– Все хорошо, – сквозь зубы выдавливаю я и останавливаюсь. – Давай присядем на минутку.

Она послушно садится на ветхую скамейку. Я рядом. Чуть наклонившись вперед, чтобы унять ноющую боль в животе. С утра. С утра я уже ее чувствовала. Не придала значения. Думала, что пройдет. Утихнет. Не утихла. Наоборот.

– Аня? – в ее голосе тревога. А я прикладываю массу усилий, чтобы ее не показывать. – С тобой все хорошо?

– Да, вполне, – киваю, прикусывая нижнюю губу. До боли. До крови. И снова улыбаюсь. – Расскажи о своей сестре. Сколько ей лет? Чем занимается?

Каждое слово, будто камень во рту. Тяжелое и неповоротливое. Хриплое. Сквозь усиливающуюся боль. Наклоняюсь ниже. Почти к самым коленям. Чувствую как лоб покрывается испариной.

– Ее зовут Таня, и я не знаю, чем она занимается. Она редко приходит, но всегда говорит, что заберет меня с собой, когда ей исполнится восемнадцать.

Солнце светит так ярко, что на глазах наворачиваются слезы. Воздух прозрачный и густой. Немного розоватый. Под ногами – серый асфальт с глубокими черными трещинами. Из них пробивается зеленая слабая трава. Сегодня чудесный день.

Великолепный.

– Так оно обязательно и будет, – новая волна боли растекается внизу живота. Так что перехватывает дыхание. – Она же твоя сестра.

– Я не могу пойти с ней. Доктор говорит, что мне нельзя. Я должна лечиться.

– Это верно, но вы найдете выход, я уверенна.

Я не знаю, что сейчас происходит во мне. Но догадываюсь. Ничего хорошего. Когда ты беременна, а по ногам течет липкая кровь, не стоит рассчитывать на какой-то счастливый исход событий. Сжимаю плотнее колени и набираю полную грудь воздуха. В глазах темнеет. Всего на мгновение, будто меня опускают с головой в глубокий колодец. А потом я возвращаюсь назад. На свет.

Ногти впиваются в тонкую кожу ладоней. Так что остаются ярко-багровые отметины в виде полумесяца. Маленькие серпы с острыми краями.

А день и, правда, прекрасный. Такой, что жаль его портить.

Предпринимаю еще одну попытку совладать с мимикой лица. Пытаюсь расслабить сведенные к переносице брови, опустить верхнюю губу и разжать зубы.

– Ты беги обратно. Я тебя догоню, – мне все-таки удается распрямиться и посмотреть на нее. Довольно спокойно. Как будто ничего не происходит. Ничего важного.

Она сомневается. Боится уйти и оставить меня одну. Поэтому я легонько ее подталкиваю в спину, утвердительно кивая. Мол, все хорошо. Все в порядке. Я действительно догоню.

Но когда Арина скрывается в дверном проеме, я достаю мобильный телефон и дрожащими пальцами набираю номер скорой помощи. Две цифры. Всего две цифры. И больше не могу нормально говорить. Рычу. Пропускаю воздух сквозь зубы и называю адрес оператору, который должен прислать мне бригаду. В ближайшее время.

Сквозь неплотно подогнанные доски на землю капает кровь. Ритмично. Капля за каплей. И постепенно впитывается в сухую землю. Сначала я наблюдаю за этим процессом, зажав голову между коленей, а потом теряю сознание.

***

В себя прихожу уже в больнице. Светлой и шумной. За окном все так же светит солнце, но вот сегодняшнее это солнце или уже вчерашнее, я понять не могу. Просто молча лежу и смотрю как в лучах кружатся пылинки. В голове пусто и тяжело. От наркоза. После операции.

Плохо, когда не понимаешь, что с тобой произошло. То есть, в физическом плане все кристально ясно. В других – не особо. Вздохнуть с облегчением? Порадоваться, что все прошло без последствий? Без таких, за которые пришлось бы потом объясняться. И просто объяснять, как случилось так, что принимая противозачаточные таблетки, мне удалось забеременеть.

Этот вопрос хочется перекурить. Отложить на некоторое время. Впрочем, это уже не вопрос. И объяснять ничего не придется.

Я не успела подумать, что значит для меня мое состояние. Значило. Я не успела к нему привыкнуть. И осознать. А теперь уже и не осознаю. Осталось принять все по факту.

Факт – ребенка у меня не будет.

