Сад сомкнулся вокруг Гареда. Через густоту воплощенной болезни он мог видеть лишь на несколько метров вперед. Куда бы он ни посмотрел, везде было течение, восход и падение гнилой жизни. Здесь не было путей, и все же время пейзаж имел направление. Некое подводное течение, стягивающую всё прямо к центру. Инстинкт, которому Гаред не смог найти объяснения, подсказал ему, что где-то на расстоянии, бывшем одновременно бесконечным и чрезвычайно близким, его ждала обитель. Если он приблизится на достаточное расстояние, чтобы увидеть её, то его заглотит внутрь, и он будет потерян.

— Ты не войдешь в дом Дедушки Нургла, родич Фауна. Ты мой, Гаред. — Голос самого Ку’Гата: грохот сепсиса, который насмехался над Серыми Рыцарями на «Свете Очищения» и проклинал их. Он сбросил маску интонаций Гареда, но воспользовался его именем в качестве оружия.

Голос доносился со всех сторон — сочился из болота, падал с неба вместе с роями насекомых и пробирался между наростами на зловонном ветру. У Гареда не было цели, но он всё равно выстрелил закрепленным на запястье штурмболтером прямо перед собой. Сделало ли его тело на «Тиндарисе» то же самое с настоящим оружием? Он не знал этого. Но если его психическое существо воплотило болтер здесь, то он воспользуется им и обрушит на враждебных сущностей чистоту, которую олицетворяет. Снаряды разнесли на части стену из гноящихся шипов, затрещавших подобно костям.

Ку’Гат громко рассмеялся. Звук, похожий на трескучий мокрый кашель, вызвал дождь из мёртвых мух.

— Чего ты надеешься достичь? Я знаю тебя столь хорошо. Знаешь ли ты меня хоть немного также? Уничтожишь ли ты меня здесь? Это формирует твою надежду? Скажи мне, Гаред, и я пожалую тебе в дар твою совершенную хворь.

Гаред ничего не сказал. Он продолжил двигаться через шевелящиеся и умирающие мерзости, в этом был его вызов: он не будет стоять и ждать, пока демон придет к нему. Пока слова кружились вокруг него, Гаред искал того, кто их говорит. И когда Ку’Гат произнес его имя, он мельком увидел демона. Образ был слабым, намеком на громадное передвижение слева от него, за щупальцами сада.

— Узнаешь ли ты меня? — выкрикнул Гаред. — Тогда ты устрашишься меня! — Он поднял свой клинок и бросился через заросли прямо к демону.

Его меч и клинок демона столкнулись.

Ку’Гат снова рассмеялся, и опять налетели мухи, окутывая Гареда мягким градом своих смертей. Болото достигло пластин его брони, отращивая на них зубастые желваки, которые начали перемалывать керамит.

— Сможешь ли ты уничтожить ты меня? Сможешь ли ты так долго существовать в вотчине Дедушки? А, Гаред?

Когда Чумной Отец вновь произнес имя Гареда, началось нападение. Воспоминания нахлынули на эпистолярия, но на этот раз — не изнутри. Здесь, в варпе, они обрели материальную форму, ту самую материю, из которой были сплетены эмпиреи. Они пробились через искаженные заросли, и перекрученная однородная воронка врезалась в нагрудник Гареда. Серого Рыцаря отбросило его назад, болото поглотило воина, сойдясь у него над головой, когда он начал тонуть в образах своего прошлого, сгнившего от сомнения и утраты.

Зарычав, Гаред с трудом поднялся на ноги и снова двинулся вперед, и когда в него ударил ещё один взрыв, он сумел устоять и призвать щит. Тот был беспокойным, материя варпа лишилась своей токсичной сути. Беспорядок восстал против хаоса. Поток воспоминаний врезался в него, остановился, а затем широко распростерся. Он окружил Гареда, после чего жестко сжался вокруг него. Щит воина взорвался. Его прошлое, отобранное, просеянное и видоизмененное до состояния болезни, вгрызалось в связность его существования. Броня Гареда начала пузыриться. Каждый просчет, каждое сожаление, каждый павший брат вцеплялись в него, размывая и подавляя все прочие мысли и представления о своем прошлом. Средоточием чумы были воспоминания о прошлом, забытые реалии, бывшие теперь в руках Ку’Гата. Истины, которых Гаред не мог отрицать, но и не знал, разбили его.

Его броня треснула, а плоть начала растворяться.

