Вот ведь, уже начинаю примерять образ мыслей светлых.

Вечерняя прохлада пощипывает обнажённые руки и запястья, лицо, когда мы с Октавианом поднимаемся по белым ступеням и скрываемся от холодка за массивными дверями.

Благодаря белизне стен и проникающему в окна свету внутри и без светильников видно хорошо. Придерживая мою руку, Октавиан направляется к лестнице на второй этаж.

Резко останавливается.

Прямо перед ним возникает белая сфера наподобие той, через которую он показывал праздник в Нижнем городе. Только эта показывает непонятные символы.

Предплечье Октавиана под моей рукой напрягается, воздух густеет.

Сфера исчезает. Октавиан прикрывает глаза, а его ноздри раздуваются. Кажется, сам воздух вокруг сгущается, предвещая беду.

— Что случилось? — от испуга меня начинает потряхивать. — Что это значит?

— Вызов в Метрополию.

— Ты был там четыре дня назад и говорил об этом совершенно спокойно, как о чём-то обыденном. Что в этот раз не так?

— Тебя тоже вызывают.

— Пей, — произносит стоящий передо мной на коленях Октавиан, едва я останавливаюсь.

Посмотрев на него поверх стакана, неохотно наклоняю посудину, позволяя белой безвкусной жиже течь в рот. Она гуще, чем та, которой Октавиан меня кормил, и насыщает быстрее.

С трудом допив эту дрянь, вкладываю стакан в руки Октавиана. Безмятежностью лица меня не обманешь: судя по тому, как поспешно Октавиан вернул нас сюда, как ходил из стороны в сторону по площадке второго этажа, и как на кухне судорожно смешивал для меня порошок, всё плохо.

— Марьяна. — Октавиан отставляет стакан на стол и сжимает мои холодные руки. — Я рассказал тебе о нравах Метрополии, её целях и методах.

Киваю.

— Со мной ты можешь спорить сколько угодно, но с другими проконсулами, в Метрополии ты должна соглашаться с тем, что планы Метрополии — высшее благо. Ты должна соглашаться со всеми законами и принципами, на словах поддерживать их, говорить, что высшее благо Агерума — связь с Метрополией и превращение в её подобие.

Я отстраняюсь, вглядываясь в его лицо, пытаясь отыскать следы тревоги в чём-то ещё, кроме расширившихся зрачков.

— Эмоции. — Октавиан протягивает ко мне руки, осторожно гладит скулы, очерчивает брови, губы. — Ты не должна проявлять эмоции. То, чем я тебя напоил, должно их притупить, но у этого препарата накопительный эффект, он не сможет сразу подавить все переживания.

— Октавиан, — перехватываю его руки. — Я не умею скрывать эмоции, я этому не училась, я…

— Марьяна, ты хочешь жить?

Растерянно моргаю. Целей у меня нет, дальнейшее существование видится довольно унылым, но умереть?.. В груди разливается холод.

— Хочу жить, — шепчу я.

— Тогда ты должна сохранять внешнее спокойствие и соглашаться с тем, что Метрополия — наивысшее и неоспоримое благо.

— Иначе меня убьют?

Руки Октавиана вздрагивают, я сочувственно поглаживаю их.

— Вероятнее всего да, — сказав это, Октавиан поспешно добавляет: — Я не прошу тебя принять идеологию Метрополии, я прошу лишь формально согласиться — для консулов. Потому что… там против них я ничего не смогу сделать.

Опускаю взгляд на его напряжённые пальцы. Обдумываю…

— Мне надо притворяться, вести себя, как ты? — опять заглядываю ему в лицо. — Так же холодно, бесчувственно, соглашаться с ними?

— Да.

И это говорит тот, кто всё время пытался убедить меня, что Метрополия и её миссия — наше спасение. Отчаялся мне это доказать?

Наклоняюсь вперёд. Цветочно-травяной запах его кожи и волос почти сбивает с мысли, сердце ускоряется, прыгает в груди, словно каждый миллиметр сближения сводит его с ума. Мои губы оказываются возле уха Октавиана.

Мне страшно отправляться в эту страшную Метрополию, но я сжимаю его ладони и обещаю:

— Октавиан, я постараюсь.

Помедлив, он высвобождает руки и обнимает меня. И хотя он признался, что там будет уязвим, мне почему-то становится легче и спокойнее.

