Но такое происходит только в том случае, если препарат принимается внутрь. Если же таблетка рассасывается под языком, но, впитавшись в капилляры мягких тканей ротовой полости, она попадает в кровь в обход печени.

Более того, те таблетки, которые принимаются внутрь, начинают действовать совсем не быстро. На путь от ротовой полости до кишечника может уйти несколько часов. И только тогда лекарство окажется в крови. А из подъязычной области… от тридцати секунд до пары минут. Разница очевидна.

Именно поэтому нитроглицерин, который является препаратом скорой помощи, принимают подъязычно.

Дом почти перестало трясти, и я услышал шаги жрецов.

— Кажется, почти всё, — прошептал дядя, который, как оказалось, всё это время валялся под диваном. Уж не знаю, как он туда забрался, но, видимо, пробиться в другую часть дома ему не удалось из-за обширного обвала.

— Тридцать минут почти истекли, — заключил Никодим. — Получилось, я изгнал эту дрянь. Но почему-то меня всё равно преследует плохое предчувствие…

— Подождите, — попросил я. — Дайте мне ещё пару минут. Я слежу за состоянием Доброхота.

Нитроглицерин — очень хороший скоропомощной препарат, но при этом крайне опасный для тех, кто не знает, как и когда его нужно принимать.

Иногда даже после назначений врача людям становится плохо из-за него, поскольку он обладает рядом тяжёлых побочных эффектов.

Как только нитроглицерин оказывается в крови, он начинает «дарить» сосудам ту часть, которую ему ранее «подарила» азотная кислота. В итоге из-за этого происходит расширение вен и артерий, что снижает нагрузку на сердце сразу с двух сторон. В итоге кислорода в миокард поступает больше, а требовать его он начинает меньше.

Так и купируется приступ стенокардии.

Помню, я даже немного побаивался процесса изготовления этого вещества. Всё-таки нитроглицерин используется в создании динамита. А любая лишняя искорка от Игоря Львова могла взорвать весь дом, если производство пойдёт хотя бы чуть-чуть не так, как надо.

— Боги, мою голову будто бык поимел… — прорычал Доброхот. — Мечников, да за что же ты так со мной? Умирать — не умираю, но теперь чувство, будто я самогонки перепил…

— Это нормально, скоро пройдёт, — рассмеялся я.

А вот и побочные эффекты нитроглицерина пожаловали. Жуткая головная боль, покраснение лица и чувства жара в нём. И резкое снижение давление — то, ради чего я и дал ему энергетик.

Вот теперь у домового стандартные сто двадцать на семьдесят! Правда, не уверен, что для него это норма. Возможно, у домовых свои нормы здоровья.

Хоть и принёс мне Доброхот больше проблем, чем пользы, я всё равно отнёс его на верхний этаж и уложил в своей спальне — туда, где когда-то лежал сначала Игорь, а потом уже судья Устинов.

Я, дядя и двое жрецов вышли из дома и прошлись до церкви Грифона. Никодим сильно устал, поэтому нам приходилось тащить его под руки. Всё-таки мужчина ещё не до конца восстановился после двухлетней одержимости демоном.

Однако свежий январский воздух неплохо нас освежил.

— Как думаешь, Никодим, с проклятьем покончено? — спросил Олег Мечников, когда мы усадили старшего жреца на его койку.

Всю дорогу он молчал, обдумывал произошедшее.

— Могу сказать одно, господа Мечниковы, — отпив из кувшина студёной воды, ответил он. — В доме его больше нет. Теперь властью над этим зданием обладает только его хозяин и домовой. То есть, если будете хорошо обращаться с Доброхотом, быть может, он даже поможет вам улучшить поместье. Как я понял, проклятье из-за моих печатей сразу же переметнулось в домового, но господин Мечников излечил беднягу и тем самым положил конец его распространению.

— То есть — всё? — обрадовался дядя. — Мы теперь полностью свободны от этой дряни?

Никодим тяжело вздохнул.

— Не совсем. Но дальше я уже вам помочь не могу, — заявил он.

— Что ты имеешь в виду? — не понял я.

— Я чувствую его прямо сейчас. Его остатки. Оно очень умело маскируется под болезни. И прямо сейчас эта тёмная сила скрылась в вашей ноге, Олег Сергеевич, — сказал жрец.

