— Решая рожать, ты подписываешь себе смертный приговор. Впрочем, мне все равно. Выберешь смерть — я поддержу, потому что дал тебе свое слово.

Я поблагодарила Эмина, но осталась при своем. Он кивнул и сказал, что решит вопрос с Паниной. Мне было неважно, как он заставит ее принять эти роды. Главное, чтобы она приняла.

Дети мести — стесняясь этой формулировки, я тайно звала их так. Никому о таком не расскажешь, а я просто обрела в них смысл.

— Я потяну, — обещала я себе.

У меня были деньги с проданной недвижимости в Москве. Я продала все сразу, как только Доменик подставил меня, и я стала убийцей Давида. Пришлось отдать подешевле, чтобы успеть прыгнуть в самолет и улететь в Волгоград, но и этих денег хватит, чтобы обеспечить нам с детьми сытую жизнь.

Эмин не знал об этих деньгах и обещал помочь финансово, но я решила, что ничего от него не возьму.

— Ай…

Я скорчилась от секундной боли.

Не знаю, кого это умиляет, но каждый толчок доставлял мне сильный дискомфорт.

Через несколько минут отлегло, и я даже зевнула, пытаясь отделаться от навязчивого ощущения слежки. С этим нужно было что-то делать, но уж точно не звонить Эмину посреди ночи.

У него свои заботы — красавица-жена, дети…

Диана была счастливой.

Ее история точно не была похожа на мою. Иногда я читала о Диане в газетах: муж ее просто боготворил и никому не давал в обиду. Как-то писали, что у нее было много поклонников, но она всегда выбирала Эмина. Любила, наверное…

Перед сном я еще раз посмотрела на перстень.

— Давид так и не рассказал, что ты для него значил, — я усмехнулась, покрутив перстень на пальце.

Мне он был велик.

Но я решила: сыну с возрастом перстень станет как раз. Этот предмет будет памятной вещью от отца.

Перстень и был причиной, почему я сбежала из роддома в квартиру. Я заберу его, вернусь в палату и оставлю рядом с детьми. Эта шкатулка с перстнем и рисунком — возможно, самое ценное, что останется у детей.

Я спрятала шкатулку на место, легла в постель, прикрыла глаза.

А потом раздался посторонний звук. В замочной скважине.

Я подскочила с постели так быстро, как только смогла. Замок пытались вскрыть. Один поворот, второй.

Я едва добралась до шкафа: накинула кардиган поверх сорочки, схватилась за телефон и за оружие. Знаю, что не смогу убить. Я больше не смогу выстрелить.

Но хватаюсь за рукоять, как за последнее спасение.

В коридоре были слышны шаги. Они раздирали душу и заставляли сердце биться чаще. Я почти нажала кнопку вызова, но промахнулась: телефон выпал из рук, и я схватилась за живот с тихим вскриком. По ощущениям толкнулись сразу двое малышей.

Они тоже почувствовали, что это не Эмин.

В полной темноте возник мужской силуэт. Высокий, опасный, сильный. Он сделал шаг вперед, и луна осветила верхнюю треть лица.

— Давид.

Тихий выдох. Полу-стон. Полу-страх.

Нам не спрятаться.

Ни мне.

Ни его детям.

Проходит, кажется, вечность, прежде чем Давид опускается на корточки и забирает себе МОЙ телефон.

На экране, конечно, номер Эмина.

Я не успела сделать вызов, и мой будущий мучитель это понимает: Давид убирает телефон к себе в карман.

— Минус один.

Тихо, с надрывом. Эмин не поможет мне этой ночью.

— Давид, — выдыхаю немногословно, больше мне сказать нечего.

Я готовилась ко всему, но только не ко встрече с отцом моих детей.

Я ведь видела, как его хоронили, но теперь понимаю: это все жестокая игра сильных мира сего.

Сознание даже не изощряется подумать, что это сон.

Сердце чувствует: Давид здесь. И точка.

И дети — они не спят. Бунтуют, делают больно. Мне тяжело стоять и колени подгибаются. Я хватаюсь за край шкафа и медленно пячусь за него.

Не себя хотела защитить. Их.

— Еще помнишь мое имя?

Его голос. Тихий. С хрипотцой.

Давид будто вечность не говорил. Хрипел, стонал… но вечность молчал. И много курил. От него пахло никотином и горечью — дурной знак в совокупности.

