– Да, но не только в этом.

По большому счету, мне уже харкать на нюансы.

На оттенки.

На скрытые смыслы.

На тона и полутона. В его исполнении. Для меня осталась одна, почти порнографическая истина, заключенная всего в несколько слов. Моих слов.

– Когда мне можно будет уйти? Так, чтобы навсегда?

«Можно» дается мне болезненней всего. Как будто оно набито камнями. С такими острыми, как бритва краями. «Навсегда» задевает и царапает. Но почти не ощутимо. В остальном – справляюсь хорошо.

Он делает жест, приглашая к нему подойти. Подхожу. Замираю. Опустив голову. Его ладони ложатся мне на плечи, опускаются к ключицам. Тонкий материал сорочки соскальзывает на пол.

Тепло горячей ванны медленно добирается до моих босых ступней, поднимается к коленям. Успокаивает. Отпускает. Холод и страх пятится. И только удары сердца с внушительными перебоями напоминают, что еще совсем недавно было все не так лучезарно. Но в целом, и это уже не имеет никакого значения. Пытаюсь сосредоточиться. Заставить свой взгляд быть в постоянном движении. Не получается. Он то и дело зацикливается. То на темно-бардовой напольной плитке, то на прозрачной струе воды. Романов остается лишь размытым силуэтом вне моего поля зрения. Вне фокуса.

– Не сегодня, – отвечает. А я вздыхаю. Безнадежно.

– Завтра? – взгляд упирается в хромированный кран, в котором отражаются встроенные потолочные лампы. Художественно отражаются. Яркими отблесками. Переливаются розовыми красками. Играют на блестящих гранях.

Я почти забываю про свой вопрос.

Когда слышу ответ:

– Я тебе скажу когда.

Когда-нибудь я наверняка это услышу. Хотелось бы немедленно. Прямо сейчас выйти из душной, наполненной паром, ванны, пересечь просторную гостиную, все это ядовито-красное пространство и оказаться за дверью. Быстрым шагом устремиться на улицу. А потом, как можно дальше от него. Не важно в какую сторону. Лишь бы противоположную. И так, чтобы без возврата.

Вместо этого история продолжается. Под его чутким руководством я оказываюсь в ванне. В сотне бурлящих пузырьков. В ароматной пене. В которую очень хочется окунуться с головой и в ближайшую неделю не выныривать.

Он скидывает рубашку и опускается рядом на пол. Прислоняется спиной к бортику ванны и закрывает глаза. Между нами тишина. Пауза. Пронзительное молчание. Дыхание. Уже ровное. Плеск воды. Шипение пены.

Между нами натянутые струны. До предела натянутые. До боли. Когда наизнанку. Без наркоза. Когда трясет только от одного присутствия. Рядом. Когда спицами в спину. До крика. То ли от обиды. То ли от страха.

Он скрещивает руки и глубоко вздыхает. Словно вся эта ситуация ему порядком надоела. И молча сидит, в который раз забывая о моем присутствии. По крайней мере, именно такое впечатление складывается на первый, неискушенный взгляд. Или мне просто хотелось бы так думать.

– Кто у тебя был? – не открывая глаз. Будто через силу. Через себя. Все мы тут давно «через себя». Не оглядываясь. И ничего, привыкли. – Каждого. По фамилии или имени. Мне все равно.

Мне хочется сказать «Не твое дело». А потом еще и съязвить на этот счет. Опять. Как будто все его уроки были благополучно спущены в унитаз, стоило мне оказаться в безопасности. Хотя это не то слово, которое можно использовать, находясь рядом с ним. По крайней мере, не в трезвом уме и пока еще светлой памяти.

Склоняю голову на бок и упираюсь щекой о край бледно-розовой ванны. Мои губы на уровне его затылка, и я устало выдыхаю ему в волосы:

– Никого.

И продолжаю тихо:

– Никого, кроме тебя. И беременна была от тебя. Я не принимала таблетки. Забывала. Подай мне, пожалуйста, сигареты. Я закончила.

Откровенность моя вымученная. Выдрессированная адскими способами, но простая и легкая. За ее последствия не переживаешь. Потому что все возможные последствия ты уже поймала. Больше об этом можно не думать.

Получаю смятую пачку и прикуриваю. Медленно выпускаю во влажную пелену серую струйку. С удовольствием снова наполняю легкие крепким дымом, задерживаю в себе и выдыхаю ровными кольцами.

