– О чем спросила ты?

Ава покачала головой:

– Этого я тебе не скажу. Впрочем… – Она умолкла, поднялась и подошла к окну.

Я не двигался, ожидая какого-нибудь сигнала или подсказки, что делать: идти к ней или сидеть на месте, заговорить или молчать…

Она провела пальцем широкую дугу на запотевшем стекле. При этом движении я почти физически ощутил холод и влагу кончиками собственных пальцев. Ее следующая фраза меня совершенно обескуражила.

– Эймон Рейли когда-нибудь рассказывал тебе о своем прошлом? О детстве?

– Эймон? А его это разве касается?

– Еще как!

Ава начала быстро водить по стеклу обеими ладонями, словно стирала какую-то надпись. Затем она повернулась ко мне:

– Просто ответь на мой вопрос – поверь, все это взаимосвязано. Ты что-нибудь знаешь о его детстве?

– Нет.

– Отец Эймона был пилотом. Он годами терроризировал всю семью, избивал их и вытворял другие жуткие вещи – словом, отъявленный садист. Среди его любимых видов пытки был такой: он раз за разом пролетал на небольшом самолете над самой крышей их дома, зная, что вся семья находится внутри. Эймон говорил, что им было очень страшно – мать и дети прятались под кроватями или в погребе, уверенные, что рано или поздно самолет врежется в дом и всех убьет.

– И чем все закончилось?

– Ко всему прочему, он был еще и пьянчугой. И однажды погиб, свалившись на машине с моста.

– Боже! Так вот почему Эймон такой… с заскоками?

– Да. Однажды он настолько меня взбесил, что я отвесила ему изрядную оплеуху. И после этого он рассказал мне кое-что о своем детстве. Тогда-то я начала понимать, что за этим стоит. Его выходки раздражали меня не меньше прежнего, но я уже не удивлялась. При таком детстве – чему тут удивляться…

– Жуткое дело. Бедняга.

– Да уж. Не знаю, из-за этого ли он такой странный, но пережитое, несомненно, повлияло.

– Но как это связано с твоей историей про безмолвное дитя? – спросил я, скрещивая руки на груди.

– В тот день Ламия сказала мне, что я – часть проклятия.

Я медленно разъединил руки, не зная, куда их теперь пристроить.

– То есть ты проклята?!

В этом возгласе соединились недоверие и отчаяние. В такие моменты обнаруживаешь, до чего беспомощными могут быть твои руки и голос. Они скорее являются обузой, не умея реагировать на внезапно свалившуюся напасть в виде одного только слова – «проклятие», или «смерть», или «рак».

Она покачала головой:

– Не совсем так, я – часть проклятия. Но, учитывая мою роль в этой истории, меня можно назвать и про?клятой. Ламия предсказала, что после возвращения в Америку я забеременею, и это случилось. И еще было предсказано, что я передам своему ребенку проклятие: он будет обречен в точности повторить жизненный путь своего отца, желает он того или нет. Возможны лишь мелкие, несущественные отклонения.

Ава замолчала, глядя на меня в упор. Видимо, ждала, когда до меня в полной мере дойдет смысл сказанного.

– А она не сказала, кто будет отцом твоего ребенка?

– Нет, но она сказала, что человек, от которого я забеременею, несет в себе проклятие.

– Этим человеком могу быть и я, Ава.

– Можешь быть и ты. Это станет ясно после анализа ДНК, но я хотела поговорить с тобой до того. Так или иначе, тебе в этом деле отведена не последняя роль.

– Надо полагать, – произнес я зло и цинично, против своей воли.

У меня и в мыслях не было ее уязвить, но почему она сообщила мне все это только сейчас? Разве нельзя было сделать это раньше?

Возникла пауза.

– Я люблю тебя, Ава, но эта история – какой-то бред, абсолютный бред. Напоминает «Тысяча и одну ночь»: безмолвное дитя, джеллум, проклятие… Как ты можешь в это верить?

– Это подтверждается событиями, которые случились с тех пор. Все предсказания Ламии сбылись: моя беременность, роман с Эймоном и – в особенности – ты.

– Что значит «в особенности»?

В этот самый момент стиральная машина, работавшая в глубине комнаты, прекратила урчать и запикала, сообщая о завершении программы. Ава умолкла; и по ее виду было непохоже, что я скоро получу ответ на свой вопрос. Я скорчил гримасу, встал и направился к машине, чтобы извлечь белье. Наклонился и открыл дверцу.

