— Это не так.

Я усмехнулся. Кивнул.

Внутри бурлила ярость. И какая-то глухая, тупая беспомощность.

Я хотел все для нее, но ей не надо. Ей надо, чтобы стена была рядом. И развод, чтобы получить мнимую свободу.

Хрен там был.

Я стиснул зубы, сжал руки в кулаки. Жасмин ломала себе пальцы. Нечего сказать, моя девочка?

— Ты мне нужен, Давид.

— Нужен как кто? Как охранник? И чтобы без обязательств — таких, как наш брак? Я не ранимый. Мне по хуй на эту бумажку. Я задолбался биться в закрытые ворота, Жасмин.

— Что это значит? — кусает губы, дрожит.

Понимает, к чему клоню.

Смяв свидетельство, бросаю его на пол. Надо валить отсюда, пока не натворил то, о чем потом пожалею.

А руки чешутся. Хочу сжать ее в своих руках, чтобы увидеть хоть какие-то эмоции.

Но там равнодушие. Полное.

Ответа нет, как ни ори.

Голос не надрывай. Там глухо.

— Давид, ответь мне! Что это значит?!

Наконец, бьют куранты.

Голос Жасмин с надрывом тонет в смехе и шампанском, что разливается по бокалам. Семья празднует, веселится. А мы здесь историю заканчиваем. Классная была. Бурная временами, временами кровавая.

Жасмин становится плохо. Замечаю ее состояние быстро, резко. Чтобы успеть подхватить, если что.

Она делает ко мне шаг, но задевает стол бедром. Хватается за столешницу побелевшими пальцами. В глазах — растерянность и полный дурман, который появляется, когда я трахаю ее. Жасмин так же улетает в невесомость. Не мыслит. Не дышит.

Состояние, близкое к сумасшествию.

Видеть ненависть в ее глазах было проще, чем эту беспомощность.

Твою мать.

— Ты уедешь туда? Бросишь нас? — спрашивает раздавленным голосом.

Я вздыхаю и выдавливаю из себя улыбку. Выходит лучше, чем сам ожидал. Протягиваю руку, зацепляю ее за талию, чтобы не упала по пути ко мне. Жасмин с облегчением выдыхает, цепляется холодными пальцами за мою шею и мелко дрожит.

Плачет, кажется.

— Конечно же я не уеду.

— Давид, я согласилась на сделку, когда не знала правды. Когда считала тебя убийцей!

— А сейчас не считаешь? — улыбаюсь мягко, вытираю соленые капли с ее носа.

— Убийцей? — переспрашивает будто во сне.

Киваю молча, пытаясь найти в ее взгляде что-нибудь такое, что затормозит меня.

Даст передумать. Остановиться.

Но не нахожу.

— Конечно, нет. Ты нужен нам здесь, Давид. Дети без тебя не смогут. Ты правда не уедешь?

Ласкаю ее тонкое тело, прижимаю к себе.

Хочу запомнить ее такой. Нежной, ранимой. Она моя жена, и к черту эти бумажки. У нас дети, она моя.

И неважно, что будет завтра.

— Правда не уеду.

Я поправляю ее тонкое платье, и мы вместе спускаемся вниз. Уже наступил следующий год.

Жасмин обнимает меня и всю ночь не отходит ни на шаг. Эльдар багровеет, портя настроение матери. Его план, кажется, не удался.

— Я загадала! Загадала! — радостно кричит Жасмин.

Я улыбнулся, забыв спросить, чего она там загадала. Посмотрел на нее счастливую и замер.

Счастливая.

Сегодня она еще такая.

Глаза Жасмин блестят — она наплакалась сегодня, но теперь вроде все нормально. Она ластится и шепчет мне в самые губы:

— Ты слышишь, Давид? Я загадала…

— Что загадала, маленькая?

— Чтобы твои часы никогда не останавливались.

Целую ее в розовые соленые щеки. Семья веселится, все поздравляют друг друга. Рустам хлопает меня по плечу и обменивается парой слов с моей женой. Мне не до этого. Пока Жасмин отвлечена, я стараюсь запомнить ее в профиль и какие на ощупь ее волосы. Мягкие нежные руки и обручальное на тонком безымянном.

И улыбка.

Я же рядом. Остаюсь. Не бросаю ее и не уезжаю для того, чтобы защитить их с детьми.

— Мне это пригодится, — целую ее, когда Рустам отходит.

— А?

— Я про часы. Спасибо.

