Никто не сдвинулся с места — мы были потрясены. Наша непобедимость оказалась ложной. В моей голове промелькнули мрачные мысли, а в груди заклокотало горе. Это была потеря, смерть. Судьба, которая, вероятно, ожидала всех нас. У меня не было слов, чтобы выразить её, чтобы почтить моих братьев, павших на службе Гвардии Ворона и Империуму. Осознание этого вгрызалось в мои мысли, притупляло мои чувства.

Куладис никогда не был приветливой душой, тем, кого можно было считать другом. Юноша всегда держался в стороне, спокойный и молчаливый. Но он был братом всем нам, и теперь он мёртв. Я чувствовал расстройство Вендрала, его собственные горе и гнев, вызванные потерей одного из подопечных. Прежде, чем он успел сказать хоть слово, Люкай начал снимать труп Куладиса с его насеста.

Тело задергалось, заизвивалось. Из распахнутых глаз скаута хлынули кровь и другие жидкости. По ту сторону завесы леса раздался едва слышимый шепот:

— Прррииииивеееееееет…

Нечто бледное сползло вниз головой по дереву, из-за его смутно гуманоидной спины выглядывали мокрые глаза. Шесть рук цеплялись за грубую кору, на лице существа прорезалась гротескная усмешка. Оно заговорило, но слова доносились из уст Куладиса.

— Ммммоооон-кеееей…

Люкай отпрянул от тела, и мы вместе с ним. Труп Куладиса качнулся, и половина его отделилась от остального тела, повиснув на шипастых цепях.

Наши дробовики взревели на ксеносскую тварь, но та исчезла, сорвавшись с дерева и перепрыгнув через нас. Плоть под моим левым глазом разрезал скальпель. Перед моими глазами промелькнуло сшитое и скрепленное скобками, совершенно нечеловеческое лицо, обрамленное тонкими волосами. Я уткнул дробовик в грудь существа и выстрелил.

Полетели куски плоти, полилась фиолетовая и зеленая кровь… Оно отшатнулась. Черты лица, которым не было места в галактике Человечества, вспыхнули гневом.

Опасения развеялись, когда эта тварь рванулась через наш строй, режа и рубя нас мелькающими руками и кусачей болью.

Далее ксенос атаковал Вендрала, в ночи промелькнули крошечные ножи. Оружия простучали по броне, и из шести аккуратных колотых ран, прочертивших тело сержанта, брызнула кровь.

В моем сознании что-то раскрылось, и с моей протянутой руки сорвались тени. Три из шести рук ксеноса ссохлись и почернели. Его голова повернулась ко мне с обескураживающей медлительностью и сплюнула чужацкое слово.

— Нет!

Он отшвырнул меня назад, впечатав в плотную корневую систему дерева. Его пасть широко распахнулась, капая ядом с игольчатых клыков.

Что-то с треском пробило его голову, разметав кровь и мозговое вещество. Из теней вышел Северакс, от ствола его снайперской винтовки поднимался дымок. Черты его лица были напряжены и серьезны, а глаза направлены вниз.

— Корвин, — обратился к нему сержант.

Мой брат отмахнулся от него, вытащил из чехла свой боевой нож и отделил голову эльдарской твари от её тела. Его глаза неотрывно смотрели на несчастный труп Куладиса.

— Я привел их сюда. Я заманил их. Думал, мы сможем убить их. Думал, сможем… Думал, сможем справиться с ними. Это моя вина. Это… моя ошибка.

Сержант ничего не сказал, его темные глаза смотрели осуждающе.

— Помни об этом, Северакс! Но не дай этому поглотить тебя. Ты выжил там, где Куладис не смог. Чти этот дар, чти эту жертву, чти нашу потерю!

Палата разоблачений была укутана густой, уютной тишиной, нарушаемой лишь настойчивым скрежетом острия ножа по керамиту и отдаленными мучительными вздохами варп-двигателей боевой баржи.

Капитан Гвардии Ворона Аремис Корин сидел в одиночестве под буравящими взглядами каменных глаз сотен древних статуй, стоящих в тенистых альковах по краям палаты.

Вокруг воина были аккуратно разложены наплечники, наручи и нагрудные пластины его почтенной брони, на каждом сантиметре поверхности были выгравированы имена давно умерших ветеранов, носивших ее до него. Небольшая связка корвии — отбеленных черепов воронов, носимых в знак почтения павших в бою — лежала рядом с броней, перевитая серебряной цепью.