– Ава?

– Что?

– Наша стиральная машина заполнена буквами.

Я разложил на ладони влажную белую букву «К» и показал ее Аве. Дюймов десять в длину, вырезана из ткани. Я снова заглянул в машину: вместо нашего белья там лежала сырая груда прописных букв.

Ава не выказала удивления. Более того, она кивнула, когда я продемонстрировал букву.

– Да, это я их туда положила.

– Ты? А где же белье?

– В ванной.

– Но с какой стати? Зачем ты это сделала? Что означают эти буквы?

– Вытяни еще четыре. Не глядя – просто сунь туда руку и наугад возьми четыре буквы. А потом я объясню, что это значит.

Я хотел еще что-то сказать, но передумал. Засунув руку в барабан машины, я поворошил влажную и мягкую груду матерчатых букв и начал вытаскивать их по одной, как вытягивают номера при игре в бинго. Когда их набралось четыре, Ава велела разложить буквы на полу в линию, чтобы образовалось слово. Буквы были такие: К, В, Ц, Р и О.

– Из них никак не составится слово, тут всего одна гласная, – сказал я.

Она находилась довольно далеко и не могла разглядеть буквы.

– Скажи, что ты вытянул.

– К, В, Ц, Р и О.

Она хлопнула ладонями и по своим коленям:

– Те же самые буквы вытянул Эймон!

– Что? Эймон тоже этим занимался? Ты и его заставляла вытаскивать буквы из стиральной машины? – Я едва не сорвался на крик.

– Да, это был тест для вас обоих. Я заранее знала результат, но все равно должна была проверить.

Судя по ее тону, это была сущая безделица, – мол, чего я так разнервничался?

Тест с использованием букв из стиральной машины? Эймон делал то же самое? Безмолвное дитя. Йит. Проклятие. Впервые за все годы нашего знакомства я посмотрел на Аву так, словно подозревал в ней врага.

– Как ты считаешь, Ава сумасшедшая?

– Конечно она сумасшедшая. Из-за чего, по-твоему, я ее бросил?

– Ты бросил? А по ее словам, это она от тебя ушла.

Эймон фыркнул и покрутил пальцем у виска:

– Знаешь, как говорят: не влюбляйтесь в психиатров, они безумнее любого психа. То же самое можно сказать про военных корреспондентов. Не стоит в них влюбляться. Они видели слишком много по-настоящему жутких вещей. Вся эта боль и все эти смерти пронизывают их до костей и свербят в их мозгу. Ава съехала с катушек, приятель. Она рассказывала тебе историю про безмолвное дитя? Так вот почему ты здесь? – Не дожидаясь моего ответа, как будто знал его заранее, он поднял свой стакан и сделал глоток водки. – В целом это было не так уж и плохо. Дичь, конечно, но довольно занимательная. Неслабо закручено. Но потом пошли буквы в стиральной машине, а дальше эта мерзлятина…

– Какая мерзлятина?

Он похлопал меня по плечу:

– Так она этого с тобой не проделывала? Значит, тебя ждет еще один сюрприз, приятель! Чем дольше ты общаешься с Авой, тем сильнее ее заносит, поверь мне. Я сделал ноги сразу после мерзлятины. Решил, что с меня хватит. Увольте!

– Но что, если ребенок в самом деле твой?

Эймон уставился в пол, подперев рукой подбородок:

– Тогда я сделаю все возможное, чтобы Ава с ребенком были обеспечены и ни в чем не нуждались. Но жить с этой женщиной я не согласен. Ни за что. По ней давно психушка плачет.

Он произнес это спокойно и твердо. Чувствовалось, что он принял это решение уже давно и примирился с ним после серьезных раздумий.

– Погоди, Эймон. Хоть на минуту представь, что все ею сказанное – правда. Что, если ты – отец ребенка, который обречен в точности повторить твою жизнь?

– С моей жизнью все в порядке. Я живу преотлично.

– А как насчет твоего детства и отцовских издевательств?

– Да, это был кошмар, но я не собираюсь ничего подобного вытворять с собственной семьей, если когда-нибудь ею обзаведусь. – Он улыбнулся. – К тому же у меня нет пилотской лицензии, а значит, вряд ли я буду носиться туда-сюда на бреющем полете или пикировать на дом Авы. Кстати, а что с твоим отцом? Все хорошо? Вдруг этот ребенок твой? Стоит ли Аве чего-то опасаться в этом случае?