Но чертовски притягательном.

Я боюсь, что не смогу забыть. Что у меня не хватит сил выкинуть его из памяти. Одним легким движением руки вычеркнуть из своего настоящего. И оставить в прошлом.

Особенно сейчас. Когда это не туманная перспектива, а реальный шанс.

Я боюсь. Что в один прекрасный день пойму, что не могу к нему прикоснуться. И никогда не смогу. Тогда мне больше всего этого захочется. До грудного крика. Но будет поздно. Поздно и пусто.

Страх растекается под кожей. Полосует, словно скальпелем. Острым лезвием по венам. Безжалостный хирург, обрезающий крылья. Прижимающий лицом к земле. Склоняющий на колени.

Я боюсь, что мне не удастся. Что у меня не получится. Что я не смогу.

Но я говорю:

– Да.

– Хорошо, – легко соглашается он. – Это займет несколько недель.

Я ровно сажусь в кресле, и дверь с мягким звуком закрывается.

***

Мне бы никогда не пришло в голову задать ему один вопрос. Для начала, потому что любые вопросы между нами не приветствуются. Особенно те, которые могут случайно у меня появиться. По ходу пьесы. По ходу того, как мы возвращаемся в гостиницу.

Иногда кажется, что мне никогда будет из нее не уйти. Стены, которые уже набили оскомину на зубах. Приветливые швейцары, улыбающиеся мне как старой знакомой. Скоростной подъем на двадцать пятый этаж. Длинные коридоры с темно-зелеными с золотой окантовкой коврами. Тяжелая дверь с электронным замком карт-ридера.

Мы заходим в номер, и он коротко бросает.

– Закажи ужин.

Приказывает. В свойственной только ему манере. Когда слова не подлежат обсуждению. Только исполнению. И только немедленному.

Он подходит к окну и поднимает жалюзи. Неоновый вечер падает отблеском на потолок. Растекается в кляксы Роршаха. С острыми краями света уличных прожекторов. Реклам. Вывесок.

– Полетишь со мной в Якутск? – трубка замирает у меня в руках, а пальцы так и не нажимают кнопки номера вызова обслуги. Романов не оборачивается. Взмах руки, и он быстро проводит по волосам. Замечаю, как напрягаются мышцы спины под тонким материалом рубашки. И тут же расслабляются. Щелчок, и часы брошены на широкий подоконник. Еще щелчок. Теперь зажигалки.

– Дней на пять.

Я набираю номер и слушаю в трубке телефонные гудки. Сверяю правильность цифр на дисплее и сервисной табличке.

Жду ответа. Жду ответа. Жду ответа.

Я жду, когда уже можно что-нибудь сказать. Нейтральное.

– Что ты будешь? – интересуюсь, когда идеальный женский голос все-таки мне отвечает. Голос спрашивает у меня, я у него. Мы меняемся вопросами, как картами.

– Выбери сама, – Романов все так же смотрит прямо перед собой. Рядом с часами ложатся бумажник и ключи от машины. Едва заметное движение, и он расстегивает манжеты на рубашке. Неторопливо. Как будто, это единственное, что его занимает на данный момент.

– В течение получаса, – повесив трубку, сообщаю я.

Он молча кивает и уходит в ванну. Сигарета остается дымится в пепельнице.

Обслуживание в делюксовых отелях всегда будет на высоте. Ровно на той высоте, на которую возвышаются их здания. На крышах, которых непременно найдется вертолетная площадка. Поэтому с ужином у них проблем нет. С любым ужином. На любые вкусовые предпочтения.

Я наблюдаю, как сервируют стол на две персоны. Лосось маринованный в соусе халапеньо на ломтиках черного хлеба, салат из рукколы и пряной зелени под бальзамическим уксусом, грудка цыпленка в травах с белыми грибами, клубника в шоколадном соусе, а так же гранитес из свежевыжатых соков.

Апофеоз сегодняшнего вечера – пара витых свечей. С ровным оранжевым пламенем. Но едва Романов садится за стол, как тут же недовольно их задувает.

Пшик. Больше нет оранжевого пламени. И танцующих теней.

Когда он наклоняется, по его вискам, с мокрых волос стекают выпуклые капли воды. Они оставляют прозрачные дорожки на высоких скулах и падают на белоснежную скатерть.

