– Мы никому ничего не должны, – тугой поток машин проносится мимо меня, ослепляя ярким светом ксенона. Нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу. Слушаю тишину. Слушаю тишину. Слушаю тишину. Безрезультатно пытаюсь уехать хоть куда-нибудь.

– Нет, должны, – упрямо повторяет она. – Нельзя, чтобы убийство оставалось безнаказанным.

Усмехаюсь.

– Ну, накажи, в таком случае, меня. А все остальное выброси из головы.

Наконец, возле меня останавливается желтое такси, и я с облегчением ныряю внутрь салона. Называю наугад адрес водителю и возвращаюсь к разговору. Хотя, признаться, он меня напрягает. Странно, но мне совершенно не хочется на данный момент оказаться рядом с ней. Мне не хочется выслушивать ее параноидальные идеи о мести, и даже делиться с ней своей печалью у меня нет никакого желания.

– Ты знаешь, что дело не в тебе, – уже менее уверенно говорит она, однако через секунду в ее голос возвращается былой напор. – Я тебя не виню… Но мне кажется, что мы могли бы сделать нечто большее для него, нежели просто завершить начатое чужими руками. Ведь был шанс… Пока билось сердце, всегда оставалась, хоть мизерная, но надежда.

Я быстро устаю от этих предположений и довольно-таки резко ее прерываю:

– Алин, иногда ты очень хорошо соображаешь, но сегодня явно не твой день, – мое терпение на исходе. Оно надувается как мыльный пузырь и готово вот-вот лопнуть. – Такие дела всегда доводят до конца. Давай я не буду тебе этого объяснять. Тот, кто сделал этот один раз, в случае необходимости повторит снова. Это лишь вопрос времени.

Хорошо, что она не видит, как по моему лицу текут соленые слезы. Я осторожно слизываю их с губ языком и беззвучно глотаю. Вот почему я не ехала сейчас домой. Вот почему искала для себя любое другое убежище, где можно будет отгородиться от оправданий и сожалений. Особенно от оправданий. Особенно для себя.

– Именно поэтому нельзя такое просто так оставлять, – не сдается она. – Только скажи, что ты поможешь, остальное я возьму на себя. Возможно, понадобится какое-то время, чтобы все узнать, выяснить, но мне нужна твоя помощь.

Ее голос дрожит. Как высоковольтные провода на морозе.

Я молчу, и у нее складывается ложное впечатление, что я обдумываю ее слова. А у меня и в мыслях такого не было. Я точно знаю, что это не тот путь, по которому следует продолжать идти. Такой вариант событий может иметь место быть в боевиках, вестернах, триллерах. Где-то по другую сторону экрана, где пули ненастоящие, где кровь больше похожа на кетчуп, где актеры, умерев, через минуту встают и идут пить кофе. В нашем случае такого не будет. Все случится в режиме реального времени. Без дополнительных сцен и дублеров. А меня это, черт возьми, совершенно не устраивает.

Так и не дождавшись моей реакции, Алина осторожно продолжает рассуждать дальше:

– А может быть, это все из-за тебя. Ты же наверняка об этом думала.

Думала. В этом Алина права. А в остальном – нет. Играть на моем чувстве вины это то же самое, что долбить по клавишам расстроенного рояля. Звук есть – смысла нет. И результата тоже. Одна пустая трата времени. И терпения.

– Помнишь, с чего все началось? С Романова, и твоего ему отказа. Согласись ты тогда, и Сергей был бы жив.

Послушно, почти смиренно впитываю ее обвинения. Каждой клеточкой кожи. Прижимаюсь лбом к холодному стеклу и закрываю глаза. Ее голос ледяной струей вливается мне в голову, донося суть сказанного до сознания.

– Но ты можешь все исправить, это в твоих силах.

Искусство подводить к главному. Совершенство в умении проводить переговоры. Дипломатия. Сквозь детали к основной идее. Даже на расстоянии чувствую, как она берет меня за руку, сжимает мою ладонь в тонких пальцах и ласково, непринужденно заставляет следовать по дороге своих мыслей. Своих убеждений. Своих замыслов. Осторожно, мягкими жестами отвлекает от сомнений, создает видимость единственно-правильного решения.

– Прими его предложение, – почувствовав брешь в моей обороне, настаивает она. – Уничтожь его. Отомсти за Морозова, за нас за всех. Ты же это умеешь. И у тебя все карты на руках. Потом мы уедем туда, где нас никто никогда не найдет. На любой материк мира, какой только скажешь.

