Козинцев потер нос и, глядя вниз, сказал:

- Я завтра вам не только все расскажу, но и покажу, а сейчас у меня такая просьба: не можете ли вы быстро переодеться в костюм Дымбы?

- Переодеться, сейчас?.. В какой костюм?..

- А вот мы пофантазируем с вами насчет грима, и нам ясно будет, в какой костюм! Я знаю, как вы быстро схватываете и сами подсказываете!

- Это все верно, - ответил я, - но не сейчас, я снимался в двух сменах. Устал. Дайте мне сценарий, я к утру прочту. Хорошо?.. Но по вашим глазам я понимаю, что не должен об этом никому говорить?

Он кисло улыбнулся:

- Да, лучше пока не говорить!

* * *

Роль Дымбы мне не понравилась и не грела, как не грело сделанное в свое время Экком предложение сниматься в роли Жигана.

Публика меня любила в ролях веселых, озорных и беспокойных, но всегда симпатичных людей.

Мне не хотелось, чтобы меня видели в таких отвратительных ролях, и я решил не сниматься.

На следующий день, отработав опять две смены в "Петре", я вновь увидел в гримерной Козинцева, который был, как всегда, чисто выбрит и бесконечно очарователен:

- Я очень рад, дорогой Михаил Иванович, что вы в полной боевой готовности и торопитесь, как мне кажется, одеться в тот костюм, который вы уже, наверное, нафантазировали и который мы сейчас по вашему указанию подберем! Да?

Это был со стороны Козинцева ход конем!

"Ну что мне делать? - подумал я. - Сказать, что я ничего не подобрал и совсем не готов, это он и сам знает, или все-таки признаться, что, снимаясь сегодня в роли Меншикова, я где-то в душе, даже втайне от себя, вынашивал уже образ ненавистного Дымбы. Что делать?"

И вдруг неожиданно для себя я легко и просто сказал:

- Да, я знаю, как он одет, на нем крахмальная... - и рассказал костюм и грим, как будто это был мой старый знакомый.

А через час мы уже были в декорациях "Возвращения Максима", которые изображали бильярдный зал в трактире.

В крахмальном воротничке, гладко причесанный на прямой пробор, с синяком под глазом, с коротко подстриженными усами, веселый, пьяный, с кием в руке, я властно кричал: "Васька!.. пива!" - и играл сцену за бильярдом с Максимом. Съемки кончили в пять часов утра.

Днем я отдыхал, а когда приехал на фабрику, меня уже в коридоре встретила ассистент Надя (ныне известный комедийный режиссер Н. Кошеверова) и, подхватив под руки, "торжественно" ввела в переполненный просмотровый зал.

Григорий Михайлович весело крикнул: "Давайте!".

Просмотрев сцену за бильярдом, я понял, что у меня к отступлению отрезаны все пути, хотя бы потому, что хохотал и орал на просмотре больше всех я. С большим удовольствием я смотрел на этого незнакомого человека - он родился и жил во мне одну ночь, а вот сегодня его я уже смотрю на экране! Я не успел его ни полюбить, ни возненавидеть, я смотрел на него любопытными глазами. Передо мной жил веселый, не дурак выпить человек, лихо играющий на бильярде и упоенный своим величием.

И мне вдруг стало жалко, что его жизнь сейчас, вот так запросто, сказав "Козинцеву: "нет!", я могу оборвать.

Я почувствовал в нем что-то мне дорогое и волнующее - это было мое творение, это была моя плоть и кровь! И я громко сказал: "Хорошо! Я согласен!", взяв тем самым на себя непомерную нагрузку.

Но я попросил мне объяснить, что же случилось с актером, который уже снялся в роли Дымбы.

- Я не буду штрейкбрехером?

- Нет! Мы сейчас вам все покажем и расскажем.

Передо мной прошла почти вся смонтированная картина. Что же произошло?

Артист предложил свое прочтение образа.

