Навстречу им донесся громкий крик со стен старой крепости — наглый, враждебный и мятежный:

— Виват императору Иоанну Антоновичу!

«Никогда бы о таком не помыслил, если бы со мной не произошло. Из грязи в князи, согласно поговорке. Теперь только выжить, и не допустить обратного перехода — из царей в дерьмо переместится. Есть о чем помыслить — благо в одном человеке я могу быть уверенным на триста процентов — Маша меня предать не может!»

Иван Антонович лежал на широкой кровати, на его плече посапывала любимая девушка, ее золотые волосы разметались по подушке, одна прядка щекотала щеку. Сон никак не шел, хотя прошедший день был суматошным — нетерпеливое ожидание скорого освобождения из каземата, потом штурм его узилища лейб-кампанцами, смерть Ивана Михайловича, схватка с разъяренным капитаном Власьевым.

Такого количества событий хватило бы на любого человека, но он оказался по-настоящему двужильным — долго привыкал к обжигающему солнечному свету, потом его ожидало потрясение в бане. Нет, он не реагировал тогда на Машу, что его там мыла в промокшей и соблазнительной рубашке, не столько скрывающей ее прелести, сколько их подчеркивая. Нет, не она, хотя тут и девушка сыграла свою роль, с такой нежностью отмывавшая его от многолетней грязи.

Запах запаренных веников, жар от хорошо протопленной печки, ощущение чистоты — вот что потрясло до глубины души. И маленькие насекомые, что плавали в шайке грязной до омерзения воды — он над ней наклонился, а Мария Васильевна промывала волосы горячей водой. И вот тогда Иван Антонович и увидел омерзительную для своих глаз картину — вспышка лютой ненависти опалила душу, нахлынула такая волна дикой злобы, что он поклялся отомстить за многолетние издевательства.

Первым попал под «раздачу» младший по чину из надзирателей, его несостоявшийся по истории убийца. Никритин отчетливо осознавал, что не только смотрел на пытку с чувством глубочайшего удовлетворения, но и сам жаждал нанести своему обидчику множество мучений, следую древней заповеди — «око за око, зуб за зуб». Память, уже не его собственная, чужая, того юноши, что стал реципиентом, услужливо предоставила момент, как этот самый человечек, что извивается на дыбе перед ним и жалобно скулит, избивает его поленом, а потом сажает на цепь как шелудивого пса, осыпая оскорблениями и дав пинок по ребрам…

«Какая ты хорошая, Машенька. Все понимаю, мы первые друг у друга, потрясение для обоих велико, но я-то, уже проживший жизнь мужчина, снова ощутил себя молодым и любимым, радовался как ребенок и дрожал от едва сдерживаемого нетерпения, слыша бешеный перестук собственного сердца, и ощущая жар твоего тела. Сгорел бы — но так вовремя оконфузился. В первый раз, и в его жизни, и в своей собственной».

Иван Антонович мысленно усмехнулся, припоминая — но вот стыда не испытывал совершенно. Так бывает, когда в первый раз в жизни прикасаешься к женщине и понимаешь, что она не только согласна, на то самое, чего ты так долго ждал от нее, но и сама во всем идет навстречу твоему желанию, подбадривает тебя и вдохновляет. Так что конфуза стыдится не стоит, а лишь посмеяться над ним, да забыть…

— Государь, проснитесь! Две галеры идут к крепости! В форштадте барабаны алярм бьют!

Звонкий голос Мировича вывел его из блаженного состояния дремоты, когда Морфей раскрывает свои объятия. Иван Антонович соскочил с кровати в один миг, поначалу хотел надеть брошенное на пол белье, но увидел на комоде свежее, и мгновенно, припомнив нелегкую службу и пограничную заставу, надел его, не обращая внимания на пикантные панталончики, которые и надеть то стыдно. И вылетел за дверь — Мирович предусмотрительно отошел от нее, внимательно смотря на него.

— Какие галеры? Далеко ли?

— Мимо форштадта прошли — там тревогу бить стали. Видимо, бригадир Римский-Корсаков в них неприятеля опознал!