К комнате с телепортом Октавиан ведёт меня за руку. Чувства слегка притуплены, словно просеяны через сито, но в самом сердце пульсирует страх. Успокоиться до конца невозможно: если даже хладнокровный Октавиан опасается, дело плохо.

На ступенях я останавливаюсь, он крепче сжимает мои пальцы. Помолчав, я почти шепчу:

— Если связь с Метрополией зависит от твоей башни и тебя, почему она не нарушается, когда ты оказываешься там?

Октавиан заглядывает мне в лицо, лишь на миг медлит с ответом:

— Связь между мирами становится менее стабильной, и башня в этот момент уязвимее, но это не критично. Магия объединяет меня и основу башни даже на таком расстоянии.

— А если вы все отправитесь туда? — глупый вопрос, но что-то тянет его задать, какая-то безумная, невозможная надежда.

Октавиан мягко поглаживает мои пальцы:

— Даже если отправимся все. Но обычно мы так не рискуем, хотя вероятность того, что кто-нибудь именно в этот момент нападёт силами, достаточными для прорыва защиты башни, ничтожно мала.

О да, теперь, когда все сопротивляющиеся уничтожены, они могут действовать свободно. Рассеянно кивнув, поднимаюсь на одну ступень. Ещё выше. Октавиан удерживает меня за руку, не сразу, медленно и неохотно разжимает пальцы. Такое ощущение, что и он мечтает отсрочить момент отправления в Метрополию.

— Получается, вы отслеживаете, кто и когда отправляется туда, чтобы не допустить одновременного ухода?

— Не отслеживаем, но можем узнать, кто и когда собирается туда отправиться, чтобы учесть это в своём расписании. И встреча с консулами в любом случае требует предварительной договорённости, если они не вызывают кого-либо срочно из-за… нестандартных ситуаций или ради проверки.

— Нестандартная ситуация, — усмехаюсь я. — Определённо наш случай.

Октавиан распахивает передо мной дверь в белую комнату. Я пробегаю взглядом по ободу удивительного магического прибора. А ведь он, если подумать, по свойствам схож с тайными тропами… Память пронзает сцена из недавнего прошлого: оборотень, сбежавший из моего дома тайной тропой. Откуда у него такие возможности? Что он от меня хотел?.. Не связан ли он как-нибудь с безумной просьбой старых ведьм?.. И зачем? Неужели они сопротивление, последние из не смирившихся?

Раздумья нарушает ровный голос Октавиана:

— Ни один из известных проконсулов не женился на коренных жительницах. Это уникальная ситуация.

Из мыслей о сопротивлении я вырываюсь, точно из загустевшего мёда:

— Почему же меня вызвали не сразу?

— У консулов много дел, мой брак не повлиял на исполнение обязанностей, поэтому вызывать тебя в ущерб собственному расписанию причин не было. — Октавиан оглядывается.

Я тоже: на площадке второго этажа, прижавшись друг к другу мохнатыми боками, сидят Жор и Бука.

— Что-нибудь случилось? — спрашиваю я.

— Маря, ты только не помирай там, — всхлипывает Жор и утирает слезу. — Я этого не переживу.

— Она там не умрёт! — неожиданно резко осаживает его Октавиан и захлопывает дверь. Повторяет: — Ты там не умрёшь. Это просто встреча. Тебе достаточно вести себя спокойно и со всем соглашаться. Ты можешь?

— Да, — вглядываюсь в его лицо. Не выпей его белого зелья раньше, сейчас бы всерьёз взволновалась, но опять мои чувства просеивает через неведомое сито.

Октавиан за руку подводит меня к ободу посередине комнаты. Отпускает мою ладонь.

— Там мы не должны касаться друг друга. Просто идти рядом. Приказы консулов исполняй незамедлительно. Вопросы можно задавать только о том, что ты видишь, но не понимаешь, как то о назначении тех или иных вещей. Никаких споров. Никаких идеологических вопросов и двусмысленностей. Ты согласна с политикой Метрополии, и считаешь её наивысшим благом для Агерума.

— Понятно.

Октавиан проводит рукой. На ободе вспыхивают магические знаки, и внутри круга мгновенно, точно развёрнутое кем-то полотно или вид за распахнутой дверью, возникает белый город с поразительно высокими, невиданными домами.