Беру стакан воды и делаю пару глотков. Аппетита все равно нет, поэтому я просто наблюдаю, как он ест. Слежу за каждым аккуратным движением. Чуть ли не с эстетическим удовольствием.

– Ты так мне доверяешь, что даже готов есть со мной?

Его рука замирает в воздухе. Вилка с резким звуком ударяется о край фарфоровой тарелки. Несколько секунд он сидит неподвижно. Словно прокручивает про себя снова и снова мои слова. Вникает в их смысл. А потом протягивает мне столовый прибор.

Пытаюсь понять, что делать в таких ситуациях дальше. В ситуациях, которые дезориентируют в пространстве.

Бездвижение между нами затягивается. Растекается в моменте.

Беру вилку из его рук и подцепляю кусочек золотистого цыпленка. Криво улыбаюсь и чуть подаюсь вперед.

– Рискуешь, – замечаю я, когда он медленно снимает мясо зубами.

– Я безгранично в тебе уверен, – Романов усмехается. Сохраняет за собой право язвить. От чего сложно понять, серьезно он говорит или просто играет в очередную игру. Взгляд все равно остается отрешенным, как у человека, которому нечего терять. Или наоборот. Есть слишком многое, и это порядком надоело.

Перехожу к салату. Подношу кусок хлеба с лососем. Передаю стакан с водой. В каждом моем жесте легкая дрожь. А он будто этого не замечает. Послушно, без капли сомнения принимает все, что я ему даю. Даже не задумываясь, что именно.

Это называется безгранично.

Беспредельно.

***

Мы сидим в номере. Кроме тишины между нами больше ничего нет. Невесомые молекулы воздуха наполнены предвкушением. Их надежные соединения натянуты как струны. На которых при желании можно станцевать.

По моему звонку появляется официант и убирает пустые тарелки. Он бесшумно двигается, словно все понимает. Понимает, что молчаливое равновесие лучше не нарушать.

Романов первым нарушает эту идиллию.

Его мягкий низкий голос струится. Наполняет собой квадратные метры.

– Ты ничего не ответила по поводу поездки со мной, – короткий взгляд из под ресниц. Изучающий и внимательный. И снова молчание. Какое-то время. Время, чтобы еще раз обдумать свои слова. Нам обоим. Уже произнесенные и еще нет. – Впрочем, у тебя сейчас будет слишком много дел, чтобы надолго отлучаться из города.

Не занимаюсь переубеждением. И убеждением обратного. Это довольно бесполезные движения навстречу.

И так понятно, что пригласив меня с собой, он совершил ошибку. Отступил от собственных правил.

И так понятно, что, не согласившись сразу, допустила ошибку я. потому что второго раза не будет. Он не привык разбрасываться подобными предложениями. Тем более повторять их дважды.

На данном этапе лучше всего просто забыть его слова. И я киваю в ответ.

– Да. Но все равно спасибо, я никогда там не была.

Еще одна сигарета просто взорвет мои легкие. Но не смотря на сопротивление организма, прикуриваю. Глотаю горький дым. И сохраняю спокойное выражение лица.

С каждым разом это все сложнее делать. Сохранять невозмутимость. На любое положение дел. Некстати вспоминаю о успокоительных таблетках. Было бы неплохо сейчас немного притупить свои нервы. Приглушить. Звукоизолировать.

А так, будто ржавым лезвием по венам. С глухой отдачей в виски.

Но если хочешь проснуться завтра в относительном спокойствии, сегодня придется терпеть. Сжимать зубы. Растягивать губы в слабой улыбке. Все по пунктам. По ролям. Изображать.

Кончики пальцев ощутимо дрожат. Немеют.

– Найди как-нибудь время. Не пожалеешь.

Еще одно подтверждение, что если это и случится, то без него.

Щелкаю зажигалкой. Щелкаю зажигалкой. Щелкаю зажигалкой.

Я улыбаюсь и говорю:

– Обязательно.

Мы выглядим как два менеджера в обеденный перерыв. Обсуждаем места, где лучше провести свой отпуск. Делимся впечатлениями.

Якутск? Там, правда, так замечательно, как говорят?

Непременно. В следующий раз.

Позвоночник начинает ныть от неестественно прямой спины. Чувствую себя, как на колу. И никак не могу расслабиться. Рядом с ним это вообще нереально. Он держит меня в постоянном тонусе. Между желанием обыкновенной близости и желанием кувыркнуться в истерику.