них, намекают, что цель его визита — я.

Поскрипывают на ветру огромные сосны. Мощные игольчатые кроны переплетены так крепко, что проходящий сквозь них солнечный свет становится голубовато-изумрудным. По ковру из сизых мхов бесшумно, оставляя лишь лёгкие вмятины, бежит мальчик в одежде в цвет коры и листьев. Сама его кожа молниеносно меняет цвет, сливаясь со стволами сосен, жёлтые глаза горят.