Он смотрит на Марьяну, застывшую над тарелкой с остывающим ужином, и пытается подобрать слова утешения, но невозможно найти слова к тому, чего не знаешь. Самому Октавиану кусок в горло не лезет. За пределами отгородившей их кабинки кипит жизнь, внизу кто-то что-то празднует, сквозь стены доносятся радостные восклицания, смех, песни, а здесь, в этом замкнутом пространстве, озарённом сиянием масляных светильников, невыносимая, давящая тоска.

— Марьяна, — касается её ладони Октавиан, Марьяна вздрагивает, и он убирает руку, но, вспомнив высказанное дома желание, тут же снова накрывает её ладонь. — Марьяна, переход к такой жизни занимает много времени…

— Что ждёт нас с тобой? — Она не поднимает на него взгляд, так и смотрит в тарелку.

Вопрос, над ответом на который Октавиан и сам думать боится. Время тянется бесконечно долго. Октавиан ловит себя на том, что боится и того, что Марьяна поднимет на него взгляд, просто посмотрит с укором.

— Не знаю, — выдыхает он. — Такого никогда не было, никто из проконсулов не женился на местных жительницах, и…

— То есть, соглашаясь, ты не знал, позволят ли тебе это? Не представлял последствий?

Эмоции её голоса, её взгляд на миг выбивают Октавиана из колеи, но он почти сразу приходит к выводу, что Марьяна опасается за свою жизнь.

— Не надо думать, будто Метрополия только и ищет причины кого-нибудь уничтожить, самое тяжёлое из возможных последствий — запрет на совместную жизнь. Мы не нарушали законов.

— Это просто эксперимент. — Марьяна усмехается и отворачивается к окну.

— Не для меня. Я… никогда не рассматривал это так. Экспериментом было позволить себе чувствовать больше остальных, всё остальное — последствие.

— Тогда… в этом случае нам следует…

Марьяна резко поднимается.

— Что? — Октавиан тоже встаёт, обходит стол, чтобы оказаться к ней вплотную. — Что ты хотела сказать?

Накрыв лоб ладонью, Марьяна почти шепчет:

— Ничего, ничего. Просто есть не хочу, давай… уйдём отсюда.

Помедлив, Октавиан обнимает её за плечи и прижимает к себе:

— Прости, что не защитил от посещения Метрополии, я надеялся подготовить тебя к этому, надеялся, что они дадут больше времени.

Плечи Марьяны вздрагивают, глухой всхлип едва слышен во взрыве внезапного смеха внизу. Сердце Октавиана стынет, он крепче обнимает Марьяну, надеясь успокоить, согреть, защитить.

— Марьяна, — шепчет он. — Марьяна, я… позабочусь о тебе, сделаю всё возможное, чтобы защитить.

Октавиан крепче обнимает вздрогнувшую Марьяну, запутывается пальцами в её волосах, зажмуривается, стараясь не думать о будущем.

Когда не надо, время так быстро летит, мчится, будто нарочно приближая страшный момент. Вот и сейчас оно быстрее стрелы просвистывает мимо: минует и полный неловкости ужин, и напряжённая вечерняя прогулка с Октавианом, во время которой мы почти не говорим, и попытки Жора меня разговорить, и купание, и ночь — уже ночь сходит на нет, небо в окне медленно светлеет, а в оживающем лесу звенят трели, я не пригласила Октавиана в круг ведьм, хотя скоро настанет уговоренное с Арной время.

Вновь я переворачиваюсь на другой бок и пытаюсь обдумать её предложение, но мысли тянутся вяло, путаются от усталости и беспрестанного напряжения. Предложение Арны такое простое и может навсегда избавить наш мир от связи с Метрополией, почему мне так страшно? Страшно, что Октавиан откажется исполнить мою просьбу, страшно, что даже когда Арна и Верна приставят нож к моему горлу, он скажет «нет», и тогда старушек ждёт жестокая расплата за покушение на меня, ведь они не смогут вечно прятаться в круге ведьм. Или смогут? Арна сказала, что они готовы пойти на риск ради Агерума, а я… чего опасаюсь я? Того, что Октавиан захочет меня убить или сослать на рудники за такую выходку — нет, не боюсь, потому что не верю, что он так поступит. Боюсь за Арну и Верну — да, но дело ведь не только в этом.

