Праздник кончился. Конфетти превратилось в мусор. Софиты погасли. Начинается то, что другие бы назвали жизнью. Во всей красе своих убогих оттенков. Я лишь подозреваю, что это не предел. Что может быть и хуже. Но чтобы развить данную мысль фантазии не хватает. Она сдыхает в муках под давлением синдрома абстиненции.

– Я говорила, что мне нужна твоя помощь? – долетают до меня ее слова, когда я, натянув на себя платье, воюю с молнией.

– Мне самой нужна помощь, – признаюсь. Откровенно. Не стыдясь. Смирившись. Признав. – Не меньше твоего, Алин. Но в отличие от тебя я не повторяю это при каждом удобном случае.

Из моего голоса выветриваются последние истерично-насмешливые нотки. Я больше не шучу. Я больше не пытаюсь шутить. Расчесываю волосы, накидываю на плечи короткую куртку, ищу сумку среди хаоса, воцарившегося после моего пребывания в номере.

– Прекрати изображать из себя жертву, – устало выдыхает Алина.

– Когда кто-то изображает из себя Бога, кому-то приходится подыгрывать.

– Скажи мне, – не слушая меня, продолжает она, – Просто скажи свое мнение. Не задавай вопросов, воспринимай информацию как достоверную. После смерти Морозова произойдет раздел интересов. Многие захотят избавиться от его влияния, зажить свободно. Каковы мои шансы их удержать?

– Скромные, – ни на секунду не задумавшись, отвечаю я, стоя на пороге номера. Сейчас меня больше интересует ужин. Алину больше интересует ее будущее. Ей надо просчитать свои шансы. Мне надо просчитать, сколько еще я так смогу протянуть. В этом мы сходимся. Нас объединяет слово «недолго». – У тебя нет главного – инструмента воздействия, и ты не знаешь, получишь ли ты его. Ведь завещание еще не оглашали.

-Я хочу блефовать, – тихо говорит она.

– Ну, так блефуй, – немедленно соглашаюсь я. Беру со стола карту-ключ и задумчиво кручу ее в руках. Если честно, тут все просто. Тут – это на месте Алины. Либо она действительно блефует и убеждает всех, что все те бесконечные материалы с фотографиями, биографиями и международными связями и контактами есть у нее на руках. И при любой возможности, она не хуже Морозова сможет ими воспользоваться, стравив между собой сильных мира сего. Либо – нет. Не всегда важно иметь прибыльный бизнес. Иногда достаточно быть владельцем информации, чтобы обеспечить себе хорошую жизнь. Такую, что в случае твоей смерти станет хуже всем. На данный момент у Алины нет ничего, и неизвестно будет ли. Но блеф дело благородное. Когда знаешь, за что ты борешься. Она знает. И это ее оправдывает. – Обязательно будут такие, кто захочет усилить свое влияние после смерти Морозова. Воспользоваться шансом. Не прозевай таких попыток. А лучше сразу пресекай. В корне. Продержаться осталось недолго. Но либо ты, либо тебя. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

Алина молчит. Переваривает так любезно предоставленную мной информацию. Хотя я уверенна, что она не хуже меня в этом разбирается. Потому и названивает мне чуть ли не каждый Божий день.

– Устрой пару показательных выступлений, – продолжаю я. – Организуй небольшую шумиху, чтобы на время отвлечь народ от насущных вопросов. Чтобы они забыли о коксе, бабле и девочках. И, наконец-то задумались о своих гребанных жизнях.

Монолог достойный речи на вручении Нобелевской премии.

– Но постарайся сама остаться в стороне. Не привлекай к себе лишнего внимания. Не сейчас.

Каждым своим словом, я подталкиваю Алину к следующему вопросу. Я буквально веду ее к нему. И если она его не задаст, то мне придется в ней разочароваться. Алина меня не разочаровывает.

– Ты со мной? – насмешливо спрашивает она.

Как только я открыла рот и завела всю эту ерунду про шансы, вопрос стал неминуем. Как пуля, выпущенная из дула пистолета. Обратно уже никогда не вернешь. И курок спустила я сама. Хотелось бы мне сознаться, что это вышло случайно. Но случайно только дети рождаются. А все остальное мы вполне в силах контролировать.

Уже почти выйдя из номера и закрыв за собой дверь, я бросаю:

– С тобой.

