Харахил крутился, стиснув зубы, но разжав губы, он только позволил нескольким мухам попасть внутрь, ползать по его деснам и пытаться просунуть свои мягкие тела между его резцами. Его ноздри были забиты извивающимися насекомыми, прокладывающими себе путь в его носовые пазухи и спускающимися в легкие в поисках теплых мест. Библиарий пытался сбить рой длинными и мягкими листьями, свисающими с поникших ветвей, ломая деревья, почти спотыкаясь на камнях глупости, появившихся у него под ногами. Похожий на кровь сок забрызгал его боевую броню, липкая жидкость просочилась в сочленения и затвердела парализующей смолой.
Казалось, они гудят у него в голове. Он чувствовал тысячи гротескных тел, проникающих в его органы, ползающих по нервам и артериям, засоряющих его легкие и сердце.
Это было похоже на то, как всему приходит конец. Даже могучим космодесантникам Адептус Астартес. Даже Астрономикону. Даже Императору.
Вся эта борьба была так бессмысленна. Что с того, если он одержит победу сегодня? Завтра будет ещё одна битва. Каждый день несет новые угрозы человечеству. Космодесантников было ничтожно мало, до смешного мало.
Менее одного космодесантника на один мир Империума. Силы Имперской Гвардии насчитывают бесчисленные миллиарды, но их души и сердца слабы, и в свое время рухнет даже этот оплот, рухнет подобно стене, истерзанной постоянным дождем и ветрами. Отвага поколеблется, и что тогда?
Какое это имеет значение? Смерть сегодня ничуть не лучше и уж точно не хуже смерти завтра. В этом суть неизбежного, неминуемого. Орков можно убить, эльдарские миры-корабли уничтожить, тиранидские флоты рассеять, но нет ничего такого, что могло бы победить время или смерть. Было безумно и заносчиво верить в то, что всё это изменится.
Мужество Харахила задыхалось, даже его нереальные легкие изголодались по дыханию. Он чувствовал, как темнота поглощает его. Нет, не поглощает, приветствует. У него был только один шанс избавить себя от проклятия жизни. Это было просто, надо лишь признать Владыку Распада своим повелителем. Тогда он станет единым с распадом, его союзником, а не жертвой. Независимо от того, насколько сверхчеловечны его сознание и тело, только принятие господства Хозяина Мертвого Надела могло спасти Харахила.
Далекий голос — связь с реальным миром — вернул его из пустоты небытия. Он потянулся к нему своими мыслями, оттянувшись назад к своему телу при контакте.
— Ультор, брат, — сказал Саммаил, подойдя ближе к библиарию. Чернота его одежд, казалось, без остатка высасывала из него свет, оставляя от его лица бледную маску, блуждающую во мраке. — Направь свое сознание к миру Ультор. Он близко, брат.
Вера Саммаила была похожа на очищающее касание, а его братство — на источник бесконечной силы. Харахил сражался не ради себя, своей бессмертной души или смертного тела. Он сражался ради своих братьев по ордену. Он сражался ради человечества. Он сражался ради Императора.
В этот момент, взбодрившись за счет контакта со своей телесной оболочкой, библиарий обнаружил, что роя мух уже не было. Он не рассеивается, а сгорел в серебряном пламени, потрескивающем на его теле, их демонические сущности были поглощены, их сила нейтрализована психическим всплеском, не оставившим ничего, кроме тонкой шелухи, уносимой усилившимся ветром его обновленной воли.
Хотя он и отбился от мух, Харахил знал, что его испытания были далеки от завершения, а потому поспешил к своей цели. Над головой кружили и сгущались грозовые тучи, небо из гротескно-желтого становилось черным, как будто было в синяках от побоев чьего-то огромного кулака.
Гнилой полог мертвого леса закачался, когда пришли бури, принеся с собой буйство сломанных веток и рваных листьев, забивших по броне Харахила, когда он вошел в бурю. Шаг за шагом он медленно, но решительно продвигался вперед, его челюсти были плотно сжаты.
Тем временем на борту звездолета Темных Ангелов тело Харахила вздрогнуло и снова напряглось. Его дыхание участилось, а пальцы сорвались с колен и обхватили подлокотники кресла.
