Я взмахнул рукой и залечил повреждённые ткани на макушке у Михаила. Ещё не хватало, чтобы он вышел отсюда с сотрясением.

Весь дом начал ходить ходуном. Доброхот схватился за грудь и громко взвыл.

— Да что ж вы со мной делаете⁈ — пропыхтел домовой. — Что, Мечников, обещания для тебя — пустой звук? Умру же сейчас… Подыхаю!

— Никодим! — прокричал я. — Что происходит? Я ведь просил — отделить Доброхота, дать ему свободу!

— Я именно так знаки и начертил, — произнёс жрец. — Он не должен испытывать никаких мучений. Странно, что проклятье устроило такую отдачу. Клянусь, Алексей Александрович, я впервые с таким сталкиваюсь!

Рядом со мной рухнула книжная полка. Около дяди слетела с петель дверь. Полы трещали, потолок в нескольких местах просел. И в таких условиях мы должны продержаться тридцать минут? Как бы нас этот дом напоследок не похоронил!

Я прополз между падающими досками к домовому, который уже сполз с кресла и рухнул на пол, обхватив маленькими ручонками свою грудную клетку. Хоть нас с ним ничего и не связывало, мне хотелось помочь ему. И плевать на алхимический справочник Парацельса! Я просто не могу позволить ему умереть после того, как пообещал сделать обратное!

— Доброхот, что чувствуешь? — спросил я. — Опиши подробнее, постарайся.

— Дышать не могу, Мечников… — пыхтел домовой. — Чувство… Будто сейчас грудь разорвёт. Рука левая отнялась, кость горит вон та… Которая за рукой… Сука, да как её звать-то⁈

— Лопатка? — уточнил я.

— Да, она самая, — кивнул он и вновь сделал глубокий вдох, пытаясь совладать с болью.

Быть того не может… Это что же получается, у домового чёртов инфаркт⁈

— Алексей Александрович, только не говорите, что у Доброхота проявилась какая-то болезнь? — прикрывая голову от летящих во все стороны щепок, спросил Никодим.

Кажется, осознание произошедшего его не на шутку испугало. Вопрос только в том — почему?

— Похоже, у него такое же тело, как и у любого живого человека, — объяснил я. — Знаю, что звучит странно, но… Кажется, у домового серьёзные проблемы с сердцем.

— Этого я и боялся… — вздохнул Никодим.

— Чего? Инфаркта у домового⁈ — воскликнул Олег. — Я уже ничего не понимаю!

— Это необычное проклятье, господа, — заключил жрец. — Это — живое проклятье. Оно имеет свою волю и привязывается к живым существам. Поэтому домовой и состоит из плоти и крови. Он — не дух. Он — порождение живого проклятья.

— Так и что из этого следует? — спросил я.

— Как только проклятье покинет дом, оно может засесть в ком-то из присутствующих в виде недугов, — произнёс Никодим. — Я не уверен… Мне об этом рассказывали ещё в духовной семинарии. Всего один раз. Но похоже, что прямо сейчас проклятье пытается извести домового. Не спасём его — и весь ритуал пойдёт коту под хвост.

А если учесть, что раньше домовой был связующим звеном между домом и проклятьем, сложно даже представить, что произойдёт после его смерти. Суть я уже уловил. Нечто подобное я находил в трактате Асклепия. Правда, там живое проклятье автор относил к бестелесному биологическому существу, которое способно меняться и адаптироваться, в зависимости от условий окружающей среды.

Я отстранился от всех нахлынувших на меня мыслей и вернулся к осмотру Доброхота.

Далеко не факт, что у него инфаркт. Приступ длится не более десяти минут. Возможно, это обычная ишемическая болезнь сердца.

Стенокардия.

— Михаил! — крикнул я жрецу. — Кинь мне сюда мою сумку! Она у входа осталась.

Жрец, держась за ушибленную голову, промчался через гостиную, уклоняясь от падающих щепок. Вскоре я получил свой драгоценный арсенал — тонометр и фонендоскоп.

— Да всё, Мечников, плевать уже… — пропыхтел Доброхот. — Не можешь помочь — не мучай. Дай помереть спокойно…

— Да погоди ты! — перебил его я. — Дай спокойно давление померить.

А давление у Доброхота рухнуло. Не удивительно, что его смуглая кожа, покрытая толстым слоем волосяного покрова, так сильно побледнела. Я приложил головку фонендоскопа к верхушке его сердца и прослушал тона.

