И потом, если это правда, почему именно мне выпало заменить Бини Рашфорт как одну из тридцати шести? Человеку, относившемуся к своей семье с таким высокомерием и неуважением? В своей неподражаемой манере она рассказала мне, что туда «берут „всякого рода личностей“», но неужели среди них найдется место и такому потрясающему эгоисту?

Столько всего сразу. Моя жизнь подпрыгнула, отскочила и поплыла в пространстве, что твой астронавт, разгуливающий в космосе. Она вдруг стала почти невесомой, потому что ее собственное тяготение исчезло. Я неоднократно пытался дозвониться до Бини, но никто не отвечал. Наконец я понял, что она хочет, чтобы я все обдумал, и ответит на мои вопросы, только когда снова придет убирать у нас в доме. Как смешно и в то же время точно подходит ей эта профессия! Окончательный уборщик. Тот, кто наводит окончательный порядок.

Что и говорить, пока я дожидался ее прихода, настроение мое скакало по всей гамме вверх и вниз. На тот день я отменил семинар и выпроводил Роберту из дома, подкупив возможностью пообедать в кафе, а потом сходить в кино с лучшей подругой. Через десять минут после ее ухода пустота и тишина в доме так стали действовать мне на нервы, что я достал пылесос и прошелся им по полу в кухне, прежде чем раздался звонок.

Открыв дверь, я увидел Аннетту Тогуолдер.

– Бини не смогла прийти и прислала меня. Мне велено прибрать у вас в доме. – Она проскользнула мимо меня в прихожую, бросив через плечо напоследок: – Уф, никогда не думала, что окажусь в этом доме. Пылесос приготовлен для меня, да? Хорошо.

Закрыв дверь, я посмотрел на нее.

– Почему она не пришла?

– Потому что велела прийти мне. Я хорошая Putzfrau.[2] Разве не помните главу из моей книги, где девушка подрабатывает уборкой? Не беспокойтесь, профессор, ваш дом после моей уборки будет выглядеть прекрасно.

С этими словами она сняла пальто, бросила его на стул и, включив пылесос, принялась за работу. Я стоял, чувствуя себя дураком. Она больше не взглянула на меня.

Что происходило? Мне ничего не оставалось, как удалиться в свой кабинет и снова попытаться дозвониться Бини. Телефон звонил и звонил. Она сделала это с каким-то умыслом, но с каким? Наверняка зная, что у меня к ней миллион вопросов. Почему же она не пришла ответить на них? Как она могла усадить мне на колени эту девушку и уйти? И куда, черт возьми, она запропастилась?

К счастью, в моем кабинете был маленький телевизор. Я включил его, чтобы заполнить умственную пустоту. Что там делает Аннетта? Мысль о том, что умершая женщина убирает дом, была чудовищна и чудовищно забавна. Я не удержался от улыбки. В голову пришла странная мысль: это уже второй мертвец в доме. Здесь провел годы наш несчастный сын, во всех смыслах мертвый.

Человек по телевизору говорил что-то про сыр горгонзола. Некогда я жил в одной вселенной с сыром горгонзола. Теперь я жил в другой, где мертвые студентки пылесосят мой дом и Бог не отвечает на звонки.

Я сел за письменный стол и притворился, что работаю, передвигая карандаши и бумаги, неизвестно зачем заглядывая в записную книжку, дважды перечитывая банковские счета, хотя цифры потеряли для меня свое значение.

На цыпочках подкравшись к двери, я приложил к ней ухо. Ничего, кроме шума пылесоса. Неужели она пришла только для того, чтобы навести порядок? И лицо ее, и тон были так надменны и неприступны. Она знала, что у нее на руках все козыри, и я ничего не мог предпринять, пока она не сделает первый ход. И все из-за этого плохо написанного, незрелого, тяжеловесного и беспомощного… Раздался стук в дверь. Я заставил себя не убежать и открыть ее. Сосчитал до пяти, медленно выпрямился, медленно повернул ручку.

– Да?

– Извините за беспокойство, но не знаю, нужно ли вам это?

Это была такая же реликтовая находка, какие каждый раз во время уборки делала Бини. Не проинструктировала ли она также и Аннетту? Девушка протянула потрепанную зеленую тетрадку на проволочной спирали со словом «КОНИ», выведенным жирными черными буквами на обложке. Это было прозвище местной школы. Я предположил, что тетрадь принадлежала одной из наших дочерей.

