Спустившись вниз по ступеням, посмотрел на распластавшееся по каменному полу, в лужах крови тело главного своего тюремщика. Тот застонал и дернулся — живучий, однако.

— Вот этих двоих в мою камеру! Топчан там разберите и оттуда вынести в галерею — через прутья уберите. Икону, лампаду и мебель сюда, места хватает. Капитана пусть лекарь посмотрит — он мне живым нужен. И прикуйте их к стене, там кольца есть, здесь цепи лежат. Кандалы надеть на руки, содержать как злодеев! На хлебе и воде — и так отожрались, меня объедая! Ничего — поголодать им полезно для здоровья. Да, вот еще — соломы им киньте по охапке — ни к чему от радикулита загибаться… Впрочем, вряд ли они его получат, не доживут просто.

Отдав распоряжения, Иван Антонович внимательно посмотрел на стоявший шкаф — там был ответ на многие интересовавшие его вопросы. Как минимум час еще нужно было находиться именно здесь — тут намного светлее, чем в каземате, глаза должны потихоньку привыкнуть…

— Незачем к словоблудию прибегать и чины раздавать направо и налево! Скромнее надо быть, подпоручик Лейб-кампании, скромнее! Так что твой подложный манифест от имени императрицы Екатерины Алексеевны, как и приказ к командиру Смоленского полка полковнику Римскому-Корсакову, с производством оного в чин генерал-майора, ожидает совсем иная судьба. Как и все иллюзии, что не выдерживают проверки суровой правды жизни. А выглядит это вот так красочно, посмотри.

Император сунул два листка в пламя свечи, и они загорелись. Иоанн Антонович держал их кончиками пальцев и в самый последний момент бросил на пол — пламя вскоре пожрала бумагу, и погасло, оставив горсть пепла, растертую царским башмаком.

— Перевороты не так устраивают, мой молодой друг. Маршировать под барабан и при развернутых знаменах — наивно, Василий Яковлевич, очень наивно. Выполни вы план, что тут придумали — жизнь была бы коротка. Дело в том, что, прежде всего, нужно знать тех, кто недоволен правлением Екатерины Алексеевны — вот на таких людей и стоит опираться. А те, кто имеет от царицы плюшки и пряники — особенно опасны.

Иоанн Антонович усмехнулся, губы гневно сжались. Подпоручик мог только молчать — столь жестокого афронта Мирович еще не получал в жизни. И совершенно справедливо, по делу — государь теперь представлялся офицеру не как несчастный узник, его ровесник по прожитым в этом мире годам, а мудрым правителем, что пережил на своем долгом веку тысячи событий. А может быть все дело в том, что императоры есть особая порода, и наделены знаниями от рождения. А тут еще ежедневные страдания в тюрьме, растянутые почти на четверть века.

За полчаса назначенный комендантом Шлиссельбургской крепости подпоручик Мирович успел многое — усилил посты на стенах, посадил бывшего коменданта Бередникова и двух его офицеров под караул, отобрав шпаги и предварительно связав по рукам и ногам, хотя майор слезно просил дать ему оправдаться перед государем-императором.

Затем загнал всех крепостных служителей в цитадель — бой с охраной «секретного каземата» оказался неожиданно кровавым. Лейб-кампанцы потеряли трех солдат убитыми и пятерых раненными, причем двоих тяжело — пулями в грудь и живот — до утра не доживут. Священник из церкви Иоанна Предтечи сам пришел соборовать несчастных.

А вот охрана «секретного каземата» полегла полностью — дюжину солдат с капралом перебили в ожесточенной схватке, добив даже раненых в ярости — те сопротивлялись и попытались убить царя. Офицерский денщик поднял руки, хотел сдаться в плен, но был заколот штыками.

Мирович сам не ожидал столь кровавого итога штурма, первого боя в его жизни. Одно плохо — не с врагами сражался, а своими. Хотя какие там наши — где солдаты, а где служители Тайной экспедиции, с которой многие прямо жаждали поквитаться за все «хорошее». Это заведение, меняя разные названия — Преображенский приказ, Тайная розыскных дел канцелярия и, наконец, нынешняя Тайная экспедиция — было настоящим пугалом для всех, кто с ней имел несчастье повстречаться.

