– Не нравится? – я пытаюсь сохранить снисходительную улыбку. Я всеми силами удерживаю ее на лице. Но, в конце концов, проигрываю и этот бой.

– Нет. Не нравится, – по слогам произносит он. Превосходная способность донести до оппонента весь смысл своих желаний. Одной модуляцией голоса. Так что не остается сомнений в его серьезности, а потребность продолжать разговор в том же ключе мгновенно отпадает.

Я не хочу задумываться, куда мы едем. Какие бы варианты не приходили мне в голову, ни один из них меня не удовлетворяет. Так что, когда я вижу, что мы подъезжаем к отелю меня это не удивляет. Совсем. Я просто отмечаю сам факт. С таким же успехом мы могли бы прибыть в любой другое место, и оно так же не произвело бы на меня никакого впечатления. Но все же я вспоминаю.

Что это один из самых дорогих отелей города.

Что, в нем шикарные номера с просторными балконами и превосходными видами на город.

Что в нем есть спа-салон и фитнесс центр, а так же бассейн и конференц-зал.

Его холл отделан белым с черными прожилками мрамором.

А служащие носят зеленую с золотым форму.

Я здесь была и не один раз. Известное место среди тех, кто не знает точного количества нулей у себя на счету. А подсчитать их довольно сложная задача. Практически невыполнимая. И уж, конечно, совершенно неинтересная.

Нет, я не отношусь к категории таких людей. Хотя считать для меня тоже адский труд.

Романов уверенно пересекает холл и направляется к лифту. Не оборачивается. Ничего не говорит. Просто идет по своей вселенной, не обращая внимания на окружающих. То, что я иду за ним не вызывает у него никаких сомнений. Это так же неоспоримо, как вежливые улыбки служащих отеля. Так быть обязано. Так будет. И так есть.

Я следую за ним, отставая на полшага. И тоже делаю вид, что мне все безразлично. Редкие в столь ранний час постояльцы стыдливо отводят от меня глаза. Они бросают брезгливые взгляды на мои разбитые колени, и больше уже видеть ничего не хотят. До мокрых спутанных волос дела не доходит. Не хватает смелости. Я инородный элемент среди них. Призрак. Меня проще не замечать. Смотреть в мою сторону ниже их достоинства.

Я постигаю смысл слова «презрение».

Все время, пока мы поднимаемся на лифте в компании молодой пары, пока мы идем по длинным коридорам, я упиваюсь этим словом. Я им буквально давлюсь. Оно гуляет у меня по пищеводу вниз-вверх, вызывая рвоту. На уровне безусловных рефлексов.

Он открывает дверь номера ключом-картой и включает свет, а я замираю на пороге. Далеко не от восхищения, возбуждения, предчувствия или страха. Ничего конкретного. Все в одном флаконе. Передо мной не стоит вопрос выбора идти или не идти. Я уже давно пришла. Но к чему? Или к кому? Это начинает волновать меня больше всего.

Я растеряно оглядываю безликий номер. В нем нет ничего, чтобы могло бы рассказать о хозяине. Стандартный люкс, вылизанный и вычищенный до блеска, так что в воздухе до сих пор витает запах свежести от чистящих средств. Плотные бронзовые шторы опущены, чтобы не пропускать дневного света. Сохранять интим. Никаких лишних и личных предметов.

– Стой, где стоишь, – глухо приказывает Романов и направляется к мини-бару. Чувствуется, что он здесь бывал. И не раз. По неторопливым движениям и умиротворенному спокойствию. По тому, как он передвигается по гостиной. Как по-хозяйски открывает бар и наливает себе стакан виски. Уверенна, что это его любимая марка. Как раз для подобных визитов. Он напоминает сытого хищника после охоты. Удачной охоты.

– Ты здесь живешь? – спрашиваю, для того чтобы хоть что-то спросить. Не молчать в ожидании его следующего шага, а наполнить тишину своим голосом. Будто она может обвалиться, если ее не подпереть постоянным потоком звуков. Несмотря на усталость, тело сковывает от напряжения.

– Нет, здесь живешь ты, – он оборачивается и смотрит на меня. В упор. От его потемневшего взгляда хочется сделать шаг назад, выйти за дверь и перевести дыхание. Как перед решающей битвой. Секунду для того, чтобы собраться с мыслями, взять себя в руки и уже достойно выдержать столь наглое разглядывание. Ничего из этого я не делаю. Остаюсь на месте, едва сдерживая нервную дрожь.

