Собака бросилась на меня, и я огрел ее со всей силой, на которую был способен. Животное заскулило, замотало головой, но снова попыталось атаковать. Второй удар палкой пришелся лесной собаке по спине, третий — снова по морде. Голова животного уже представляла к тому времени сплошную рану, залитую синей кровью. Существо двигалось теперь с трудом.

В этот миг лесную собаку отбросило от меня. Я проследил за полетом животного. Собака упала на землю и забилась в агонии, все шесть ее лап были переломаны. Шея свернута набок.

Я завертел головой в поисках того, кто помог мне. Этим человеком оказался худой мужчина в темном костюме. В руке у незнакомца был гравистрел.

— Совсем озверели! — крикнул мне мужчина. — Нужно будет донести властям!

Действительно, лесные собаки — обычно мирные животные. Охотятся на мелких зверушек и грызунов. На людей эти твари за много-много лет не нападали ни разу. Получается, что я своего рода рекордсмен.

— Большое спасибо! — Мои слова оказались ненужными — незнакомец скрылся за углом и вряд ли мог их услышать.

Очень удачно вышло, подумал я. А с другой стороны, странно — гравистрелы не у всякого прохожего есть, и кто станет скрываться вот так — не дожидаясь благодарности? Да и собаку, по большому счету, я уже почти победил.

Следят?

Снова я возвращался к мыслям о слежке. Может, это всего лишь мания преследования? Хотя, вспоминая Воронежский космодром и драку со Стасом… Нас ведь там очень быстро разняли. Тоже люди в темных костюмах. И, я думаю, если бы мы изначально проигрывали — разняли бы еще раньше.

Что в нас с Пашкой такого особенного? Или это уже после космодрома за нами стали следить? Ждут от моего друга новых полетов? Но тогда при чем тут я и та пресловутая «проверка»?

Вопросы, теории. Пока все нормально, нужно жить дальше. Выбросить нелепые подозрения из головы. Необходимо только предупредить друга, чтобы был предусмотрительнее и не показывал свои способности.

Иначе всем будет плохо. Это я знал абсолютно точно.

Было пронзительно тихо. За окошком простирался безбрежный океан. В нем отражались звезды и клочья черных облаков. Транспорт шел на снижение. Где-то там, за потерявшимся в океанской глубине горизонтом, спало оранжевое солнце. Небо уже начинало светлеть. Превратилось из абсолютно черного, обсидианового в серо-синее.

Я, Пашка и Наташа вглядывались в матрицу, затаив дыхание.

Вот транспорт заложил плавный вираж, запели элероны, гулко ухнули антигравы. Океан оборвался. Покуда хватало глаз, воду отсекала линия пляжа. Приветливо моргали прямо по курсу уютные огоньки научной станции. Транспорт направлялся к ним.

Я поправил упавшую на глаза челку.

Под днищем транспорта показалась посадочная площадка. Темно-серый асфальт.

— Владимир Алдонин. Вызываю базу.

— База один на связи.

— Прошу разрешения на посадку.

— Посадка разрешена, Владимир Алдонин. Следуйте в сектор, отмеченный зелеными маяками.

Отец Наташи направляет транспорт чуть дальше. Внизу проносится площадка, неподалеку виден зеленый мерцающий крест. Неторопливо приближается земля, вскоре светящийся крест распадается на отдельные огоньки, расстояние между ними увеличивается. Потом следует легкая встряска, и транспорт садится.

Камера поворачивается.

Дядя Володя встает из кресла пилота, легко подходит к двери шлюза и говорит, обращаясь к Наташе:

— Это Полушка, дочка. Теперь я здесь работаю!

Камера переключилась. Космолет показали с площадки.

Владимир сбежал по сходням. Он стоял теперь на покрытии посадочной площадки. Высокий, загорелый, в зеленом комбинезоне и тяжелых ботинках.

Матрица визора потемнела. Показ письма завершился. И я, и Наташа, и Пашка видели в тот вечер Владимира Алдонина в последний раз. Ровно через неделю он трагически погиб.

Но мы еще не знали тогда о том, что ждет семью Наташи в скором будущем. Ее мама — Анна Андреевна — принесла яблочный пирог и чай. Мы были счастливы, уплетая за обе щеки пирог и строя планы. Нам тоже хотелось в космос. На Полушку. На Фронтир. За артефактами и тайными знаниями овров и Изначальных.