Факт – больница. И громкие голоса врачей в коридоре.

Факт – капельница, воткнутая в мою вену. По которой медленно проникает в кровь прозрачная жидкость.

Факт – вчерашнее-сегодняшнее солнце.

И ватная слабость по всему телу.

И, конечно, факт, что он не звонит. Хотя я даже не представляю теперь, где мой телефон.

Факт, что не сильно меня этот факт волнует. Да, и все вышеперечисленные тоже.

Закрываю глаза и очень хочу снова заснуть. Побыстрее и поглубже. Сон для меня роскошь, а тут такая удача. Сбежать от всего в мир сновидений. Под действием какой-нибудь наркоты под названием морфий. Так легко, как щелкнуть пальцами.

Но тут слышу тихий звук, открываемой двери и легкие шаги. Сквозь опущенные веки, замечаю тень у моей кровати.

– У тебя ресницы дрожат, – голос мягкий и спокойный. И в нем проскальзывают нотки неуверенности. Как у человека, который не знает мотивов своих действий, который сомневается в их правильности и своевременности.

Я тоже. Я тоже сомневаюсь в правильности и своевременности того, что сюда пришел Женя.

– Твой врач сказал, что ты уже должна прийти в себя.

– Я пришла, – глаза у меня все еще закрыты. И желания их открывать нет. Я шевелю губами, и с языка срываются глухие звуки. Говорить трудно, словно во рту песок. Мелкий и мокрый. – Как ты узнал?

– Арина рассказала, а потом уже и медсестры объяснили, что тебя увезли, – он садится рядом и замолкает.

Эти вечные, неуместные паузы в разговорах. Когда будто бы и надо что-то сказать, а с другой стороны – ни к чему. Хочется, чтобы и тишина была правильно понята, чтобы она сама все разъяснила. Без слов. Ответила на вопросы, нашла нужные фразы.

К сожалению, так не бывает. Поэтому я все же открываю глаза и немного приподнимаюсь на локтях.

– Не думала, что мы еще встретимся. По крайней мере, ни при таких обстоятельствах. Представляю, как сейчас паршиво выгляжу, – мне удается улыбнуться, однако Женя не отвечает на мою улыбку. Смотрит серьезно и задумчиво. В его темных, почти черных глазах плещется недоумение и сожаление.

То ли от моих высказываний, то ли от моего вида.

– Скажу тебе одну вещь, – он чуть наклоняется ко мне и понижает голос. – Сейчас ты выглядишь беззащитно и нежно. Испугано и устало. И ты сейчас гораздо ближе, чем в первую нашу встречу. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Считай, что я еще не отошла от наркоза, поэтому могу говорить все, что думаю. Ты нагло врешь.

– Я говорю тебе это как мужчина и как фотограф, – на этот раз он тоже улыбается. И тут же переходит на другую тему. – Кто-нибудь еще знает, что ты здесь? Может быть, позвонить твоим родственникам?

Если только в могилу.

Безучастно мотаю головой.

– Планирую выбраться отсюда через пару дней, – мои пальцы скользят по локтевому сгибу и осторожно вынимают иглу из вены. Жидкость продолжает капать. Прямо на белоснежную простыню. И под самым острием растекается мокрое пятно. Отрываю пластырь от кожи и скатываю из него маленький шарик.

– У тебя было сильное кровотечение…

– Умоляю, без подробностей, – недовольно морщусь и щелчком отправляю шарик в мусорную корзину.

– Только без обид, но где отец ребенка? Он-то хоть знает, что с тобой произошло?

В данный момент больше всего меня занимают жалюзи на окне. Кремового цвета. С широкими вертикальными полосами, сквозь которые пробиваются лучи солнца. Меня занимают микроскопические пылинки, танцующие в воздухе и чей-то оставленный засохший букет на подоконнике. Возможно, у моей предшественницы сложилось все иначе. В каком-то более положительном ключе, и она покинула больницу, забыв о цветах. Потому что ее мысли были наполнены иными вещами, и испытывала она другие эмоции.

Цокаю языком. Небрежно и даже безразлично.

– Нет, Жень, не знает. Я понятия не имею, где он. А если бы и имела, то не спешила бы ему об этом рассказать. Есть такие вещи, которые сложно объяснить. Когда мы встречались, я принимала таблетки. Должна была принимать. Регулярно. А я… В общем, не всегда вспоминала о них.