У меня до сих пор не складывается картинка, как мы могли оказаться за одним столом. Нет никаких предположений. Я забываю, что здесь все друг друга знают. Что у них всегда есть повод поговорить о какой-нибудь херне. Решить проблемы. Обсудить сферы интересов. Пока мирным способом. В спокойной обстановке. Под умиротворенные отзвуки музыки.

Даже Алина нисколько не удивлена приходом Романова. Она беззаботно смеется, и ее глаза загадочно блестят в темноте. Если ее не знать – никогда не догадаешься, как ее это напрягает. Со стороны все выглядит как добродушная встреча старых друзей.

Девочка Романова несет чушь. Откровенную, но грамотно. В нужные моменты отвлекает внимание на себя. Она делает большие глаза и складывает губы в восторженное «о». На первый взгляд – в голове у нее полная каша, и все это напоминает врожденный дебилизм. Но она такая милая. Кукольная. Что ее чушь хочется слушать и слушать. Можно без проникновения в смысл.

Да, на первый взгляд все именно так и есть. У нее выразительные жесты и богатые интонации голоса. Каждое слово она будто вырисовывает, раскрашивает, наполняет глубиной. Своими репликами она идеально сглаживает разговор. Не встревает. Не любопытствует. А очень мягко и профессионально направляет в другое русло. Ее интерес – мужчины. Мы с Алиной в эту область не входим. Она не раздражает. Она – идеальное сопровождение. Эскорт. Если бы я не была когда-то на ее месте, то вряд ли бы это поняла.

За все время, что мы сидим, Романов ни разу на меня не смотрит. Даже случайно. Как будто меня здесь нет. На его лице застыло выражение хорошо скрываемой скуки. Иногда я слышу его голос. Спокойный и размеренный. Без раздражения, без интереса. Ровный и гладкий.

Допиваю. Прикуриваю. Изучаю пространство. Ничего конкретного.

– Повторить? – чей-то голос врывается мне в мозг. Берет его приступом. Чтобы распознать звуковые сигналы, чтобы преобразовать их в речь, чтобы ее осмыслить, мне требуется время. Много времени.

Молчу. Соображаю. Разглядываю пустой стакан. А потом медленно говорю. Тиграну.

– Двойную порцию.

Он усмехается. Поднимает руку, чтобы сделать заказ и коротко замечает. Как бы невзначай.

– Мне это нравится. Мы сработаемся.

Я просто вынуждена уточнить.

В каком плане? Что он имеет в виду? Под глубокомысленным «сработаемся»?

Он не отводит от меня глаз. Взгляд навязчивый и очень внимательный. Скользкий. Его улыбка становится шире. Как будто я сказала именно то, что он ожидал.

– А о каком плане ты в первую очередь подумала?

В некоторых ситуациях крайне нежелательно оставаться равнодушной к чужим фразам. Или несерьезно к ним относиться. Также нежелательно углубляться в свои проблемы, не замечая ничего вокруг.

Смысл его слов доходит не сразу. То есть сразу, но не в полном объеме.

Есть люди, с которыми можно съехать с темы. Завуалированно послать на х?й.

Есть люди, с которыми этого делать нельзя.

Я наконец-то перестаю думать о Романове. И начинаю думать о себе. О своем будущем. Самом ближайшем. И о том, что я все еще свято лелею надежду уехать из города и начать новую жизнь.

Это мой план. Единственный.

Я смотрю на Алину. Потом на Романова. Но никто не смотрит на меня. Я один на один с его вопросом. С его взглядом. И томительным ожиданием ответа. Тут главное понять, что это не Олег, от которого можно отмахнуться.

Пора вынуть из задницы свою неуверенность. И что-то сказать.

Печально, когда есть что терять. Пусть это только перспективы. Отдаленные.

Еще печальней, когда наступает минута, когда ты вдруг понимаешь, что у тебя есть перспективы, пусть и отдаленные, и что их можно легко потерять. Прямо сейчас. Ни какие-то там мифические возможности. А вполне реальные.

Тогда становится не до игр. И не до безразличных смешков.

– Я думаю, что лучше сразу перейти к конкретике.

Он кивает в сторону девочки и говорит:

– Таких у меня много. Таких, как ты – нет.

Говорю, что это редкое везение. И лично я вижу в этом одни положительные стороны.

Он поднимается и предлагает это обсудить в более спокойном месте. Где не так много народу.