— Ребята, я слышала от Наташи, что у вас есть два прокола в личных делах. Я просила Нату рассказать, как это произошло, но она отказалась. Может, вы сами расскажете? — Анна Андреевна смотрела на меня с укором и любопытством.

Какая разница, есть у нас проколы или нет? За эти ошибки, если их можно назвать ошибками, мы уже ответили. Неужели это повод, чтобы помешать нашей дружбе с Наташей?

— Мы не виноваты, — буркнул я.

— Расскажите, ребята. Все же свои, не стесняйтесь! — Наташа подмигнула мне.

Может, я действительно слишком мнительный? Ладно, черт с ним…

И я рассказал. Про флаер, про Воронежский космодром с бдительной охраной. Про Петренко. Пришлось перевирать некоторые детали. Наташа и тем более ее мать не должны были знать о способностях Пашки. Я говорил, что мы просто перелезли через забор. Анна Андреевна нам верила. Естественно, ни словом я не обмолвился о странной «проверке» и о подземной базе.

— А Петренко, кстати, сейчас тоже где-то на Краю, — заметила мать Наташи, отхлебнув из кружки. — Я одно время с ним в Иммиграционном ведомстве работала, хорошо его знаю.

Я хмыкнул. Как говорил когда-то мой дед, живший у моря: «Знал бы прикуп — жил бы в Сочи!» Если бы тогда договорился с Анной Андреевной, прокола в личном деле можно было избежать. Может, и на Лунную станцию удалось бы сгонять…

— А я вот знаю, что вы с Марса прилетели, — начал я, — так почему вы покинули его? По визору его, наоборот, все хвалят. Говорят, что там скоро установится землеподобная атмосфера…

Анна Андреевна потупила взор.

— Понимаете, ребята. Вопрос очень деликатный. — У нее внезапно прорезался сильный акцент. — На Марсе не все так хорошо, как говорят по визору. Возможно, Республика Марс вообще скоро отделится от ЗЕФ. Нам там было не слишком уютно.

— Ясно, — хмуро кивнул я, решив больше не развивать эту тему. Я слышал из разных источников, что на других планетах коммунизм принимает уродливые формы. Только на старушке Земле нам везет, и мы строим справедливое общество.

Я допил чай, Пашка уже зевал, посматривая на часы, — пора было двигать к дому. На улице разливались сумерки. Мы оделись и вышли на крыльцо, попрощавшись с Анной Андреевной. Пронзительно стрекотал кузнечик, вдалеке тренькала какая-то птица. Легкий ветерок доносил сладкий аромат черемухи и яблоневого цвета.

Наташа вызвалась проводить нас до калитки. Я пожал плечами — мол, валяй!

Девочка накинула на плечи курточку и весело зашагала с нами по мощенной камнем дорожке. Дойдя до невысокого забора, она вдруг схватила и меня и Пашку за рукава и притянула к себе:

— Смотрите, что я сегодня сделала!

Я сначала не понял, что ей от нас надо, но потом увидел, что она одной рукой задрала кофточку, а другой — приспустила джинсы. Оказывается, Наташа демонстрировала серебряное украшение на пупке.

— Проколола сегодня. Тайком от мамы! — В голосе девочки проскользнули нотки гордости.

— Круто! — с деланным энтузиазмом сказал на это Пашка.

Я лишь сдержанно кивнул и состроил многозначительную мину. Меня не сильно вдохновила модная штучка. Не нужно ей это было делать. Не вязалась это колечко с ее внешностью. Или нет? Чего-то я совсем запутался в своих мыслях. У Ирки, например, такая штучка уже давно — и вроде как хорошо смотрится. Странно…

За прошедшее время я так и не решился предложить Наташе стать моей девушкой. Постоянно что-то мешало. Я не оправдывал себя — конечно, мешал себе я сам. Своей нерешительностью и страхом того, что близкое знакомство разрушит Наташин образ. А еще больше я боялся, что она откажет. Что этот отказ проляжет между нами пропастью и станет еще хуже, чем тогда — на крыше.

В тот момент я еще не понимал многого, но в голове опять, как и при купании на озере — когда Наташа просила нас отвернуться, а сама искупалась голышом, — появился непонятный звон.