Корин, склонившись с ножом над одним из наплечников, сидел на мраморном полу в хлопковом одеянии свободного покроя, из-под которого проглядывала призрачно-бледная кожа на груди, плечах и руках. Черные глаза капитана скользнули по дверному проему — он услышал движение в коридоре.

— Входи, Кордэ. Мне не по себе от твоих метаний.

Капеллан гордо вошел в комнату, его тяжелые шаги отдавались в просторном помещении выстрелами болтеров.

— Я полагал, что ты пришел сюда готовиться к высадке? — произнес он, встав над Корином и отбросив тень на его труды.

Рука Аремиса замерла, и он уставился на капеллана. Кордэ все еще был в полном боевом облачении, его эбеновая броня была отделана окостеневшими останками гигантского киаварского руха. Грудная клетка птицы формировала корсет на груди, крылья неестественно распростерлись над прыжковым ранцем, словно в полете, а череп злобно смотрел на Корина мрачной вытянутой маской смерти. Кордэ наклонил голову, подражая движениям существа, на разделение чьего духа он притязал. Корин не смог припомнить, когда в последний раз видел капеллана без макабрических тотемов.

— Я готовлюсь, — сжато ответил Корин и вернулся к работе.

Кордэ не шевельнулся, и, спустя мгновение, вновь заговорил.

— Боюсь, ты слишком доверяешь капитану Даэду и библиарию Тесеону. Мы практически стали пленниками на борту этой баржи. Нам дают видимость свободы, капитан, но на самом деле это место — тюрьма.

— Мы должны верить в наших братьев, Кордэ, — произнес Корин тихим ровным голосом. — Они сражаются во имя Императора. Их приемы могут показаться незнакомыми и ненадежными — даже безграмотными — но их побуждения все же благи.

— Ты можешь быть уверен в этом? — спросил Кордэ, и было понятно, что сам он не может.

Корин снова посмотрел на Кордэ.

— Я уверен, — резко ответил он. — И не собираюсь это выслушивать. Мы делаем то, что должны. Гидеус Кралл и его мерзкая свора предателей должны быть уничтожены прежде, чем их болезнь, их порча целиком затопит Саргассов пролив.

Движение плеч Кордэ могло означать как сомнение, так и неохотное согласие.

— Мне известно, что Кралл возвел парящий собор из костей и разлагающейся плоти в окружении флота меньших боевых кораблей, сотворенных из скрепленных меж собою раздувшихся чумных трупов и вернувшихся в варп покинутых демонических судов.

— Все они сгорят, — в голосе Корина звучало обвинение. — Свет Императора изгонит их.

— Нас мало, капитан, — предупредил Кордэ. — Даже с учетом наших союзников из Медных Минотавров.

— Значит, мы будем биться яростней, дольше и целеустремленней наших врагов, — отрезал капитан.

— Ты говоришь с уверенностью прозревшего будущее, убежденный в нашем триумфе. И все же ты сидишь здесь, один, и царапаешь свое имя на наплечнике острием затупившегося кинжала, вместо того чтобы готовиться к войне. Твои действия не соответствуют словам.

Аремис с негодованием воззрился на капеллана. Он знал, что тот делает. Корина испытывали. Так Кордэ готовил его к грядущим испытаниям.

— Я вырезаю свое имя среди имен моих предков. Это почетное занятие. Так я готовлюсь к битве.

— Разве этим не должны заниматься ремесленники после твоей смерти? — прямо спросил Кордэ.

— Мы собираемся провести абордаж орбитальной крепости врага и протащить живую бомбу в созданный из плоти и костей дворец их предводителя. Никто из нас не вернется, Кордэ. Ремесленники не притронутся к моей броне.

— И все же ты говоришь о победе во свете Императора.

— Я говорю правду. Я всего лишь прагматичен, не хотелось бы умереть, не добавив свое имя к именам пращуров. Моя честь этого требует. Их духи идут рядом со мной, Кордэ, так же, как ты делишь свою броню с духом руха, чьи кости несешь на себе. Я не могу вести наших братьев к победе, не будучи уверен, что мои предки рядом. Если не буду знать, что после смерти присоединюсь к ним.