Я никогда не могу предугадать его появления. Не срабатывает интуиция, не возникает предчувствия. Нет ничего, что могло бы мне чем-то помочь, как-то подготовиться. Отменить дела, встречи. Привыкнуть к ощущению возбуждения, нетерпения, предвкушения. Все это сваливается на меня ледяным потоком без предупреждения.

Например, когда он вдруг встречает меня в зале ожидания аэропорта. Еще секунду назад, я думаю только о том, как побыстрее получить свой багаж и вернуться домой. Принять ванну и немного отдохнуть. После перелетов у меня всегда болит голова, а в ушах будто вата. Меня раздражает безумное количество народа, а громкие слова диспетчера неприятно бьют по вискам. Я спешу покинуть вокзал. Я нервничаю из-за такси, которое неприлично опаздывает.

Рядом со мной непременно кто-то есть. Я редко летаю одна. Агент, фотограф, ассистент, секретарь. Мне постоянно приходится выслушивать от них огромное количество информации. По делу и без. Мало кто знает, что оказавшись на твердой земле, мне больше всего хочется остаться одной. Полежать в тишине, выпить бокал вина. Расслабиться и насладиться своей усталостью. Прийти в себя. Перевести дух.

Я делаю все, чтобы это произошло как можно быстрее. Любые задержки вводят меня в состояние психованного напряжения.

Быстрые, дерганые шаги по парковке. Туда-сюда. Десять вперед, десять назад. Стук каблуков и мое недовольное шипение. Господи, ну, когда уже можно будет нырнуть на заднее сиденье автомобиля и погрузиться в ритм города. За стеклом. Посмотреть на все это из надежного убежища. Вернуть свою непричастность. Мой агент, пользуясь образовавшимся временным провалом, пытается мне рассказать о планах на вечер. А мне жаль потраченных впустую минут. Бездарно потраченных.

Бестактно прервав его, прошу выяснить, что случилось с такси. И почему его до сих пор нет. Обо всем остальном позже. Я буду на связи, я буду внимательно слушать и исполнять все в точности, как он скажет. Но сейчас я хочу оказаться дома. Хотя бы на час. И не надо пока трепать мой мозг.

Я не жду никаких перемен в течение этого дня. Я не жду, что минуты вдруг совершат безумный кувырок и вдруг растворятся у меня под ногами. Я не жду Романова. Я ничего не жду. Но когда его рука ложится мне на шею и крепко сжимает, вздрагиваю. Все происходит так, словно он случайно проходил мимо. И так же случайно по ходу движения прихватил меня.

– Идем, – вот и все, что я слышу. И по инерции следую за ним. На выход. Быстрый поцелуй в висок, и мои волосы в его пальцах. Настолько сильно стиснутые, что становится больно.

– Еще раз так сделаешь, и я подстригусь.

Романов усмехается и открывает передо мной дверь.

– Только попробуй.

В следующий раз я встречаю его с короткой стрижкой.

Это может быть один день, или один вечер. Иногда это затягивается на целый уик-энд. Иногда он приезжает раз в неделю, а иногда отсутствует по месяцу. Я никогда не знаю, когда снова увижу его. Он никогда не говорит ничего конкретного. Мы так и зависаем в этой неопределенности, с твердой уверенностью, что каждый раз может быть последним. Наверное, от этого я никак не могу им надышаться. Никак не могу привыкнуть к его неожиданным приездам. К его коротким фразам и к отсутствию каких-либо обещаний.

И мне все равно, где мы находимся. В машине, в ресторане, в гостинице или в театре на какой-нибудь сумасшедшей премьере. Самые невинные прикосновения заканчиваются неконтролируемым диким желанием. Друг друга. Только сейчас. Прямо сейчас. И именно здесь. Без вариантов.

Ему просто на все плевать. Что про него думают и что о нем скажут. Одна его фраза может перечеркнуть все мои планы. Тихо брошенная фраза в любой, даже самой не подходящей ситуации. «Хочу тебя», и больше ничего не остается.

Расстаемся мы молча. Без слов. Я делаю вид, что мне легко это дается. Он делает вид, что у меня это получается. А потом наступают долгие минуты ожидания, к которому так нелегко привыкнуть. Он никак не напоминает о себе, как будто исчезает из моей жизни. Навсегда. Не звонит, не пишет. Однажды посыльный приносит мне небольшую коробку. Когда я ее открываю, то нахожу комплект изумительного нижнего белья. И короткую записку.