– Я возьму ее. Спасибо.

– Пожалуйста.

Она вручила блокнот мне и повернулась, чтобы уйти.

– Аннетта! Зачем вы сегодня пришли?

Ее лицо выражало полную невинность.

– Чтобы сделать у вас уборку. Бини попросила заменить ее. Я вам говорила.

– Уборка – это не важно. Не хотите ли поговорить о вашем…

– Нет. Она просто велела мне приносить вам вещи и спрашивать, нужны ли они еще вам.

Девушка ушла.

Я не знал, что делать. Пойти за ней, схватить за руку, усадить и сказать: «Послушай, покойница, нам с тобой нужно с этим разобраться. Нам нужно поговорить о твоем никудышном романе». Нет, так не пойдет.

Я вернулся к своему письменному столу со школьной тетрадкой и за неимением лучшего занятия открыл ее.

– Эй, Дерьмовочка!

Вскинув голову, я оглядываюсь, ища, кто это сказал, но чья-то рука зажимает мне рот. Испуганный, я смотрю, чья это рука. Какого-то парня, и я лишь понимаю, что мы с ним очень близко, лицом к лицу. Я чувствую его. Чувствую его внутри.

– Тихо, ш-ш-ш. Он уйдет!

Я смотрю на парня. Кто это? На подбородке у него три прыщика. О чем он говорит? Что я здесь делаю? Мы в туалетной кабинке. Я сижу на нем. А он сидит на стульчаке. Его штаны спущены до колен.

– Эй, мужик, давай поторопись с ней, а?

Мой любовник ухмыльнулся на слова своего приятеля у кабинки. Он трудился и трудился внутри меня в этой неуклюжей позе, стараясь кончить, чтобы пойти на урок, который мы оба прогуливаем.

Я увидел мою дочь Фрею. Тихую, бестолковую Фрею, вешавшую на стенах своей спальни картинки котят и читавшую семисотстраничные тома с названиями вроде «Пламя и ярость любви». Она получала в школе средние отметки и уступала сестре в разговорах и спорах. Она любила заботиться о Джеральде. Пекла ему пироги и терпеливо кормила с вилки.

Она занималась сексом в школьном туалете с мальчишкой, который спешил кончить, чтобы прокрасться обратно на урок со своим приятелем, караулившим за дверью кабинки.

Я был ею. Я ощущаю этого юнца, чувствую горячий запах его отвратительного одеколона. В меня врезалась молния его брюк.

– Вот, вот, вот! – Входя, он откидывает голову назад и ударяется о стенку. – Черт! О, хорошо! Черт, больно! Спасибо, Фриби, это было неплохо.

Потирая голову, другой рукой он тихонько отталкивает меня. Я нависаю над ним на полусогнутых дрожащих ногах. Мне хочется, чтобы он сказал что-нибудь еще. Разве я не ушла сюда с ним с моего любимого урока? Что-нибудь еще, чтобы я могла держать это в себе, когда он уйдет. Но он был слишком занят, приводя себя в порядок.

– Пошли, козлина! До звонка пять минут!

– Да! – Он быстро застегивает молнию и протискивается мимо меня к двери. – Пока, Фриби. Спасибо, Фриби!

Его приятель снаружи просунул голову в дверь и, осмотрев меня, говорит громким протяжным фальцетом:

– ФРИ-И-И-И-БИ!

Оба фыркнули и удалились. Я знаю, что мне тоже нужно вернуться на урок, но, если осталось всего пять минут, какой смысл? Туалетной бумагой я вытираю ноги, смотрюсь в зеркало и поскорее привожу себя в порядок, пока не прозвучал звонок и все не увидели, как я выхожу из мужского туалета.

– Я однажды делала это в школе. Но у парня ничего не получилось. Мы оба слишком боялись.

Поскольку мои глаза были закрыты, я лишь слышал Аннеттин голос и чувствовал, как она взяла у меня из рук тетрадь.

– Эй, не беспокойтесь, будьте счастливы! Все прошло. Можете открыть глаза – вы дома.

Она присела на корточки передо мной, совсем рядом. Она не улыбалась, но было ясно, что она довольна.

– Это и правда была Фрея? Она этим занималась?

– Часто. Прикоснитесь к тетради снова и увидите многое, чем она занималась. У нее было два прозвища в школе. Фриби, как здесь, то есть «подстилка».[3] И Туннель, Сильвер-Туннель.[4] У меня есть для вас еще несколько находок.