Раз Дымба - хозяйский холуй и предатель дела рабочего класса, раз это разложившийся элемент, то артист, развив эту тему, пошел дальше и сделал его представителем союза русского народа. Так решив, он и надевает на себя соответствующий костюм: лаковые сапоги, плисовые

шаровары, шелковую русскую рубашку, вышитую красивым

орнаментом, и картуз с лаковым козырьком, как у охотнорядских торговцев. Мощная фигура представителя монархистов и рядом с ним маленький большевик - Максим были в классическом соотношении, как Давид и Голиаф. А чем кончился конфликт между Давидом и Голиафом, мы знаем. То же самое получилось и в картине: зло и добро, белое и черное... Чем кончится все, - ясно, смотреть неинтересно, конфликта нет: Давид победит Голиафа!

Зрительский интерес падает. С одной стороны, будут хулигански погромные поступки тупого Дымбы, а с другой стороны, будет ясный и чистый в своей идейной направленности большевик Максим, который в результате и победит. Такое прямолинейное выражение образа не способствовало развитию сюжетного конфликта. И Козинцев мне сказал:

- Теперь, когда вы сами увидели свою сцену в бильярдной, вы понимаете, почему мы просим, чтобы играли именно вы. Когда у нас Дымба будет живой, веселый, забавный, пусть бабник и любитель выпить, великолепно играющий в бильярд, то будет ясно, что этот разудалый человек, очевидно, из рабочих, но разложившийся и сбитый с пути, и мы еще не знаем, чем с ним все может кончиться. Либо он кокнет Максима, либо опомнится, осознает. А может быть, пойдет даже вместе с Максимом, то есть конфликт будет назревать в его естественных событиях... Снято, как вы видите, все, но мы хотим переснять заново сцены Дымбы с вами.

- Ясно! - ответил я. - Хорошо. Вот только немного отдохну, разберусь в том, что я сделал импровизационно и стихийно в куске, который вам нравится, и начнем.

Григорий Михайлович сказал:

- Тут мы сдаем свои позиции и вручаем вас в руки директора нашей картины, который вас ждет.

М. С. Шостака я знал как большого специалиста и одного из лучших организаторов производственного процесса в создании картин. Свой разговор он начал примерно так:

- Здравствуйте, дорогой Михаил Иванович, Ну что, мы вас замучили?

- Да, устал! Сегодня ночь не спал и вчера.

- Да, это утомительно, но искусство требует жертв! - смеясь, спародировал он горе-делягу. - Ну как, свою пробу видели?

- Видел, - говорю.

- Блеск?..

- Как будто ничего. Но это ведь с маху.

- Вот именно, с маху! Может, с маху-то оно и лучше? Может, нам этого "маху" и держаться?

- Что-то не понимаю? - сказал я, предчувствуя какой-то подвох.

- Хорошо. Разберемся. По-дружески, по-деловому. У нас в павильоне комплексная декорация трактира стоит вторую неделю, а по плану мы должны были ее сломать три дня назад. Но режиссеры решили, и совершенно правильно, переснять эту роль, пригласив вас. Сегодня художественный совет и дирекция утвердили вас в этой роли, с чем горячо поздравляю!

- Спасибо!

- Дальше, Михаил Иванович, я обращаюсь к вам как к человеку, который понимает, что такое производство. Помогите нам.

- Чем? - тревожно спросил я.

Он посмотрел на меня умными глазами и осторожно произнес:

- Волноваться не надо, если скажете: "нет", - настаивать я не буду.

- Ох, не тяните! Говорите прямо - не выходить что ли из павильона, пока не снимем?

- Да, милый! Да! Точно в воду глядел! То, что было запланировано в десять дней, надо снять в три дня, у вас сейчас три - четыре дня перерыва в съемках "Петра I"... Мы поставим вам кровать и будем снимать столько смен, сколько вы сможете. Если вы уложитесь в эти трое суток, то вы сделаете очень большое дело и студия не будет в простое, ибо мы создаем пробку в одном из главных павильонов.

Вы очень многого от меня хотите, я ведь человек и вряд ли смогу это сделать.

- Не настаиваю! Попробуйте! А сейчас пообедайте, немного отдохните, пока приведут в порядок декорации, и начнем съемку! В добрый час!

В общем так оно и было. Весь коллектив - оператор Андрей Москвин, режиссеры Григорий Козинцев и Леонид Трауберг, вся съемочная группа и артисты - не выходил из павильона. Съемка шла в необыкновенном темпе.

Все, что импровизационно создалось у меня в первую ночь, немедленно всплыло, как только я надел костюм,