Стул, на котором он сидел, стоял на целой кипе магических портретов. Некоторые из них были даже не распакованы, ножки стула безжалостно рвали коричневую оберточную бумагу.

Король вошел без стука, ужасно озабоченный, сгорбленный и с руками, спрятанными за спиной. Слуги вслед за ним тащили еще кипу портретов, которые принц небрежным жестом велел сбросить в углу.

— Так-так, — произнес король страшно озабоченным голосом, с остервенением почесав подбородок и шею. — Ваше Высочество снова не ночевало дома?

— Я взрослый человек, папа, — с ударением на последний слог, манерно протянул принц, складывая губки бантиком. — Имею право иногда…

— Иногда? — вспылил король. Глаза его были сухи и красны, видно было, что он не спал всю ночь и очень злится. — Иногда?! Вы, дражайший принц, никогда не ночуете дома!

Принц насмешливо фыркнул и высокомерно посмотрел на Короля через лорнет, будто тот был крохотной букашкой.

— Вас видели вылезающим, — продолжил Король яростно, — из окна спальни фрейлины!

— Фи, папа, — произнес жеманно принц. — Как некультурно разносить гадкие сплетни и слухи! И подсматривать за чужими окнами тоже некрасиво!

— Фрейлина уснула, — задушенным голосом просипел Король, дико вращая глазами, — потому что вы, Ваше Высочество, заговорили ее насмерть всякими идиотскими замечаниями насчет ее немодных, не стильных и слишком толстых чулок!

— Фи, еще и подслушиваете…

— Я надеялся, — горько выдохнул несчастный Король, — что ты выучишься за границей и вернешься образованным, умным и тонким молодым человеком! Думал — ты научишься писать стихи, научишься ценить прекрасное! И выберешь себе прекрасную девушку в жены, чтобы продолжить мой род и прославиться как умный и всесторонне развитый правитель после того, как взойдешь на трон! А из-за границы вернулось это! — Король в ярости ткнул в сына пальцем. — Клоун, наряженный в блестящие тряпки!

— А что не так, папа, — высокомерно произнес принц. — Разве я не научился? Кто лучше меня разбирается в моде?! Это сейчас так принято, фи, темнота! Ну, полез я к этой фрейлине, — на набеленном лице принца изобразилась недовольная гримаса. — Про нее говорили — манифик! Лучшее! — принц чмокнул свои пальцы, собранные в щепоть, и послал воздушный поцелуй. — И что я вижу? Некрасивые чулки! Нет, туфли еще можно перенести, хотя каблук выше, чем это прилично, на полдюйма. Но чулки!.. Это не наденет даже поломойка в Парыжу! А стрелки? Кто выучил ваших фрейлин делать такие стрелки на чулках? Вы бы еще вышивали платья крестиком! А ты сам? Посмотри на себя! — ручка щегольской тросточки принца уперлась в грудь королю и многозначительно похлопала по кружевам. — Фи, папа! Вы не умеете даже завязывать галстук! Разве это узел? Это раздутая и расплющенная подушка! Разве это бант? Это обвисшие усы моржа! И что это за вялые оборки!? Как вы управляете королевством, если не можете повторить всего лишь модный узел, я, право, не знаю.

И принц осуждающе и возмущенно фыркнул.

— Черт тебя подери! — побагровев, заорал Король, яростно потрясая кулаками. — Олух ты разукрашенный! Разве ты не понимаешь, что красота человека заключается не в стрелках на его икрах!? Даже не поцеловал красотку!..

— Фи, папа, — снова сморщился принц. — Когда я вам это говорил, вы надо мной смеялись и отправили набираться ума в университет. Я набрался; я все понял. Чем же вы теперь недовольны?

— Я хотел, чтобы ты оставался мужчиной, — тяжело дыша, ответил Король. — И вел себя как мужчина. И походил на мужчину.

— Я мужчина нашего времени, — легкомысленно произнес принц. — Продукт, так сказать, эпохи. Вы странный, папа. Вы все время чего-то хотите, но сами не знаете чего. То будь модным поэтом, то будь мужчиной. Если бы вы были скульптором, папа, и лепили бы из глины ваши скульптуры, то всякие ненормальные пикассы рыдали бы от зависти. Потому что совершенно непонятно, как должен выглядеть ваш идеал. Эта женитьба еще, — принц подопнул не распакованные портреты. — Зачем такая спешка?