Я разжимаю пальцы. Пистолет с грохотом падает на паркет.

Сегодня я не готова сражаться. Только не с ними в животе. Моя защита — у меня внутри.

— Похвально, Кристина.

Давид изгибает бровь, вроде удивлен. Я сдалась.

Скользит по мне темным взглядом, пропитанным яростью. Я поднимаю руку, задергиваю полы кардигана и шумно сглатываю.

Хотела бы я сохранить свой секрет в тайне. Я могла бы даже дать Давиду клятву, что он больше никогда от меня не пострадает. Больше никогда не увидит.

— Я клянусь…

— В чем ты клянешься, Кристина?

На его лице будто брезгливость. Ко мне ли, или к моему новому имени — большой вопрос.

— Клянусь, что если ты меня отпустишь, то я больше не потревожу тебя. Я исчезну.

— На хрена мне такие условия, красивая? — пренебрежительный ответ.

Я тревожно погладила живот — почти незаметно, осторожно. Давид в ярости, а я ведь беременна. И он об этом, конечно, не знает…

Иначе бы Давид смотрел на меня с еще большей ненавистью.

К счастью, в темноте не виден мой живот. Но если он сделает еще один шаг… никакой сделки не будет.

— Твоя выгода в том, что ты больше не будешь ждать от меня удара в спину. Я уеду. У меня даже куплен билет.

— Куда собралась?

Я вскинула удивленный взгляд. Мои слова не понравились ему: Давид сощурился, задышал тяжелее, его ноздри опасно раздувались. Я рассчитывала на сделку, которая ему подойдет.

Но получила обратное. Я разозлила зверя.

— За границу, — я была честна, — я больше не с Домеником. Каждый сам за себя.

— Да что ты говоришь? — Давид ухмыльнулся.

Он не был удивлен. Значит, следил за нами и понял, что я в бегах. Но следил только последние дни, на которые я ушла из роддома, иначе бы он знал, что я беременна.

Значит, Эмин хорошо нас прятал.

Я закашлялась: Давид вытянул сигарету из пачки и спустя несколько секунд затянулся.

Нельзя. Вредно. Опасно.

Но Давид ни о чем не знает, ему все можно.

— Послушай, оставь меня в живых. За мной ведь Эмин стоит, и если ты убьешь меня в его городе…

— Заткнись.

Давид сделал шаг, и я перестала дышать.

Угрожать было глупо, но я шла ва-банк.

— Не угрожай мне другим мужиком. Не делай этого… Жасмин. Не то пожалеешь.

Он выдохнул это мне в лицо вместе с едким дымом. Я поморщилась и отвернулась, максимально вжимаясь в стену. Еще немного, и он все узнает: я едва не плачу от сильных толчков.

И что-то еще происходило внутри, но от страха я не могла понять, что меня тревожило. Мне бы не родить сегодня, а остальное переживу. Правда? Но они так толкаются… Божечки.

— Ты искал меня и нашел, чтобы убить меня? — спрашиваю тихо как подытоживаю.

— Свидетели долго не живут.

Я кивнула.

Я лучше Давида знала, сколько они живут.

— Мы можем договориться, Давид. Я клянусь, что исчезну. Мне больше от тебя ничего не нужно.

Щелчок. Предохранитель снят.

Я поздно понимаю, что такие, как он, на клятвы не рассчитывают.

— Ты так ни хрена не поняла, Жасмин. Или Кристина? Как к тебе обращаться?

Давид раздражается: больше курит, чаще матерится. Поджимает губы.

Свет луны заливает спальню едва. Если бы Давид узнал о моем положении, конечно, он бы не причинил мне боль.

Моя беременность — мое спасение. Я не позволю этому зверю совершить ошибку.

— Что я должна была понять, Давид?

— Что ты была мне нужна.

Была.

Это ключевое слово.

Давид спускает с меня взгляд и смотрит на часы. Догадка озарила меня: он кого-то ждал.

— Скоро сюда заявится Доменик? Ты ждал, пока он выйдет на меня, чтобы убить нас обоих?

Я все поняла. За секунду поняла.

Я поймала блик в его глазах, а в блике этом — оттенок горечи и немного сожаления. Не о прошлом, — о будущем.

Давид пришел сюда, чтобы убить меня. Он считает, что мы с Домеником представляем для него опасность, и вот, наконец, он может от нас избавиться.