Я молчу. Достаю из сумочки салфетки и тщательно вытираю влагу под глазами. Затем отсчитываю купюры и расплачиваюсь с водителем. Наличных почти не осталось. Прошу притормозить рядом с банкоматом и вновь ступаю острыми каблуками на серый асфальт.

Молчу.

Молчу.

Молчу.

– Где ты сейчас, Ань? – допытывается она. – Можешь приехать? Мы все обсудим. Пока тебя не было, я обо всем подумала. Кроме Романова, больше некому. И все зависит только от тебя. От твоего положительного ответа.

Приближаюсь к банкомату и вставляю в прорезь кредитную карту. Совершаю все необходимые манипуляции. Пока жду результата, согреваю замерзшие руки горячим дыханием, плечом удерживаю трубку у уха.

– Скажи хоть что-нибудь, – доносится из динамика. – Ты меня слышишь?

Когда на экране появляется сообщение и том, что на счете недостаточно средств, я роняю телефон. Ошибка. Это может быть только ошибкой.

– Аня! – кричит из телефона Алина. – Где ты? Да, скажи хоть что-нибудь! Ты меня слышишь?

Это мой личный счет и мои личные деньги. Никто не может ими распоряжаться и тратить их. Наследство. Неприкосновенная гарантия жизни, к которой я привыкла. Моя независимость, мой материальный фундамент. Моя уверенность в себе и в завтрашнем дне. Все же лелею надежду, что это ошибка. Но с этим мне предстоит разобраться завтра.

Я наклоняюсь и подбираю трубку. Прежде чем ответить ей, долго смотрю на голубой экран, загипнотизированная ярким свечением. Чтобы не зацикливаться на всех проблемах сразу, отвлекаюсь на вопросы и предложения Алины. Я концентрируюсь на них, стараясь не думать о том, что буду делать дальше. Пока я лишь знаю, чего точно делать не буду.

– Слышу, Алин, – тихо начинаю я, и она боязливо замолкает. – И хочу, чтобы ты меня послушала. Ты находишь это благородным, да? Месть и все-такое. Вендетта, кровь за кровь, – я произношу это нудным, безжизненным голосом, лишенным интонаций. Прислоняюсь спиной к холодной стене и устало продолжаю. – Может быть, ты готова на все, чтобы только восстановить справедливость или тебе просто не терпится умереть в свои двадцать три года, но не надо подписывать под это меня. Я жить хочу, понимаешь? Как минимум, еще лет двадцать. А все эти игры хорошим, как правило, не кончаются. Ты забыла, кто ты, девочка из детского дома? Против кого ты прешь? Кем себя считаешь?

Очевидные вещи. Прописные истины. Зачем я это говорю ей? Она и так все прекрасно знает, просто еще не способна оценить свои силы. Она до сих пор в статусе женщины его Превосходительства. До ее мозгов еще не дошло, что больше нет никакого статуса. Что больше нет защиты, что теперь каждый сам за себя. Точка.

– Если хочешь все свалить на меня, давай, я не буду против. Но, если честно, твои измышления по поводу моего отказа и его последствий, кажутся откровенно слабыми.

– Извини, – шепчет Алина, безнадежно пытаясь меня остановить. Поздно.

– Не извиняю, – рычу я в ответ и бросаю трубку.

Беда в том, что нам всегда необходимо найти виновных. Объект для своей ярости, ненависти, злости. Кого-то, на кого можно обрушить всю силу данных чувств. Не бывает ярости в пустоту. Это не эстетично. Не правильно. Это не приносит никакого морального удовлетворения. Злость, обида, непонимание помогает нам не утонуть в пустоте. Выжить после удара, найти в себе силы оправиться. Это как допинг. Укол адреналина. Стежок хлыста.

Я стою, прислонившись рукой к холодному металлу банкомата, и пытаюсь отдышаться. Привести в порядок пульс. Справиться с очередной порцией слез. Но веки уже начинает обжигать их горячее дыхание. Не получилось. Сорвалась. Даже тушь не выдерживает такого количества соленой воды. Растекается грязно-серыми разводами по щекам.

Я не подпускаю к себе панику. Держу ее на расстоянии вытянутой руки. Сохраняю лицо и вертикальное положение тела. Но у меня не очень хорошо это получается. Трудно держать плечи расправленными, когда на них наваливается слишком много. Трудно высоко держать подбородок и холодно усмехаться неприятностям. Чертовски трудно. И не каждому под силу.