— Счастья, счастья, счастья! — прокричали хором все собравшиеся.

— … и жених…

— Люк, — подсказал Люк.

— Счастья, счастья, счастья!

— …вверяют друг другу свои жизни! — выкрикнул священник. — Нет ничего священней любви. И нет ничего, что заслуживало больше уважение, чем готовность этих влюбленных детей идти рука об руку всю жизнь!

Священник что-то еще говорил, Изабелла от волнения плохо понимала. Она видела только ночной золотой свет, что сиял на ободке кольца, которое надел на ее пальчик Люк, и на его кольце тоже.

Новым красивым пером она аккуратно и без помарок, округлыми крупными буквами, вписала свое имя в книгу, в которой священник вписывал всех новобрачных, и Люк рядом записал свое имя — быстрым, резким, угловатым и каллиграфически ровным почерком.

— Целуйтесь, дети мои, — велел расчувствовавшийся старичок, в очередной раз прикладываясь к кружке. — И пусть звезды счастья светят вам всю жизнь!

Люк обернулся к оробевшей Изабелле и рассмеялся:

— Ну, что ты так дрожишь? Все! Теперь ты моя жена, лесная разбойница!

— А ты мой муж, — эхом ответила ему Изабелла.

Они прильнули друг к другу и поцеловались нежно, сладко-сладко, даря друг другу обещание верности и любви, и в черное ночное небо над их головами, под радостный гул толпы, взлетел салют.

Часы на башне торжественно начали отбивать полночь, а развеселая толпа горожан славила новобрачных и смеялась.

С боем часов на башне хмель в голове белки как-то резко рассосался, а вот острая, как нож убийцы, мысль о том, что магия сейчас развеется, наполнила все свободное пространство в белкином черепе.

И развеиваться она, эта треклятая магия, начала тотчас же, как только часы начали перезвон.

Для начала белка ощутила, как наколдованное платье предательски затрещало по всем швам, превращаясь в лесной мусор — сухие лепестки цветов и крылышки бабочек.

Вальсируя с неутомимым енотом, белка с содроганием понимала, что еще миг — и вместо роскошной дамы принц будет держать в руках побитого молью зверька. И подлог вскроется. И тогда ее подопечной точно не видать благосклонности принца!

— А ведь он у нас почти в кармане!

Затем туфли начали дико жать, и Вильгельмина поняла, что они отчего-то уменьшаются в размерах так, что становятся малы даже на крохотную лапку белки.

— Из чего эта чертова козявка их сделала?! — бормотала белка, прижавшись щекой к щеке енота и выплясывая с ним танго трущобной босоты. Туфли становились все меньше, и выражение дикого страдания все больше выписывалось на белкином искаженном лице.

Весь ее организм вместе с платьем тоже наполняли похрустывания и потрескивания. С хрустом отрастали когти, прорывая белые бальные перчатки. Лицо внезапно заросло шерстью, от подбородка до ушей, и белка шустро прикрыла мордочку веером, чтоб не шокировать принца еще и бородой.

Но с принцем тоже творилось что-то неладное.

Для начала у него в один миг таки отрос предательски огромный зад, просто самый огромный арбуз на бахче. Полы его сюртука разошлись, слишком маленькие для такой обширной территории, и штаны с громким треском лопнули по шву. Зрелище это было такое невероятное по своему масштабу и по откровенности, что дамы, имеющие счастье наблюдать за танцами лжепринца сзади, попадали штабелями в обморок.

Король нервно вздрогнул и уселся на троне, словно палку проглотил.

Лжепринц сцепил зубы, крепче прижался начавшей обрастать черной шерстью щекой к щеке девицы, и двинул свою даму в танце к выходу.

Расчет у хитрого зверя был прост: прикрываясь пышной юбкой своей дамы дотанцевать до дверей и скорее скрыться с глаз публики.

Часы все били, а магия все утекала, как песок сквозь пальцы.

С очередным ударом колокола из прорехи в штанах лжепринца копьем вырвался хвост, проступили черные меховые очки на морде.

Тут начали падать в обморок кавалеры. А Король так и вовсе отшатнулся в ужасе и перекувырнулся на спину вместе с креслом.

Белка, сцепив зубы и покрываясь липким потом, шустро двигала ногами в такт танца. Но ее хрустальные туфли становились все уже, все меньше, и она сипела от боли, как закипающий чайник.