А они, между тем, слегка ослабли. Вряд ли это инфаркт миокарда, но он вполне может произойти, если я прямо сейчас не купирую возникшее состояние.

Я заставил коронарные артерии сердца расшириться и дал команду лекарской магии — растворить тромбы и атеросклеротические бляшки. На всякий случай, а вдруг у домовых они тоже имеются!

— Легче… Легче немного, — прошептал он. — Но всё равно сознание куда-то уплывает… Ох, а я ведь так хотел пожить хотя бы ещё чуть-чуть! Найти свою домовиху, съехать от вас к чёртовой матери…

Я услышал грохот над своей головой. Это дядя с Михаилом поставили прямо на нас с Доброхотом стол, чтобы защитить от падающих с потолка обломков. А сами скрылись в другой комнате вместе со старшим жрецом.

И тут я вспомнил сразу о двух препаратах, которые могут сэкономить силы мне и помочь Доброхоту восстановиться.

— Ну что, соседушка, готов стать моим новым подопытным кроликом? — усмехнулся я, достав из сумки одну колбу и один мешочек с порошком.

— А у меня есть выбор? — пропыхтел он. — Слушай, Алексей, на случай если я умру…

— Да не умрёшь ты, вот, — я приложил колбу к губам Доброхота. — Пей, живо!

— Нет, ты меня послушай, — вновь повторил он. — Если я умру — справочник алхимический лежит в библиотеке. Он всегда там был, просто ты плохо искал. Он в потайном ящике за одним из шкафов.

— И зачем же ты мне это рассказал? — не понял я. — Я ведь ещё даже не спас тебя, как и обещал.

— За попытку спасти, — устало фыркнул Доброхот.

Как только домовой закончил свой монолог, я влил ему в глотку зелье-энергетик. Оно должно было поднять ему давление и нормализовать тонус сосудов. Ведь по сути — это обычная смесь из кофеина, таурина и нескольких витаминов группы «В».

— Тьфу, какая же дрянь! — поморщился Доброхот. — Ты меня отравить, что ли, решил? От мучений избавить?

— Сейчас станет лучше, — уверил его я и вновь начал измерять давление.

Ведь следующий препарат может сбить его обратно. Именно поэтому я дал кофеин Доброхоту. Чтобы затем вновь сбить его своим порошком. Этот препарат я пока что ни на ком не использовал, но лучшего случая мне может не представиться. Тем более, высок риск, что в дальнейшем Доброхоту этот препарат понадобится на постоянной основе, а вливать в домового всю свою магию я не могу.

Именно над этим веществом мы просидели с Игорем в подвале целую неделю. Оно получилось не с первой попытки. Пришлось много экспериментировать с температурой и реагентами. А именно — с азотной кислотой, которую мы выделили из одного растения, проданного нам Ксанфием Апраксиным. По какой-то причине оно просто сочилось этим едким веществом.

Так, методом проб и ошибок нам и удалось создать один из главных кардиологических препаратов.

Нитроглицерин.

Энергетик подействовал на Доброхота куда сильнее, чем я ожидал. Его давление поднялось даже выше ста пятидесяти на сто. Нехороший скачок. Сосуды моего крохотного пациента сейчас переживают сильнейшую перегрузку. Но ничего, сейчас я их расслаблю!

Я засыпал белый порошок ему под язык.

— Терпи! — приказал я. — Знаю, что горько, противно, но выплёвывать нельзя. И глотать тоже. Держи под языком.

— Да что ты со мной, как с болваном безмозглым! — пропыхтел он. — Понимаю я! Слышал, как вы обсуждали этот рецепт с пиромантом. Ох, Мечников, если я и вправду выживу… В долгу перед тобой не останусь. За домом буду следить, на кухне помогать…

— Да помолчи ты, помощничек, — усмехнулся я. — Дай веществу раствориться.

Нитроглицерин проникает в кровь довольно быстро. Как, собственно и большинство лекарств, которые кладут под язык. Помню, как многие пациенты спрашивали меня, почему некоторые препараты принимаются именно таким путём — сублингвально.

И это не какая-то прихоть врачей. У этой манипуляции есть вполне себе серьёзная причина. Дело в том, что многие препараты обезвреживаются печенью. Другими словами, человек принял одну таблетку, а печень позволила остаться только её четвертинке. Всё остальное уничтожила.