Направляемый словами Саммаила, он, медленно, шаг за шагом пробираясь через бурю, сфокусировал свое внимание на теневой башне, стоящей на вершине далекой скалы. Шторм скрыл свет серебряной звезды не полностью. Харахил мог видеть тусклый луч, похожий на тропку, лежащую перед ним, который время от времени поглощался обвивавшей его тьмой, чтобы затем превратиться в зигзагообразную молнию, что раскалывала бурю и освещала ему путь вперед.
Подойдя к подножию скалы, Харахил остановился и посмотрел вверх. Отсюда сооружение казалось почти бесконечным — город-башня скрылась из виду, а вершины скал затерялись во мраке расстояния.
Он протянул руку и схватился за скальный выступ. Подтянувшись, он нашел точку опоры и приподнялся над землей. Харахил устремил свой взгляд на расплывчатую линию, отделившую вершину скалы от неба, и продолжил подъем. Его мысли придавали облику скалы такую форму, что где бы он не искал выступ, за который можно было схватиться, или нишу, в которую можно было поставить ногу, он всегда их находил.
Но не только его воля влияла на строение темной скалы. Корни пробивали камни, тыча в его тело и ноги как копья, скрежеча по его броне. Другие извивались подобно щупальцам, пытаясь обхватить запястья и лодыжки, стремясь сорвать его с отвесного подъема. Чем выше он поднимался, тем яростней утес боролся с ним, хлеща его кнутами из корней, пытаясь сбить его и отправить в стремительное падение обратно вниз, в объятия голодного леса.
Не тратя попусту энергию, даже не рыча или стоная, Харахил пробивался наверх, его мысли были заключены в барьер из стали так же, как его нематерильное тело было защищено серебром его брони. Это не составило никакого труда — испытание воли, нежели мышц. Не успел он придти к этому выводу, как оказался на вершине скалы, сжимая в руке пригоршню камней.
Раньше ему казалось, что башня Ультора находилась почти на краю огромного обрыва, но теперь он увидел, что это был обман, проделка надежды, а не действительный вид. Башня исчезла, а на её месте он увидел огромный цветок с черными как смоль лепестками.
Чёрная роза, на лепестках которой ползают тысячи мух. Стебли гнутся, но не ломаются, колеблемые зловонными ветрами, несущими пыльцу отчаяния к ярким цветам надежды. Удушающее, приторное соседство.
Он смог увидеть крошечные частички пыльцы, утекающие в небо подобно дыму от костра. Если бы он сосредоточился, то смог бы разглядеть, что каждая микроскопическая точка на самом деле представляла собой три скрепленных друг с другом шара, а каждый шар — ухмыляющийся череп. Смог поднимался выше и выше, кружась в вихре ветра, пока не достиг грозовых облаков, где его ветром разнесло по всему зловонному саду и мертвым лесам за его пределами.
Пыльца падала черным снегом, и хотя он поднял угол своего синего плаща, прикрывая нос и рот, он чувствовал мельчайшие частицы, прошедшие через ткань и осевшие на его языка и горле.
Он думал, что они принесут боль, но вместо этого он почувствовал онемение, тянущееся от тех мест, где они осели на диафрагме и мышцах. Челюстные мышцы дали слабину и его дыхательные пути открылись, позволяя черной пыльце всё больше и больше проникать в его тело.
Сами по себе крохотные внедрившиеся частички были незначительными, но по мере увеличения их числа Харахил чувствовал, как они тают в его теле, пытаясь стать частью его. Как и мухи до этого, пыльца внедрялась в его плоть, стремясь стать семенем, что пустит корни в его мысли.
Он пошатнулся, загипнотизированый видением, насланным гигантской черной розой. В её черноте была чистота, скрытые цвета и глубины, которых, как он думал, никогда не существовало. Пыльца была не ядом, а эликсиром правды, давшим ему способность видеть Вселенную такой, какой она была на самом деле. Своими серыми глазами он узрел атомы в центрах солнц, погибающих для создания тепла и света. Он увидел прах мертвой сверхновой, собиравшейся веками, чтобы потом сформировать новые миры, новые звезды. В бактериальной слизи он увидел энергию, переходящую из одного состояния в другое, никогда не исчезающую, просто ищущую новые формы, наделенную бессмертием.