— Затем, чтобы ты вспомнил, зачем встречаются с женщинами!

— Фи, папа, как это пошло!..

— Я уже опасаюсь, что и девицы тебе не интересны, — с горечью произнес Король. — Ты посмотри — даже не взглянул на портреты потенциальных невест!

— А чего на них смотреть, — принц скорчил перед зеркалом уморительную физиономию и аккуратно приклеил черную бархатную мушку себе под глаз. — Они все на одно лицо. Все одинаковы. Вот если б какая была оригинальная… свежая… юная… яркая и интересная… я б, пожалуй, пересмотрел свои взгляды.

Король оживился.

— Так изволь! — произнес он. — У Лесничего трое прелестных дочерей! Выбирай любую. Особенно его родная дочка — говорят, невообразимая красавица!

— У нее парик полметра? — уточнил принц капризно. — Меньше мне не интересно! Только самые утонченные красавицы могут носить такой парик!

Король снова побагровел.

— Сам померяешь, — зло произнес он, — какой длины у нее парик! Собирайся; мы едем на смотрины. И, нравится тебе или нет, но одна из дочек Лесничего станет твоей женой! Коль уж они все на одно лицо, то зачем выбирать?! А долг перед королевством ты обязан исполнить!

— Фи, папа, снова насилие, — капризно произнес принц оглядывая себя в зеркало и так, и этак. — Отчего вам все время охота заставить меня делать то, что я не хочу, и что не мне надо?

— Доминик Бернард Патрик Люк, я твой отец! — вспылил Король. — Я прожил жизнь, я лучше знаю, что тебе нужно, и что для тебя будет благом! А ты просто глупый мальчишка, который сопротивляется собственному счастью!

— Счастье-то, — капризно протянул принц, нарумянивая щечки погуще, порозовее, — тиражированное. Одинаковые девицы, несущие одинаковую чушь! И ни одна из них не умеет правильно одеваться! Фи! Деревенское бескультурье!

Енот, обращенный в девушку, усердно подметал дорожки в саду. На голове его была повязана косынка, лицо, отдаленно смахивающее на лицо щекастой неприветливой девицы, было сосредоточено. Енот вдохновенно работал и наслаждался процессом. Его не заставляли думать, принимать решения, и это его вполне устраивало.

Старенькое платье Изабеллы трещало на его дородном теле, сквозь прорехи виднелось волосатое енотье тело. Корсет безжалостно стискивал енотьи бока, но даже он не мог справиться с их округлостью, а только лишь подчеркивал общую обширность замаскированного енотьего зада.

Енот развел такую бурную деятельность, что Юфимия, поглядывающая из окна и наблюдающая за ним, ничего толком не смогла увидеть из-за поднятых его метлой клубов пыли.

— Малютке не на пользу идет этот грубый труд, — всхлипнула мачеха, успокаивая свою совесть еще глоточком горячительного из своей фляжечки. — Горе ее сломило. Она стала как будто ниже ростом, и как-то сгорбилась, стала какой-то неуклюжей и слишком… толстой…

На самом деле енот воровато втягивал голову в плечи и отворачивался от снующих туда-сюда слуг, чтобы оставаться неузнанным.

Фея, подлетев к окну, лишь мелком глянула на трудящегося.

— Ничего-ничего, дорогая, — проворковала она добрым голосом пилы, — у тебя просто слишком доброе сердце! А девчонка просто сильно избалована. Вот увидишь — это пойдет ей на пользу. Набьет пару мозолей, устанет, испачкается, проголодается… А тут приедет принц. И мы закатим пир! Пирожные и нежнейшие куропатки, прожаренные над огнем! Мороженое и лимонад! Нарядные сестры и веселые разговоры за обедом… А она не звана к столу! Насмешки над ее старым платьем… Я думаю, ее это очень, очень обидит. И она будет рваться туда, чего так старательно избегала!

— О, это так жестко! — вздохнула Юфимия, отирая платочком сбежавшую слезу.

Фея скептически глянула на деятельного енота.

— Действительно, толстая, — вполголоса произнесла она с удивлением. — Отрастить такую жо… Гхм, быть такой упитанной в ее возрасте — это просто преступление. Тем более, ей полезны подвижные занятия на свежем воздухе! Ну, милая, не убивайся так!