— Галера «Саламандра», что в вашей экспедиции участвовала, два часа тому назад как в Кронштадт ушла. С нее сошло четыре десятка измайловцев и конногвардейцев, и, что характерно, пока только семь человек из них сами пришли в Тайную экспедицию и все-все рассказали о случившемся конфузе. Остальных наши людишки по всему городу ищут, но они попрятались, затаились и выжидают. Но кое-кто из них к злословию прибегнул. Слухи по столице пошли, причем все гнусные, на измену народ подбивающие — о вхождении на престол Иоанна Антоновича.

— Вот как?! Не успел…

Алехан, словно постаревший на десять лет, бессильно опустился на диванчик. Обмотанное окровавленной тряпкой плечо надрывно болело, свинцовая пуля крепко засела в лопатке. Нужно было идти к лекарю, но дело, прежде всего, и он поторопился прибыть в Санкт-Петербург, чтобы успеть предупредить о случившейся беде.

Спасся Алексей Орлов необыкновенным чудом — когда пушки в третий раз прошлись вдоль стен смертоносным свинцовым ливнем, он упал на землю, опередив брата. А когда поднял голову, увидел остекленевшие глаза Григория, белый мундир на груди был изорван, кровавая каша переломанных ребер — брат был убит наповал, и даже не бился в предсмертной агонии. Легко умер — в атаке, на рывке!

Алехан воевал, а потому сразу понял, что их замысел с треском провалился. О том чтобы лихим наскоком взять крепость, речи уже не шло. Потому, что на стенах была не малочисленная команда мятежного подпоручика, а пехотная рота, не меньше, судя по частым выстрелам из фузей. И с правильно расставленными орудиями — любой приступ, даже самый отчаянный, отбивался от стен фланкирующим огнем.

Вся армия царя Петра штурмовала Нотебург неделю — и не им было лезть на стены с одним эскадроном — поспешили они в горячности и жестоко расплатились за ошибки.

Но кто же знал?!

Алехан рванулся к берегу, и сильный удар в плечо сзади, свалил его уже в воду. Лежавший за прибрежными камнями конногвардеец помог снять мундир и перевязал плечо. А дальше началось самое страшное — матросы галеры, наслушавшись посулов «Ивашки» (назвать узника Иоанном Антоновичем даже под угрозой смерти бы не стал), изменили. Этого и следовало ожидать — вражда флотских к гвардии была стародавняя, и выпукло проявилась в дни переворота 1762 года. Лишь своевременное прибытие адмирала Талызина в Кронштадт не дало Петру Федоровичу возможности в нем укрепиться — император просто опоздал с принятием спасительного решения, предложенного фельдмаршалом Минихом.

Поняв, что его безоружного и раненного сейчас схватят, Алехан бросился в холодную невскую воду, благо над ней еще стелился легкий туман. Сильное течение подхватило его, сколько он находился в реке, сам не помнил, но однозначно долго. Вынесло среднего из братьев Орловых прямо на берег, далеко от форштадта, занятого мятежными «смоленцами». А вот дальше события стали многозначительными…

— Как вы добрались до столицы, Алексей Григорьевич? Может что-то узнали про мятежников?

— Не знаю я про них ничего, на берег еле выплыл, когда бежал. Могу только сказать, кто ими командует сейчас…

— Это мы знаем — полковник Римский-Корсаков, уже получивший от царя Ивашки» бригадирский чин, — усмехнулся генерал Суворов, но увидев мучительную гримасу насмешки на лице Орлова, моментально насторожился и тихо спросил:

— И кто принял над ними командование? Вы увидели кого-то из генералов, что перешли на сторону «Григория»?

— Фельдмаршала Миниха собственной персоной. Ехал по дороге в сопровождении адъютанта и десятка драгун. С ними был один из офицеров Шлиссельбургского гарнизона, имени не знаю, видел раз мельком. Вроде из наших остзейских немцев…

— Поручик Тизенгаузен, такой там один, — задумчиво кивнул Василий Иванович, прикусив губу. В эту секунду он начал отчетливо осознавать, что если не принять экстренных мер, то ситуация может выйти из-под контроля в ближайшие дни, если не часы.