Опять переворачиваюсь на другой бок и сжимаюсь калачиком. Я боюсь, что Октавиан тоже от меня откажется, как отказался неведомый мне отец, как едва не отказались ведьмы, почувствовав, что я испытываю симпатию к светлому властелину, как практически отказался Рейнал своим предательством. Пусть мне не нужны чувства Октавиана, но я не хочу, чтобы от меня отказался ещё и он…

— Не спится? — Голос Октавиана раздаётся совсем рядом.

Вздрогнув, откидываюсь на кровати. Октавиан в белом халате на фоне раскрашенной стены похож на призрака из легенд. Смотрит на меня не мигая.

— Не спится, — сипло соглашаюсь я. В мыслях противно зудит: «Самое время предложить ему войти в круг ведьм, уже пора». Но я молча утыкаюсь в подушку.

Октавиан садится на постель. Подождав немного, вытягивается рядом со мной, обнимает, придвигаясь ближе, прижимаясь к виску губами. Я чуть поворачиваюсь, собираясь отодвинуться, но вдруг оказываюсь притиснута к его груди. Сердце Октавиана стучит, как сумасшедшее.

— Я не хочу тебя терять, Марьяна, — шепчет он, покрывает поцелуями скулу, шею, от его горячего дыхания по телу бегут мурашки, жарко.

Я должна ответить «Я тоже не хочу тебя терять» и пригласить его в круг ведьм.

— Ты мне дорога как никто и ничто другое…

Надо ответить «Ты мне тоже» и пригласить его в круг ведьм.

— Марьяна… — Его дыхание опаляет мои губы, и я сама тянуть, сама ныряю в поцелуй, чтобы не говорить «Октавиан, пойдём со мной к кругу ведьм».

Пряди светлых волос щекочут лицо, Октавиан легко отдаёт мне право вести в этом безумном поцелуе, но его руки… они скользят по спине, бёдрам, я не замечаю, как оказываюсь верхом, полностью открытая для прикосновений, и теперь уже мои чёрные волосы скользят по лицу Октавиана, и он целует мой подбородок, шею, ключицу…

— Хватит-хватит-хватит, — судорожно шепчу я, накрывая губы Октавиана ладонью, и поспешно соскальзываю на кровать рядом с ним. Меня лихорадит от переизбытка чувств и ощущений. — Хватит…

Перехватив мою ладонь, Октавиан целует её и перекладывает с губ на грудь. Как же безумно быстро стучит его сердце, просто вырывается. Вздохнув, я поворачиваюсь на бок и прижимаюсь лбом к его плечу. Моё сердце тоже колотится, как сумасшедшее.

Сейчас самое время предложить посетить круг ведьм, но это значит дать надежду, а потом безжалостно разбить сердце. Сердце Октавиана я разбивать не хочу. Он нежно касается моей щеки, тоже поворачивается на бок, так что теперь мой лоб упирается ему в грудь, прямо там, где сердце. Он гладит меня по волосам, он… мне доверяет. И ценит. Если он откажется от своего мира, предаст Метрополию ради меня, я останусь с ним навсегда, я буду уверять его, что люблю, я собой заплачу за это предательство.

Да, именно так и сделаю, если он выберет меня, а не свой мир. Так будет почти честно, почти не отвратительно, ведь я его практически не обману приглашением в круг, он действительно сможет получить меня всю. Если я на самом деле ему дорога, а не просто эксперимент.

— Октавиан, давай… Октавиан, давай съездим к кругу ведьм.

Как же быстро, неистово стучит его сердце, и голос непривычно срывается:

— Ты правда этого хочешь?

— Да.

Сбивчиво вдохнув, Октавиан крепко-крепко меня обнимает.

Ни единого звука не слышно в предрассветном лесу, кроны деревьев неподвижны, сквозь них с трудом просачивается серый свет, и в царящем под ними полумраке группу сорока вооружённых тёмных можно различить лишь потому, что все они двигаются: две ведьмы, восемнадцать магов, четверо леших и шестнадцать полуобернувшихся оборотней с арбалетами.

— Долго ещё идти? — голос оборотня Шутгара больше похож на рык. — Вы должны были открыть тропу прямо к кругу.

— Лес ведьм сам решает, кого, когда и как пускать, он сильнее любого из нас, — Арна тяжело опирается на магический посох, — именно поэтому мы выманиваем светлого властелина сюда.

— Будь почтительнее, Шутгар, — скрипит перешагивающий через корягу громадный леший.