– Раздевайся, – делая небольшой глоток, невозмутимо произносит он.

– Что? – словно подозревая о своей глупости, вопрос срывается с губ тихо и хрипло. На цыпочках. Стараясь никого не задеть.

– Я сказал, раздевайся, – нетерпеливо повторяет он, повышая голос. – И не заставляй меня дважды говорить одно и то же.

В его бокале угрожающе позвякивают кубики льда. Янтарная жидкость становится с каждой секундой все светлее. Лед тает, скрадывая градус.

– Я говорю раздеться, и ты раздеваешься, – продолжает он еще резче и настойчивей. – Я говорю лечь, и ты ложишься. Чтобы я не сказал, ты это выполняешь. Что тут непонятного?

Действительно. Все предельно ясно. Правда, если он скажет «Спрыгни с моста», я, пожалуй, повременю.

Мои пальцы тянутся к пуговицам, вынимая их из петель. Одну за другой. Я делаю это по возможности быстро, чтобы было незаметно, как меня трясет. В голове крутится единственная мысль. Только бы без издевательств. Что угодно, но только без боли.

Страх перед физическим насилием – нормальный страх для нормального человека. Этим мы и отличаемся от животных. Разум посылает нам предупреждающий сигнал к сохранению жизни. Он подбрасывает мрачные картинки, чтобы мы начали бояться.

Бояться – значит, иметь представление о возможных последствиях.

Глядя на Романова, эти последствия туманно расплываются. Тают в гулкой тишине номера. Его лицо ничего не выражает. Плотно сжатые губы и холодный взгляд. В котором не проскальзывает ни одной эмоции. Ни малейшего намека на заинтересованность.

Я скидываю плащ с плеч, и плотная ткань с тихим шелестом падает к моим ногам.

Хочется обнять обнаженные плечи руками и скрестить ноги. Хочется создать барьер между нами, хотя бы воображаемый. Иллюзию защиты.

Он говорит:

– Снимай все. Все до последней детали.

Ладонями сжимаю края кружевной комбинации и снимаю ее через голову. Резким движением отправляю на пол.

– Браслеты, серьги, цепочки, – перечисляет он. – И прочий мусор на твоем теле.

– Этот мусор стоит немалых денег, – отстраненно замечаю я.

– Не переживай, будет другой. Душ прямо и направо. Если что-то понадобится – скажи, – Романов недовольно морщится и добавляет. – И перестань уже дрожать. Можно подумать, это твой первый раз.

Я переступаю через груду одежды, бывшей когда-то дизайнерским шедевром, оставляю сверху горстку украшений. Конечно, можно назвать их и «мусором». Но лично у меня язык не поворачивается. Становится обидно и горько. Не то чтобы я цеплялась за материальные предметы в этом мире, однако они хранят частичку моей памяти. События, даты, слова. Образы, тени, чувства. А он сравнял их в своем пренебрежении. Одним махом.

– Далеко не первый, – все же не сдерживаюсь и на ходу зло бросаю я. Захожу в ванну, закрываю дверь и защелкиваю замок. Тут же включаю воду, чтобы не слышать язвительного ответа. Он тонет в тихом шипении. Так-то лучше. Значительно лучше.

Напротив меня большое, во всю стену, зеркало. На его гладкой поверхности золотое тиснение в виде бутонов роз. По всему периметру тянутся тонкие стебли с изящными листьями. Оно вычищено и отполировано, так что не видно ни одного отпечатка. Ни одного грязного развода. Единственный грязный развод на нем в данный момент – я. Мое отражение. Презрительно усмехаюсь сама себе. И вижу, как нервно кривятся губы на лице, как натягивается кожа на заостренных скулах, как щурятся черные глаза.

Набираю полную джакузи. Сгребаю с полочек всевозможные флаконы и выливаю их в воду. Соль для ванны, пена для ванны, ароматные шарики с маслами. Воздух наполняется запахами цедры лимона, жасмина и ландыша.

Не думая о том, что сейчас происходит за дверью, опускаюсь в благоухающую воздушную пену. Ступни обжигает. Прикусываю губу, задерживаю дыхание и с головой ныряю в горячую воду. Пока в груди не начинает колоть от недостатка кислорода. Кожу пощипывает от жара, тело отзывается на умиротворяющее тепло.