Каждая клеточка моего тела сейчас рада никотину. До визга.

– Никаких детей, Анна, – мое полное имя будто подчеркивает всю важность данного замечания. Проникаюсь. И плотнее сжимаю зубы. – Ты могла позаботиться хотя бы об этом.

Романов резко поднимается и коротко на меня смотрит. Мы встречаемся взглядами, и я тут же отвожу глаза. Боюсь, что в них он увидит нечто такое, что видеть ему совсем необязательно. Остаточное явление забитого самолюбия.

Только чтобы не слышать этой реплики, можно еще раз постоять на балконе. Проще сказать «не от тебя», чем потом услышать в ответ «от тебя не хочу».

Никому не нужна такая правда. Никому не нужна правда, следующая за такой правдой.

Еще одна спасительная затяжка. Такая глубокая, что почти до желудка. Изучаю стену. Изучаю стену. Изучаю стену. Каждый гребанный шов. Каждый лепесток нарисованной темно-бардовой лилии. И чувствую, как глаза наполняются слезами. Пока еще наполняются. Пока я еще могу их сдерживать.

– Не надо меня тыкать носом в свои ошибки, – голос у меня дрожит. Это заметно. Он проваливается на согласных и взмывает на гласных. Как истеричная линия кардиограммы. – Мои ошибки, мои проблемы. И мне их решать. Я к тебе с ними не приходила. Хотел узнать – узнал. А теперь воздержись от комментариев.

Он замирает. Застывает на месте. И даже перестает дышать. Делает шумный вдох и не выдыхает.

Я считаю. Один-два-три.

Его глаза темнеют. Зрачки расширяются.

Вода в ванне стремительно остывает. И от этого холода меня передергивает. Как от электрического разряда. Тушу сигарету и возвращаюсь взглядом к стене.

Я считаю. Четыре-пять-шесть.

Говорят, когда нервничаешь, полезно считать до десяти. Помогает успокоиться.

На цифре десять, он произносит ровным тоном. Уже ровным. Уже спокойным. Но я уверенна, что впервые мне удалось вывести его из своего железобетонного равновесия. И пока я не знаю, чем мне это грозит.

– Такие проблемы, – он делает ударение на каждом слове. – Мы будем решать вместе.

– Вместе, – усмехаюсь. – Мы ничего делать не будем. Для «вместе» недостаточно трахаться раз в неделю.

– Для меня достаточно, – он оборачивается уже в дверях. Останавливается на мгновение и бросает через плечо, – Жду тебя внизу. Не задерживайся надолго.

Я сожалею о том, что у меня нет таблеток. Вредных, сильных, разрушающих нервную систему.

Потом, в будущем.

От которых съезжает крыша, от которых дохнут клетки головного мозга.

Потом, в будущем.

Но лучше в будущем разбираться с последствиями действия антидепрессантов, чем в настоящем резаться о края навалившейся реальности.

Я бы не отказалась от капсулы Прозака, Ксанакса, Селекса, Золофта.

Паксила, Неурола, Ремерона.

Можно не все сразу, но что-нибудь на выбор. Можно не все сразу, но в двойной дозе. Так, чтобы наверняка. Для смелого шага в следующую минуту нужно что-то посильнее собственной решительности.

Так приходит понимание, что нормальный образ жизни тебе не по плечу. По карману, но не по плечу. Так скатываешься снова вниз. На исходные позиции. Так происходит подмена понятий. Когда «нормальное» совсем не кажется «нормальным». И наоборот.

Рывком поднимаюсь из ванны и, игнорируя капающую с волос и тела воду, прохожу в номер. За мной тянутся мокрые темные следы. Обрисовывают каждый шаг на мягком светлом паласе. Шаги в одну линию. Именно так, как нас учили передвигаться в любом доступном пространстве. Ровно. Легко. Чуть покачивая бедрами. Хотя, видит Бог, с мастерством по модельной походке, можно уже не напрягаться.

Достаю из шкафа платье. Красивое, элегантное. Насыщенного темно-зеленого цвета. Достаю шикарные туфли на высоком каблуке с чуть заостренными носами и тонким ремешком через подъем. Достаю черные прозрачные колготки с имитацией чулок. Черное нижнее белье и ярко-красную помаду.