Не двигаюсь. Не двигаюсь. Не двигаюсь. Я сижу как приклеенная к дивану и понимаю, как меня это все достало. Ко мне наконец-то приходит просветление. Так неожиданно, что в пору воздеть к небу руки и пропеть Богу молитву.

Сигарета продолжает тлеть в пепельнице. В руках у меня бокал с виски, который я сжимаю с такой надеждой, будто он мне сможет чем-то помочь.

Смотреть на этого козла снизу вверх неудобно. Даже унизительно. Но смотреть по сторонам в ожидании помощи – унизительней вдвойне.

Тогда-то это и происходит. Где-то между моим упорным нежеланием куда-либо идти и пониманием того, что идти придется. Где-то между моим разочарованием и неприятным чувством обиды. Когда разговоры затихают и все взгляды устремляются на меня. Как будто я звезда мирового масштаба в зените своей славы.

Романов прикуривает. Щелчок зажигалки. Слишком громкий для наступившей тишины. Единственный звук. Как выстрел. И его спокойный голос.

– Она со мной. И уйдет отсюда только со мной.

Говорить ему этого явно не хочется. Его короткий и угрюмый взгляд на меня лишь подтверждает данный факт. Словно быть со мной – преступление.

Алина довольно скалится. Прислушивается. И даже чуть подается вперед, чтобы ничего не пропустить. Девочка удивленно вскидывает одну бровь и с любопытством меня разглядывает. Определенно, впервые за этот вечер я удостоилась ее внимания.

А я не знаю, куда себя деть. Как бы поудобней расположить тело в пространстве, чтобы их взгляды не задевали. Не резали. Не выкачивали из меня кислород.

Романов тоже встает. Тушит сигарету. Через силу улыбается. Как-то слишком вымученно. Смотрит на меня, потом кивает в сторону выхода.

– Пошла отсюда. Я подойду через минуту.

Он ждет. Терпеливо ждет, пока я неуверенно поднимаюсь из-за стола. Пока молча прохожу мимо. Стиснув зубы. Не встречаясь с ним взглядом. Опустив голову.

Я еще не решила, какой из вариантов развития событий – худший.

– Ты понимаешь, что делаешь? – его слова догоняют меня и словно ударяют между лопаток. Я почти у выхода. Одеваюсь. Не оглядываюсь. Не оборачиваюсь. Только чувствую, что он рядом. Подает пальто.

Коротко киваю. И говорю:

– Хочу вызвать такси. Но прежде, должна сказать спасибо. Я так думаю.

– Нет, ты не думаешь. Ты не думаешь, кому улыбаешься. Не думаешь, с кем говоришь. Куда приходишь и с кем встречаешься. Ты вообще, не думаешь.

Он совсем не похож на того человека, которого я видела в клубе. С другой. Ни интонациями голоса. Ни выражением лица. В нем не осталось даже усталой, снисходительной улыбки. Одно раздражение. И злость. Руки в карманах и почтительное расстояние между нами. Как между чужими. Мы и есть чужие.

– Ну, извини.

Выхожу на улицу. Холодный воздух бьет по легким. От ветра начинают слезиться глаза. Лавирую между бесконечными рядами машин, и туфли из тонкой кожи тут же намокают. Насквозь.

Он догоняет меня, когда я поднимаю руку, чтобы остановить такси. Желтое такое, жизнерадостное. Я почти в него сажусь, когда Романов обхватывает меня за плечи и прижимает к себе. Резко и стремительно. Чувствую его дыхание у шеи. И тихие слова:

– Обиделась?

– Чуть не расплакалась, – выдыхаю. И до боли прикусываю нижнюю губу. Считаю про себя, чтобы успокоиться. Не помогает. Ни фига. И голос звенит, прерывается. – Возвращайся. Сама доберусь.

– Уверена?

– Нет проблем.

Эти «нет проблем» даются с особенным трудом. С усилием. Через все внутренние барьеры. Жду, когда отпустит. Когда перестанет сжимать в кольце рук так сильно, что больно дышать. Дышать и без него больно, а с ним еще больнее.

Не отпускает. Целует. Волосы.

– Нет, теперь у нас много проблем. Очень много проблем.

Влажный воздух, наполненный ночной сыростью смешивается с его запахом. Ледяная морось смешивается с горячим теплом его тела. Получается контрастно и как-то невыносимо тяжело. Ощущать кожей. Все вместе.