«Вот где аукнулось письмецо мое наглое. Като моментально сообразила, что к чему и гонца в Петербург отправили. А там, на галеры и сюда поплыл карательный отряд. Все правильно — рассудили Панины или Орловы, не так важно, верно — успеть подавить попытку освобождения в зародыше, когда поняли, что игра пошла не по их правилам.

Спасло неожиданное обстоятельство!

Мы переиграли сроки выступления, перенеся их на восемь часов раньше условленного. А то нас бы захватили сейчас врасплох и на всем горячем — как говорится — со спущенными штанами. А сейчас иная игра будет — время выиграли. А оно позволило Римского-Корсакова со Смоленским полком в мятеж вовлечь, вот и предупредил он барабанным боем, и гарнизон в три раза увеличить. В крепости лейб-кампания и неполная рота пехоты, плюс два десятка человек орудийной прислуги на последнем баркасе приплыло. Расторопен, не зря ему чин бригадира присвоил».

Кляня себя за мальчишество два дня назад и за легкомыслие преступное, Иван Антонович принялся надевать мундир — тот был уже кем-то тщательно вычищен, как и шляпа с туфлями — там даже медные пряжки переливались от чистки и кожа блестела.

Мирович, и вышедшая из спальни Маша в надетом халате ему помогали одеться, застегивали многочисленные оловянные пуговицы, которых было удивительно много, включая гетры.

— Где Бередников?

— Комендант тревогу объявил, только приказал не бить в барабаны! Я хотел возразить, ведь не по уставу, а он ответил, что премьер-майор не имеет ему права советовать, так как он в баталиях несколько раз бывал, и маневр вражеский понимает. Мол, нахрапом хотят крепость захватить, а потому отпора ожидать не будут. Если в барабаны забить, то противник насторожиться успеет, под пушки не полезет. Но ведь так не по воинскому регламенту происходит, государь? Я ведь прав…

— Яйца курицу не учат. Врага надо из-засады бить, тогда ему большие потери причинить можно. Приказы подполковник верные отдал! Где он сейчас находится?

— На государевой башне, ваше величество! Приказал лейб-кампании в резерве быть у ворот для вылазки, и вас охранять. Пушки картечью зарядили, и связки соломы чуть что зажечь, если туман не разойдется, и вниз со стен кинуть — тогда будет видно куда стрелять.

— Вот пусть далее командует, — отрезал Иван Антонович, туго перепоясываясь офицерским шарфом, под который засунул пистолет. Еще была подвешена шпага — хотя владеть ей не умел, но без нее дворяне здесь ощущали себя голыми. Нахлобучил шляпу с пером.

— А…

— Бэ тоже витамин, — отрезал Иван Антонович возглас Марии Васильевны, и так посмотрел на нее, что девушка немного попятилась, прикрыв ладонью свой ротик.

— С первыми выстрелами вместе с женами офицерскими пойдешь к лекарю, и будете за ранеными солдатами ухаживать. Если за мной на стену пойдешь — искренне не советую этой глупости совершать. Бабам, как и девицам, на войне нечего делать! На то моя царская воля!

— Да, государь, — Мария Васильевна присела, раздвинув руки — видимо не зря ее учили азам политеса, раз о нем вспомнила в эту минуту при рыке императора, противоречить которому не хотелось. Даже Мирович вытянулся, изображая полное послушание.

— Пойдем в башню!

Иван Антонович быстро пересек плац и вскоре оказался в Государевой башне. Перешагивая через ступеньку, поднялся на площадку — там был Бередников, внимательно смотрящий в бойницу. Рядом с ним барабанщик с фурьером, у других бойниц три фузилера приготовились к стрельбе, положив тяжелые ружья на камень. У одного солдата вообще был допотопный «карамультук» с широченной воронкой на дуле, весьма устрашающего вида. Такие часто использовали в крепостях и на флоте для стрельбы картечью— в арсенале имелись несколько штук.

— Государь, прижмитесь к стене, Христа ради! Я за вашу жизнь в ответе! Галера десант высадила — конногвардейцы в мундирах белых.

Иван Антонович послушно отошел за стену, уйдя в сторону от бойницы. Как он помнил, шефом в Конной гвардии состоял сам Григорий Орлов — возможно, это он успел предпринять экстренные меры. Человек он резкий, топтаться на месте не будет, решительности хоть отбавляй — страшный противник, как и все братья, незаурядный.