«Завтра вечером я сниму это с тебя. Очень медленно».

До этого я не видела его месяц. Тридцать гребаных дней. И уже думала, что не увижу.

Мои дни забиты съемками в режиме нон-стоп. Чтобы оставалось как можно меньше времени на выдающие отчаяние мысли. Я впихиваю свою жизнь в жесткий график, чтобы ни одной свободной минуты. Ни одной возможности задуматься. О том, как тяжело. Как не хватает. Как до тихого воя недостаточно.

Я бы не решилась ему об этом сказать. Все дело было в двух бокалах вина. И, может быть, в наступающем Рождестве. Слетел какой-то предохранитель, отвечающий за мое молчание.

Я говорю это, отведя в сторону взгляд. Потому что глаза неприятно жжет. Потому что знаю, что завтра он улетит. Снова. Ранним утром, когда я буду еще спать. И, как всегда я не проснусь, а он не разбудит. Он всегда уходит очень тихо. Оставляя лишь слабое напоминание о своем присутствии. Недопитая чашка кофе, пачка сигарет, исписанный неровным почерком лист бумаги. Вот и все. Мне и в голову не приходит, что прежде чем закрыть за собой дверь, он долго рядом со мной сидит. Что прежде чем уйти, он непременно касается губами моей скулы и осторожно убирает волосы со лба. Я не заставала таких моментов. Иначе обязательно поцеловала бы его руки. За эти прикосновения.

Я говорю почти шепотом, а сама смотрю в плотную темноту ночи за окном.

– Мне так тебя мало. Господи, ты даже не представляешь насколько.

Не в упрек. И не в претензию. Просто иногда невыносимо. И мучительно тяжело. Знать. Что впереди бесконечная череда дней без него, которую надо преодолеть. Перешагнуть. Как-то пережить.

Он берет меня за подбородок и поворачивает лицом к себе. Вытирает слезы.

– Аня, не надо.

И больше никаких разговоров. Никаких обсуждений. Ни о том, что происходит у него, ни о том, происходит ли что-то вообще. Никаких подробностей о той его части жизни, что меня не касается. Он не делится проблемами, хотя иногда появляется уставший и вымотанный. Не выспавшийся, после многочасового перелета, с темными кругами под глазами и запавшими скулами. Иногда приезды ко мне даются ему слишком тяжело. Но в нем чересчур много злого упрямства. А еще четкого следования своему слову. Однажды приняв решение, он едва ли от него откажется. Чего бы это ему не стоило.

Даже если это только ради того, чтобы пригласить меня на ужин. Ради каких-то двух часов проложить свой маршрут через мой город, чтобы ровно, словно в этом нет ничего особенного, сказать:

– Я давно тебя не видел.

И прошлое его и будущее остается для меня за пределами. За пределами знания, понимания, восприятия. Его телефон, пока он рядом, непременно выключен. Ни звонков, ни смс, ни каких-либо других упоминаний извне. Что это? Нежелание впускать на свою территорию. Или наоборот, желание оградить меня от нее. Не понять. Умом не понять. Только на интуитивно-бессознательном уровне. Запахами и ощущениями. С закрытыми глазами, легкими прикосновениями. По-другому никак. С ним никак.

Зато я точно знаю, если он вдруг исчезнет, то это навсегда. Значит, его больше нет. Нигде. Совсем. Ни для кого.

А если останется, то это тоже… Но только для меня. Рядом.

Еще я уверенна, все, что было им сказано – сказано не впустую. Не просто так. Не для того, чтобы меня успокоить. Или смирить. За его голосом не прячутся пустые звуки. Романов слишком трепетно относится к любой произнесенной фразе, у него нет необдуманных или случайных слов. А раз так, то пусть я и не в курсе, но где-то там, в его гордом одиночестве, в его череде дней, проведенных в других странах, пустых номерах гостиниц, в телефонных разговорах и встречах, постоянное движение. Навстречу. Задуманному.

Но ведь еще есть время, когда он остается один. Я боюсь представлять эти моменты. Боюсь представлять его ночи и вечера. Где-то там. И это не из-за того что я вижу с ним других женщин. Как раз от того, что я их не вижу, становится особенно больно. А если бы я могла в это мгновение позвонить?