Есть целый свод правил, которые якобы должны направлять тебя в жизни.

Одно из них: никогда не сдавайся. В противовес христианскому смирению и греховному унынию. Почему-то никто не упоминает, что это чертовски сложные направления. И следовать им в силу различных обстоятельств не всегда получается.

Чтобы хоть как-то разобраться во всем, отправляюсь в ресторан рядом с гостиницей. Совершить более серьезное и длительное путешествие, я не способна. Бывает так, что в определенный отрезок времени ты можешь сделать лишь самый минимум от своих возможностей. Однозначно, сейчас именно тот случай.

Есть несколько способов справиться с депрессией.

Это:

– Радикальный. Например, повеситься.

– Либеральный. Например, впасть в состояние алкогольной и наркотической зависимости.

– И извращенный. Например, внушить себе, что все хорошо, жизнь продолжается, солнце светит, травка зеленеет.

Я иду по улице, то и дело спотыкаясь на высоких каблуках, и твержу себе, что все зашибись. Прошедшие несколько дней были лишь минутной слабостью. Случайная прореха в моем железобетонном жизнелюбии. Человеколюбии и прочей ерунде.

Собственно, окончательно утвердиться на своих позициях мне мешает головная боль. Это если не причина, то существенный повод вернуться к первым двум пунктам для моего выживания. Или же его лояльного прекращения.

В ресторане заказываю мясо и салат из свежих овощей. Глядя на этот гастрономический праздник, испытываю острую потребность в компании. Любого представителя человеческого рода для поддержания простейшего разговора.

Так уж вышло, что всю жизнь я только и мечтала, как бы остаться в одиночестве. Вокруг меня всегда присутствовали люди, от которых мне становилось тошно. Няни, гувернантки, учителя. Они навязчиво вплетались в мое ежедневное существование. С советами, нравоучениями, замечаниями, оценками. Каждый день, с утра до вечера, был кто-то рядом. Ничего не изменилось ни в университете с соседями-студентами, ни с Морозовым с Алиной и Викой. Но кто мог знать, что добившись, наконец, желаемого, я оказалась в пролете. Не желай, не мечтай, не стремись. И никогда не узнаешь, что такое разочарование.

Найти себе здесь компанию, это не в Макдональдсе к первому встречному подсесть. Тут все по правилам хорошего тона. Вольности прощаются только таким как Романов. Которым глубоко плевать на всех, кроме себя. А значит, им можно все.

И вот он момент, когда сюжет совершает еще один резкий поворот. И, конечно, сидя за столиком у окна и молча пережевывая устриц, я ничего об этом не знаю. Просто еще один невнятный вечер в не очень дорогом и не очень престижном ресторане. Фоном – унылая джазовая музыка. Пронзительный саксофон, усталое фортепиано и тихий ласковый голос эстрадной певицы. Легкое подрагивание свечи в прозрачном бокале на столе и тени от слабого пламени на белоснежной скатерти. Редкие посетители, услужливые официанты. Вот и все составляющие сегодняшнего вечера.

– Господи, какая измученная элегантность во взгляде, – рядом со мной вдруг появляется мужчина и нагло садится за мой столик. Бросаю на него короткий взгляд. Оцениваю. Потертые джинсы Ливайс, выцветшая футболка, кожаная куртка. Просто, но простота дорогая. Невзрачная и неброская. Темные волосы, темные глаза, загорелая кожа. Смотреть на него приятно и вкусно. Немного самоуверенная улыбка, резкие выразительные движения. Такие встречаются в рекламе байков или спортивных машин. Но у этого на шее висит хороший профессиональный фотоаппарат, через который он то и дело смотрит на меня. – Можно я тебя сфотографирую?

Откидываюсь на спинку стула, прикладываю салфетку к губам.

– Нет.

Я ничему не научилась. Я все с тем же извращенным удовольствием произношу это слово. Может быть чуть быстрее и поспешнее, чем могло бы, но с той же язвительной улыбкой. Оно щекочет кончик языка и упрямо срывается с губ.

– В каждом жесте, уставшая роскошь. Видела бы ты себя со стороны, тоже не смола бы пройти мимо, – ничуть не смутившись, продолжает он. – Редко встретишь такую натуру. Несколько фотографий для личной коллекции. Заметь, я не нарушаю твою частную территорию, а милостиво прошу разрешения на съемку.