— И-и-и-и, — тянула она, чувствуя, как ее волосатая пятка выворачивается их стремительно уменьшающейся туфельки.

Чпок!

Одна нога белки освободилась от плена, и туфля зашкрябала по полу, держась на честном слове и на белкиных когтях.

Из модной прически на голове Вильгельмины, словно пики, выстрелили волосатые рыжие уши, и в обморок упал придворный художник, потому что ему снова привиделась пришедшая к нему белочка.

Белка поняла, что дело плохо. Вторая волосатая пятка предавала ее, выскальзывая из слишком тесной туфли. Белка, сжав булки, сопя, как паровоз, стискивала пальцы, стараясь удержать ими скатывающуюся с ноги туфлю, но все было бесполезно.

С громким чпоканьем та соскользнула и улетела куда-то на столы с угощением, вызвав небольшой взрыв салата и крики гостей.

Белка, сцепив зубы, крепче ухватила енота и решительно повальсировала его к столам. Туфли были феины; Фея обещала за них строго спросить, а значит, терять их было ни в коем случае нельзя.

Вильгельмина тянула и тянула лжепринца за собой, сопя, подвывая и хромая на одну ногу, но тот отчего-то начал вдруг сопротивляться и потянул ее в обратную сторону, к дверям.

— Какого черта вы упираете, как линяющий осел, Ваше Высочество, — зло процедила белка, вцепляясь отросшими когтями в загривок своего кавалера и волоча его за шиворот к угощению. — Я хочу промочить горлышко, идемте к закускам!

— Ваше горлышко, — неуважительно отозвался лжепринц, оттаскивая белку от вожделенного стола, — промочено так, что я отсюда слышу бульканье вина в вашей глотке. Обойдетесь, старая алкоголичка!

— Ах ты, толстозадый тюфяк, — процедила уничтожающе белка, пытаясь вырваться из цепких лап енота. — Я вижу, корона вросла в ваш череп и здорово надавила мозг! Как вы разговариваете с девушкой, принц. Кто вас воспитывал. Кто вам сказал, что желания девушки можно игнорировать?

И она потянула к столам упирающегося лжепринца, у которого на ногах разваливались туфли, теряя волшебство.

Но у того вдруг порвались штаны и спереди, вывалив толстое волосатое пузо, и еноту в данный момент прикрытие в виде пышного платья партнерши нужно было как воздух. Прикрытие и бежать! А эта дура какого-то черта вздумала снова натрескаться на дармовщину!

Это здорово раздражало енота в его даме, которая в начале вечера ему так понравилась!

— Хватит жрать, хватит жрать, — голосом, полным ненависти скомандовал енот, волоча в танце упирающуюся белку к заветным дверям. — На твоем месте я б рот зашил. Пойдем со мной, глупая клуша, и без глупостей!

— Ах ты, хамло!

Белка возмущенно зацокотала совсем по-звериному. На ум ей пришло только одно — наглец-принц решил воспользоваться ее невинным телом в своих гнусных целях! Захотел надругаться над ней! Похитить ее честь!

Этого, конечно, допустить было нельзя; и Вильгельмина со всего размаха врезала каблуком спадающей туфли по енотьим пальцам. Тот разжал лапы, которыми до сих пор крепко ее удерживал, и завопил, как самый лучший тенор современности, прыгая на одной ноге.

Вторая туфля белки слетела и тоже плюхнулась куда-то в салат…

Тигром, в рассыпающемся на мелкий лесной мусор платье, белка сиганула на стол, раскидав закуски и конфеты под громкие вопли гостей.

Туфли стояли на столе, полные сладкой кукурузы под белым соусом. Белка, чувствуя, что ее хвост рвется на свободу из-под рассыпающейся юбки, ухватила их и решительно вытряхнула салат на пол. Даже не облизав перепачкавший хрусталь соус, белка натянула туфли на ноги и одним прыжком сиганула к дверям, теряя в полете всяческий человеческий вид и оставляя за собой груды бабочкиных крылышек и лепестки сухих цветов.

Через миг в эти же самые двери нырнул и лжепринц, к великому удивлению гостей потеряв окончательно расползшиеся по швам штаны. И последним к месту событий прибежал Король, не понимающий, куда это удрала невеста от принца.