— Видишь? — усмехнулся Ку’Гат. — Я знаю тебя. Я знаю твое имя. Я… знаю… твое… имя…

От повтора сквозило хвастовством. Это болезненное ликование открыло Гареду глаза на его особую важность для демона. Имена имели власть. Истинное имя демона было его величайшей уязвимостью. Истинные имена были ключевым оружием в арсенале Серых Рыцарей. И Ку’Гат полагал, что ему известно истинное имя Гареда.

Воспоминания въедались всё глубже. Гаред чувствовал, как его личность начинает расползаться, а нематериальная плоть его лица — извергаться непрерывным потоком.

Он не должен позволить демону раскрыть себя. Однако он не мог победить воспоминания через отрицание. Серый Рыцарь лишь давал им больше силы, отворачиваясь от них. Ему придется найти их слабость, их ошибку. Сразиться с Чумным Отцом путем обнаружения лжи, что таится в сердце истин, разрывающих его на части.

Ещё один взрыв ударил его. У него не было щита, но он, пошатываясь, двинулся дальше в атаку. Он принял воспоминания. Все они теперь были странными и относились ко времени до его превращения. Они были ядом, впивавшимся в него с истиной и смятением. Ку’Гат знал, что они значат, но не Гаред. То прежнее я перестало существовать.

И таков был его ответ.

— Ты не знаешь меня! — выкрикнул Гаред. Он поднял свой меч и сосредоточился на свете клинка.

Я — правая рука Императора, — мысленно произнес Серый Рыцарь. — Я — его меч.

— Прошлое мертво. Эти истины мертвы.

Свет меча стал ярче, разжигаемый величайшей жизненной истиной. Его личность принадлежала братству Серых Рыцарей. Он уже не тот, кем был раньше. Его прошлое было лишь сброшенной кожей.

Я — проводник воли Императора!

Каждая его часть, что не была посвящена этой единственной цели, была отсечена, когда он надел свою священную броню.

Меч пылал. Гаред потянулся своей душой прочь от нечестивого сада. Он потянулся к своим братьям, и обнаружил, что они тянутся в ответ. Объединенная психическая сила отделения выискивала его. И это не было чудом. Это значило принадлежать Серым Рыцарям.

Таково было его истинное я.

Истина, навсегда закрытая для понимания подобных Ку’Гату.

Свет клинка Гареда ослеплял. Он прорубился через гноящуюся, липкую тьму, окутавшую эпистолярия. Он нанес резкий удар вперед, и меч пробил путь очищающему пламени его незапятнанной личности. Рана огня и воли прорезала сад чумы. Гаред стал светом, стал воплощением своей святой миссии, и ничто, кроме этой миссии, не было реальным.

Чумной Отец взревел от боли и негодования.

Вокруг не было ничего, кроме света.

А затем Гаред снова оказался в посадочном доке «Тиндариса». Он припал на одно колено, но по-прежнему держался прямо. Его окружили братья. Психическое единство отделения придало ему сил, и он, закряхтев, поднялся.

Подпалины и выбоины от снарядов повредили палубу. Но чумоносцы исчезли.

Прежде чем Гаред успел задать вопрос, Стайер произнес:

— Корабль защищен.

— Отлично, — хрипло ответил Гаред. Он был истощен, психическая битва исчерпала большую часть его физических резервов. — Примите мою благодарность, братья. Я нуждался в вашей силе.

— В таком случае, битва окончена? — спросил Стайер.

— Битва — да. Но не борьба.

Шептания смолкли. Но на самом краю своего сознания Гаред чувствовал, как скребется мстительная воля, ищущая новую зацепку. Ку’Гат попытался раскрыть его личность и потерпел неудачу. Но Чумной Отец всё ещё обладал опасным знанием и взял Гареда на прицел. Ку’Гат был неутомим.

Это не имело значения. Ведь вера Гареда была такой же.

Хотя выучка Очистителей позволяла провести в торжественном бдении сколь угодно времени, чужаки прибыли лишь на тридцать седьмой день.

Бесшумными охотниками в ночи из пустоты вынырнули их стройные суда. Ударный крейсер «Серебряный скипетр» стоял на якоре над блестящим ложным горизонтом с наведенным на них оружием, но оружейные команды не спешили открыть огонь. Эльдарским кораблям было позволено пролететь вдоль носа и боков крейсера, кружась в опасном, но хорошо выверенном пустотном танце.