— Только не говорите… Это всё начнётся сначала⁈ — испугался дядя. — Я ведь только-только хотел снова перевести свою семью назад! После небольшого ремонта, разумеется.

— Я сейчас скажу вам кое-что, но прошу, не воспринимайте мои слова буквально. Я могу ошибаться, — сказал Никодим. — Иногда Грифон посылает мне знаки. Трактовать их можно по-разному, но… Исходя из того, что я сейчас вижу его глазами, ваша нога, Олег Сергеевич, примерно через тридцать дней вернёт проклятье в дом.

Как я и думал. Адаптация, эволюция. Всё, как описывал Асклепий в своём трактате. Признаки живого проклятья.

— Другими словами, мы должны за этот месяц найти способ излечить ногу дяди. Тогда проклятье сгинет навсегда, — подытожил я.

— Всё верно, господин Мечников, — кивнул Никодим. — Именно поэтому я и сказал, что больше ничего сделать не смогу. Дальше — дело за лекарями.

Я заплатил Никодиму, хоть тот и отпирался. Убеждал меня, что помогал в качестве благодарности за спасения от демона. Однако я всё равно вручил ему деньги лично в руки. Михаилу я их отдать не мог — пропьёт.

Мы с дядей не спеша брели домой. С неба повалили густые хлопья снега. Мне приходилось поддерживать хромающего Олега, чтобы он не поскользнулся на льду, который уже успело припорошить тонким слоем снежка.

— Проклятье… — выругался он. — Лопни моя селезёнка! Тридцать дней, чтобы излечить ногу! Да я двадцать лет не мог вылечить этот бесполезный кусок окаменевшего мяса, а теперь срок сократился до месяца⁈

— Я давно должен был заняться твоей ногой, — признался я. — Эта мысль меня посетила сразу, как я приехал в Хопёрск. Но потом началось… То Кособоков, то Рокотов! Не беспокойся, теперь мы займёмся твоим здоровьем. Кстати, ты ведь говорил, что…

— Чёрт! — перебив меня, вновь выругался дядя.

— Ты чего?

— Смотри, дом не восстановился! Весь перекошенный, зараза, так и остался! — разозлился дядя. — А я надеялся, что он снова восстановится, как в прошлый раз.

— Доброхот заболел. Может, как выздоровеет, приведёт нашу халупу в порядок, — объяснил я.

— Посмотрим, — кивнул Олег. — Прости, племянник, я тебя перебил. Ты что-то хотел спросить?

— Да. Ты упоминал, что твою ногу осматривали многие лекари, — сказал я. — И местные, и Саратовские. До Санкт-Петербурга ты не добирался?

— Нет, меня на тот момент уже изгнали из клана, — вздохнул он. — Так к чему ты клонишь?

— А ткани у тебя с ноги брали? — поинтересовался я. — Через микроскоп смотрели?

— Через какой «скоп»? — нахмурился он.

Да быть того не может… Ну это уже перебор! Микроскоп создали примерно в семнадцатом веке. Двести лет назад! Неужто и до этого прибора у местных лекарей и учёных руки не дошли?

— Хочешь сказать, такой штуки с линзами, которая увеличивает изображение с предметного стекла, никто тебе не показывал? — поинтересовался я.

— Нет, — удивился дядя. — А что, в столице уже и такое есть?

— Есть, — солгал я. — Но в Санкт-Петербург ради этого мы не поедем. Пойдём покопаемся в нашей мастерской, дядь. Создадим свой микроскоп.

— А зачем он нам? — не понял Олег.

Я хитро ухмыльнулся и ответил:

— Будем делать тебе биопсию.

На Хопёрск уже опустилась ночь, но мы с дядей решили немного задержаться в мастерской, чтобы разобраться, что нам ещё нужно докупить для создания микроскопа.

— Лёша, а что нам вообще нужно-то для твоего аппарата? — спросил Олег. — Ты про трубы какие-то говорил, вот такая пойдёт?

Дядя, громко пыхтя, вытащил из груды мусора толстую длинную трубу от самовара.

— Дядь, ты чего? Эта рухлядь нам не нужна, — отмахнулся я. — Я сказал не труба, а трубка! Две небольшие трубочки. Лучше из крепкого материала. Тонкие, чтобы в них только один палец мог поместиться.

— Так-с, — кивнул дядя. — А кроме трубок?