Однако государь хмуро выслушав рапорт, бросил крайне загадочною фразу, сильно задумавшись — «а ведь прошлый раз был цирк, за время перестрелки даже раненных не было с двух сторон — быстренько зарезали узника и тут же сами сдались. Ночью ожидали видимо, нашелся тогда доносчик. А кто тогда изменником стал?»

— Так, Василий Яковлевич, мы сейчас с тобою этим шкафчиком займемся, много чего там интересного найдем. А потом наружу выйду, солнце к закату клонится, смотреть можно будет. Я же долгие годы сижу в подземелье, все при свечах. Неба голубого не видел, свежим воздухом не дышал. Вонью пропитался насквозь — в баньку бы сходить…

— Баню вам, государь, Мария Васильевна заранее протопила, сегодня ведь суббота, офицеры должны были мыться с семьями. А так она ваша полностью, первый парок отведаете, — Мирович говорил осторожно, старался не морщиться и не крутить носом — от царственного узника шел смрад вечность немытого тела. И вообще весь каземат пропитался миазмами насквозь — даже тут долго находиться было невозможно, а в самом «секретном каземате» просто жутко. А ведь государь там долгих восемь лет провел, страдая от мучений, холодом и гладом томим.

Посмотрел он сам на камеру — там прапорщик двух надзирателей на царском месте поместил, лежат и гремят цепями — темнота стоит по углам, свеча одинокая тьму прогнать ее не может. От «нужного ведра» несет премерзостно, на каменном полу охапки прелой соломы. Тут и здоровый человек месяц содержания не выдержит!

— Впрочем, читать завтра при свете лучше. Вели шкаф целиком перенести. Где мне помещения подготовил?

— В комендантском доме, государь! Мария Васильевна сейчас комнаты в порядок приводит, с женами офицеров!

— Молодец она. Мне записки сюда писала, помогала всячески, обстирывала — такое участие не забуду до конца жизни. Деда сегодня потеряла, тот мне жизнь спас, живот свой положив!

— Оплакала его уже, слезы вытерла — сказала, что рада вашему спасению, и умереть не страшно, — Мирович внимательно посмотрел на царя, но тот лишь кивнул. А потом глухо приказал:

— Иди, распорядись — коменданта сюда под конвоем привести, связанного. За ним двух офицеров, но так, чтобы они друг друга не видели именно здесь — по одному сюда таскайте. Привели-увели и нового. И пусть батюшка церковь приготовит — немедленно мне присягу учините! Смотри, тех, кто мутить начнет — сразу под караул, а потом повесим! Иди, времени и так немного, тратить его напрасно нельзя…

Мирович быстро поднялся по лестнице, вышел из каземата — в башне на площадке стояла пара караульных с прапорщиком. Спустившись по лестнице, вышел во двор и отдал распоряжение капралу Миронову — его солдаты держали под арестом офицеров. А сам стал ожидать их прихода, вдыхая свежий воздух и вытирая глаза платком — от царящего внизу чудовищного смрада у него навернулись слезы…

— Вот в таких условиях я прожил здесь восемь лет, майор. За что вы со мной так обошлись жестоко! Ты что не знал, кого здесь под караулом держишь?! Почто меня по твоему приказу истязали бесчеловечно!

От гневного выкрика Иоанна Антоновича отразилось эхо от каменных стен, а и без того бледный комендант стал лицом совсем белым, без единой кровинки. Но держал себя в руках, опустился на колени медленно, с достоинством, склонив голову. Отвечать стал твердо:

— За «секретный каземат» ответ не мне держать, государь. Приказано еще царицей Елизаветой Петровной блюсти во вверенной крепости Шлиссельбургской порядок. О том кто содержится здесь, не знал год, пока солдат караульный в бане прачке не проговорился. Лишь тогда я все понял, но не мешал людям из Тайной экспедиции, что охрану здесь несли, с гарнизонными бабами там ночами встречаться. Знал, кто вам, ваше императорское величество, одежду постоянно стирает, а потому и не мешал, и о том не доносил в столицу, как приказано! Но о муках ваших не ведал — можете мне голову рубить, но не знал, чужая на то вина!