— Тебе спасибо, что ты мне поверил, — Жас расплывается в улыбке.

— Ага.

Не выпуская Жасмин из рук, говорю, что люблю ее. Но вот ее кто-то окликает, и жена находит подходящий момент, чтобы уйти от ответа.

Я усмехаюсь.

Большего не ждал. Так, для собственного успокоения сказал, чтобы быть уверенным, что поступаю правильно.

Все расходятся по комнатам почти под утро. Рустам с женой и сестра остаются в особняке, они собираются гулять все новогодние праздники. Так даже лучше — будет, кому утешить Жасмин.

Перед сном Жасмин заглядывает в детскую, раздевается и после ложится в постель. Она засыпает моментально. Я пользуюсь тем, что разрешаю няне закончить работу, и провожу все оставшееся время с детьми.

До рассвета были целые часы. Я запомнил их как самые тягучие, медленные часы.

Я запомнил их как проведенные в тяжелых раздумьях.

Когда за окном стало светать, я вернулся в спальню и поцеловал Жасмин. Она не проснулась — лежала на середине кровати в обнимку с подушкой и очень глубоко спала.

Успокоенная моим решением остаться, она весь вечер была самой счастливой из всех.

Чтобы на утро проснуться самой несчастной.

Я тихо собрал чемодан, взял все документы и зашел в родительскую спальню. Отец сразу все понял, набросил халат и проводил до ворот.

— Вот увидишь, так будет лучше, — кивнул Эльдар на прощание.

— Оставь при себе эти словечки, отец. Я вернусь, и не дай Бог к тому времени с головы Жасмин упадет хоть один волосок.

— Понял. Я не обижу ее, ведь ты поступил правильно.

Приехало такси. Я покинул Россию до полудня, когда Жасмин уже проснулась.

Жасмин

— Мне не нужны подруги, ясно? И он мне не нужен. Справлялась раньше сама, справлюсь и сейчас!

Горькое разочарование.

И сильная уязвимость.

Все повторялось изо дня в день с того самого утра, когда он оставил меня. Солгал — ложью заставил меня улыбаться в новогоднюю ночь, а затем уехал.

Даже не поцеловал на прощание.

Наверное.

Я ничего не чувствовала — я крепко спала и, кажется, была даже счастлива. Немного.

А теперь и этого нет!

Злобно шмыгнув носом, я выключаю в комнате свет и снова забираюсь на этот чертов стул, чтобы самой выкрутить лампочку.

Потому что я справлюсь сама.

Потому что мне никто не нужен.

Чертова люстра! В этом особняке нет ничего обычного, даже люстра — и та с тысячью лампочек. И много-много хрусталя. Перегорает раз в месяц стабильно, я даже почти приноровилась.

— Я позову Рустама, и он заменит лампочку, — тихо предложила Полина, — в особняке есть рабочий персонал. Можно попросить кого-нибудь, в конце концов.

— Я должна сама! — процедила, стиснув зубы, — я сама. Я это сделаю. Я буду все уметь, и мне никто не нужен.

— Я это поняла. Но, Жасмин, давай будем объективны: сейчас ты не справляешься. Не дай Бог упадешь со стула!

Я смогла выкрутить лампочку!

Но она тут же выпадает из моих рук и разбивается об спинку стула, на котором я стою. Осколки разлетаются по комнате к босым ногам. Лампочка была горячая. Я обожгла себе пальцы и чертыхнулась, удерживая «лицо» при Полине. Не покажу свою слабость!

Надо было подождать, прежде чем лезть наверх.

Очередное поражение.

Я ничего не могу сама.

На звон битого стекла в комнату приходит Рустам. Он знал, что Полина у меня.

— Что у вас здесь? Лампочку поменять надо?

Слезы все же текут по щекам — я с ненавистью ощущаю их. Вытираю рваными движениями, опускаю подбородок. Внизу осколки. Даже на стуле, на котором я стою.

— Помоги ей слезть, — слышу тихий шепот Полины.

Рустам идет ко мне, я слышу. Упрямо сцепив зубы, хватаюсь за спинку стула.

Я слезу. Я сама.

— Аккуратно, внизу осколки. Я помогу, ладно? Держись за меня.

Без разрешения Рустам подхватывает меня на руки, и это становится последней каплей.

Запах чужого мужчины вызывает отторжение. Я упираюсь в чужие плечи, и все кажется таким неродным, пугающим.

До чертиков не мое. Чужое.