Появление на шахматной доске разыгранной партии, такой крупной фигуры как Миних, подрывала надежные пока позиции сторонников Екатерины Алексеевны. Фельдмаршал был стар — ему пошел 81 год, но до сих пор физически крепок, по донесениям соблазнил статс-даму и фрейлину двора, удалось перехватить их любовную переписку. Женщины им восхищаются — действительно угрюмый воин, со столь извилистым жизненным путем манил прекрасных дам к себе своей загадочностью и характером. В нем чувствовался человек, способный совершить поступок, на который многие не в состоянии решится, боясь проигрыша.

Христофор Антонович не только волевой и целеустремленный военный, но и как человек с годами остроты разума не утратил. Наоборот — чуть ли не каждую неделю подавал Екатерине Алексеевне всевозможные проекты по обустройству государства Российского, детально проработанные и выверенные. Предлагал даже направить его Сибирским губернатором с целым планом воплощения задуманных им реформ.

Неуемной энергии человек!

Такие люди смертельно опасны в сложившейся ситуации, потому что всегда смогут переломить ее в свою пользу. Искушение для губернаторов и полковых командиров будет слишком велико — царю Иоанну Антоновичу есть, что им предложить. А за возможность резко возвыситься, многие будут готовы рискнуть, да к чему славословия — уже приняли к исполнению манифест и распоряжения императора.

В отличие от братьев Орловых Василий Иванович освобожденного из «секретного каземата» Иоанна Антоновича, иначе как императором не называл. Но то, только мысленно, произнеси он такую крамолу вслух — смерти подобно, ему это не простят.

Но делать что то надо, с каждым часом позиции Иоанна Антоновича усиливаются — «бабье царство» народу надоело до отрыжки, тем более, что принятый закон о «болтунах» крепко повредил репутации Екатерины, которая чуть ли не на всю страну открестилась от желания стать женой уже покойного Григория Григорьевича, ведь злые языки тут же ее окрестили «графиней Орловой». Вот для того, чтобы заставить всех болтунов и острословов «прикусить» языки, и, не подумав, издали этот закон, что полностью повторял подобный указ государыни Елизаветы Петровны. Вот только в расчет не взяли, что трон под новой царицей не прочен.

— Вас сопроводят к лекарю, Алексей Григорьевич — надо вынуть пулю. Императрице я сообщу о вашем ранении! О мятеже ей доложит чуть раньше граф Панин — гонцы уже отправлены.

Выставив Алехана за дверь, Василий Иванович задумался. В том что узник действительно Иоанн Антонович, никто сомневаться не будет — тот же Миних и Берг, что видели его в каземате, к самозванцу не примкнут. А если так, то вера их словам будет — так что не стоит издавать грозного указа о поимке «Гришки» или «Ивашки». Будет только хуже — армия и дворянство не поверит, а сама Екатерина Алексеевна станет в их глазах самым натуральным самозванцем — ибо прав на престол не имеет по праву рождения, а фактически отодвинув от него собственного сына.

— Надо раздавить мятеж, пока он вширь не разросся! Иначе будет поздно, — пробормотал Суворов и прикинул — в гвардии десять батальонов пехоты и четыре, да уже только четыре, эскадрона Конной гвардии. Солдат гарнизона, и тем более матросов, привлекать категорически нельзя — изменят сразу, как только послушают манифест Иоанна Антоновича. Давить немедленно — если к мятежу присоединятся полки, стоящие в Новгородской губернии, гарнизоны и ланд-милиция, то гвардия не устоит. Более того, гвардейцы тогда сами свергнут Екатерину Алексеевну, его благодетельницу. А вот этого генерал Суворов не желал категорически.

— Надо немедленно обговорить, — Василий Иванович поднялся из-за стола — он решил немедленно объехать шефов и командиров гвардейских полков, чтобы выработать план наступления на Шлиссельбург. А еще ему было что сказать аристократам, чтобы отвратить их от предательства царицы, благо было чем их напугать и что предложить…

Глава 8

— Я рад тебя видеть в здравии, государь! Ты совсем не изменился, когда мы с покойным императором Петром Федоровичем посетили тебя в каземате. Только глаза стали другими, — фельдмаршал Миних напомнил Ивану Антоновичу Железного Дровосека из знаменитой сказки, про волшебную страну с великим и ужасным Гудвином, которую довелось читать в детстве. Крепкий, лицо словно вырублено топором, суровое, выдубленное сибирскими морозами и житейскими невзгодами, опаленное сгоревшим порохом сражений. Взгляд жесткий, оценивающий, много чего повидавшего в жизни старика — «а на что ты способен?»